– Раз, два, три… – торопливо начал я.
– Отставить! Медленнее и четче!
Я ничего не понимал. Что там командир дивизиона? Я за секунды борюсь, а он… Но я привык выполнять приказы и неспешно начал:
– Один, два, три… – четко выговаривая каждое слово.
– Вот, теперь докладывай, четко и внятно, – прозвучало из динамика. Я повторил доклад.
– Первая – пуск, – услышал в ответ.
– Есть пуск.
– Оператор, внимание, Пуск два…
И после доклада о загорании штатных транспарантов я останавливаю секундомер. Докладываю командиру дивизиона о времени, затраченном на подготовку к пуску и прошу:
– Только Вы 40 секунд отнимите, товарищ подполковник, я первый раз…
– Ты как азбукой Морзе из пулемета протараторил, а я азбуку Морзе расшифровывать не должен. По времени все равно «отлично». Разбор проведет майор Макаров. Да, поздравляю с первым самостоятельным КЗ
– Спасибо, товарищ подполковник.
– Спасибо своим подчиненным скажи, они тебя не подвели, – ответил Панов и выключил связь.
Взрыв
«Никакая срочность работ
не может служить основанием
для нарушения
правил и мер безопасности».
Не зря говорят, что «все инструкции по правилам и мерам безопасности написаны кровью». Любой офицер, который служил в полку, расскажет вам десятки случаев, которые могли или окончились травмами, а иногда и гибелью личного состава. Иногда причиной травм было незнание этих правил, но чаще всего-только личная недисциплинированность. Причем, иногда такую недисциплинированность проявляли те, кто должен был стоять на страже соблюдения этих правил.
Солдаты, порой, поражали своей «изобретательностью». Как, казалось бы, можно состыковать два разъема типа «папа», на которые подавалось напряжение 380 вольт? Ещё как можно! И разъединить потом очень сложно, я такое видел собственными лейтенантскими глазами. А как обучали молодых солдат в отделении «заправки компонентами топлива». Наливали в ведро из нержавейки или в стеклянную банку окислитель и совали туда палец. Главное в этом «фокусе» было быстро сунуть и ещё быстрее вытащить палец. Пот на пальце создавал при соприкосновении с окислителем паровую пленку. И палец, чаще всего, оставался неповрежденным. Неправильные команды офицеров тоже способствовали травмам. Летом 1977 года я был в отпуске, когда на обычном «регламенте» начальник третьего отделения приказал солдату отнести десятилитровое ведро с бензином Б-70 «в убежище». Почему бензин был в ведре? Почему «в убежище»? Не знаю. А в убежище не включался свет и солдат «решил посветить спичками». Как он остался жив и «только» получил ожоги лица и рук? И опять нет ответа. Капитан получил выговор, а мне задержали на три месяца присвоение звания «капитан». Я это, естественно, пережил, а солдат уехал домой искалеченным.
Я хорошо помню лето 1976 года. «Уже» полгода я командовал первой стартовой батареей. Все шло, как нельзя, хорошо. Мы провели полугодовой регламент, проверочные комплексные занятия командира дивизиона и готовились к комплексному занятию с заправкой КРТ (компоненты ракетного топлива). Таких занятий каждая стартовая батарея проводила обычно два в году. Серьезность этого мероприятия меня не смущала. В августе 1975 года, будучи заместителем командира четвертой батареи, я самостоятельно проводил такое КЗ. Комбат Глазачев Леонид Георгиевич тогда болел. А еще раньше, будучи начальником двигательного отделения, я тоже работал на двух КЗ с заправкой. В общем, молодой и «задорный» я ничего не боялся. Да и офицеры у меня были толковые и грамотные. Правда, начальник двигательного отделения был двухгодичник, но дело свое он знал, да и подстраховать было кому.
Конечно, летом работать было немного сложнее, чем зимой. Практически три часа в защитном костюме. Мы называли его эМВэКэШа, хотя на самом деле так называлась прорезиненная ткань, из которой он был сделан. В костюм входили брюки на плечевых лямках, типа подтяжек, и куртка с капюшоном. Низ штанин, рукава, капюшон и горловая часть куртки, кроме специальных «шпеньков», которые играли роль пуговиц, фиксировались хлястиками. Даже прямое попадание на костюм компонентов топлива, особенно окислителя, защищало от поражения. В жару, которая частенько бывала эстонским летом, одежда под костюмом мгновенно становилась мокрой. Поэтому и офицеры, и солдаты под этот костюм обычно надевали летнее бельё. А для того, чтобы немного охладиться, многие обливались водой из ОНМ (обмывочно-нейтрализационная машина 8Т311, в обиходе «обмывщик», в стартовой батарее таких машин две). Причем обливание сверху, как правило, результата не давало. Вода высыхала мгновенно. Поэтому мы снимали капюшон и просили залить воду прямо под него. Конечно, вода попадала и в резиновые сапоги, зато становилось намного прохладнее. А из сапог воду, если надо, выливали очень просто: лег на травку, чуть поднял ноги и все вылилось в брюки, а из них, через неплотно затянутые хлястики, на землю.
Это занимало несколько секунд. За время КЗ так обливались раза три-четыре.
Ещё одной обязательной процедурой было «окуривание». Эта операция нужна была для проверки противогазов. Они были персонально закреплены за каждым, от комбата до последнего по списку солдата.
Защитный костюм из ткани МВКШ.1 – хлястик капюшона, 2-капюшон, 3-горловой клапан, 4-нагрудный клапан, 5-шпенек, 6-горловой хлястик, 7-пояс, 8 – хлястик рукава, 9-рукав, 10-подрукавник, 11-подтяжки, 12-хлястик штанины
В специальной палатке начальник химической службы полка разливал мерзко пахнущую жидкость – хлорпикрин. Все надевали противогазы и входили в эту палатку на несколько секунд. Были такие, кто пытался схитрить, вынимая из противогаза клапан. Дышать на воздухе, конечно, было легче, но из палатки такие «хитрецы» выскакивали мгновенно. Сразу получали «втык» от всех начальников по очереди, от сержанта до комбата, устраняли недостаток и опять заходили в палатку уже под контролем. После первого же КЗ с заправкой, когда видели, как парит окислитель, повторить «фокус» с клапаном ни у кого желания не возникало.
Конечно, особенно тщательно готовили технику, особенно в отделении заправки КРТ. Одной из операций по проверке систем и агрегатов был «барботаж» в переводе с латыни – перемешивание. К цистерне окислителя 8г131 специальными гибкими металлорукавами из нержавейки присоединялся агрегат 8г113 (заправщик окислителя, он же заправщик азотной кислоты, в обиходе ЗАК). А из него окислитель по другим металлорукавам (в обиходе, шланг СРГС) опять попадал в цистерну окислителя. Таким образом проверялись все элементы наземной системы заправки.
Для КЗ с заправкой использовали специальные ракеты 8К63Д (в обиходе «Дэшная ракета»). Её системы, естественно, тоже проверяли, только не мы, стартовики, а специалисты ГР (группа регламента). Они подавали в топливные системы горючего и окислителя воздух под давлением. И если давление падало, искали и устраняли повреждение.
Вот такое мероприятие (барботаж) и был назначен в моей батарее в один из дней. Защита и противогазы личного состава были проверены, инструктаж проведен, руководил работой начальник отделения заправки капитан Витя Дербышев. Старшие товарищи называли его просто «Дербаш», но я себе такого общения позволить не мог. Он, как, впрочем, и все другие офицеры батареи, был старше меня. Опытный офицер, он понимал всю важность и ответственность этого мероприятия. Даже манометры в ЗАКе, по указанию инженера полка, были проверены в полковой лаборатории на две недели раньше срока. Как оказалось, зря.
Я с моим заместителем Валей Степановым, осматривали технику в сооружениях на старте. В семнадцать часов начиналось совещание, которое проводил командир полка. Около часов шестнадцати Валя предложил дойти до складов спец топлив, где и работал Дербышев. «Посмотрим, как они технику приводят в исходное, и пойдем на совещание», -предложил он.
Как оказалось, просто «посмотреть» не получилось. Почему Дербышев задержал проверку, сейчас и не вспомнить. Наверно, причина была в том, что к нему назначили нового сержанта, старшего механика ЗАК. И тренировка «в сухую» была далеко не лишней. Мы уже походили, когда я обратил внимание, что сам Дербышев был не одет в защиту, а стоял возле ЗАКа в брюках навыпуск и рубашке. Я не успел даже крикнуть, как Дербышев махнул рукой.
То, что случилось дальше, происходило, как в замедленном кино. Резко взревел двигатель ЗАКа, что говорило о начале перекачки окислителя. И тут же раздался взрыв, и кабина ЗАКа наполнилась ядовито желтым дымом – парами окислителя. Из кабины ЗАКа на бетон вывалился, одетый в защиту и противогаз, человек. Облако дыма увеличивалось. Дербашев быстро надел противогаз и прыгнул в кабину. Там оставался ещё один человек. Двигатель ЗАКа заглох, водитель обмывщика заливал кабину струей воды.
Мы подбежали к лежащему человеку и оттащили его на несколько десятков метров в сторону. Из второго обмывщика облили водой и сняли поврежденный противогаз. Маска была рваная, а стекла разбиты. Глаза молодого младшего сержанта, а это был он, были закрыты. Вода привела его в чувство, он что-то невнятно бормотал. Поднесли нашатырь, он мотнул головой и наконец сказал: «Что-то взорвалось». Это мы и сами видели. С сержанта сняли защиту, посадили в машину и Валя Степанов повез его в санчасть.
ЗАК стали поливать оба обмывщика. Дербышев, вместе со «старым» сержантом, крутили какие-то вентили, выскакивали из кабины ЗАКа к цистерне, потом возвращались назад. Наконец, парение окислителя почти прекратилось. Виктор и «старый» сержант, все мокрые, вышли из ЗАКа и отошли на несколько шагов. Первое, что спросил Дербышев, было, что с «молодым». Я рассказал, что вроде все нормально, только глаза не открывает. Заглянув в кабину ЗАКа, я увидел, что несколько манометров были повреждены, без стекол и стрелочных механизмов. Дербышев, подумав немного, сказал, что взорвались именно манометры. Почему-непонятно. А потом из трубок поврежденных манометров, начал «хлестать» окислитель, поскольку насос работал на максимальных оборотах. А когда остановили насос, окислитель потек и из него, сквозь прокладки. И только когда перекрыли все магистрали и залили все большим количеством воды, парение прекратилось. «Старый» механик ЗАКа, вытерев кровь с поврежденного стеклами лица, подтвердил версию Дербышева. Но причина взрыва манометров была непонятна.
Я сел в машину и поехал в санчасть. «Молодой» сидел с открытыми глазами, лицо было измазано зеленкой, но толком объяснить ничего не мог. «Товарищ старший лейтенант, -дрожащим голосом сказал он, – я все делал правильно, я не виноват, я не знаю, что взорвалось». Я успокоил его как мог. Доктор сказал, что держать его в санчасти не обязательно, но лучше пусть полежит несколько дней, успокоится.
Когда я вошел в клуб, совещание уже началось. Я доложил командиру полка, что случилось. Не буду описывать все, что я услышал потом. Слава Богу, все были живы и относительно здоровы. В этот же день выяснили и причину взрыва. Когда на ЗАК принесли новые манометры, оказалось, что резьба была смазана, а для удаления смазки применяли спирт. А то, что после этого надо было промыть резьбы дистиллированной водой, начальник полковой лаборатории своего помощника не предупредил. Вот как только окислитель попал на остатки спирта и произошел взрыв.
Служить в отделении заправки «молодой» младший сержант категорически отказался. Его не остановило даже то, что всем заправщикам был положен отпуск. Его забрали в подразделение охраны. А на КЗ с заправкой нам поставили только тройку, хотя по времени мы все сделали на отлично. Вот так нам «помог» «барботаж».
Веники
Вся моя жизнь связана с армией. Когда я родился, мой отец уже был офицером. В семь лет, а примерно с этого возраста я себя помню, я отличал солдата от сержанта, а офицера от сверхсрочника. Я знал, что такое взвод, полк, штаб, полеты и много других военных слов. В институте я уже сам носил солдатский ремень и пилотку и «стоял в наряде». Правда это было немного не по-настоящему.
А с 1972 года началась настоящая служба, которую я полюбил, которой гордился и горжусь до сих пор. И слова «на боевое дежурство по защите нашей Родины, Союза Советских Социалистических Республик заступить» всегда вызывали во мне трепет и готовность выполнить приказ.
А Приказ мог быть только один – провести боевой пуск ракет по объектам противника. Не какого-то там «вероятного», а вполне реального, объекты которого можно увидеть на карте Европы. Да, я прекрасно понимал, что «потом» уже не будет. Но это не имело для меня никакого значения. Приказ должен быть выполнен беспрекословно, точно и в срок. И это правильно, и по- другому быть не может.
Читатель, наверное, подумает: как связаны «веники» с этой патетикой? Сейчас мы до этого дойдем.
Комплекс с ракетой 8к63, на котором начиналась моя служба, в полной мере подтверждал правильность понятия «ракетное оружие – оружие коллективное». Да, время подготовки ракеты к пуску из состояния повседневной жизнедеятельности составляло три часа пятнадцать минут. Но нас, офицеров стартовых батарей, это нисколько не смущало. А минимальная «пятиминутная» готовность к пуску позволяла надеяться, что пуск мы проведем.
Была масса анекдотов про наши комплексы, например, когда американский президент звонил Брежневу, «что, мол, все», а наш генсек отвечал, что у него «еще Смоленская армия есть».
Четыре комбата: старший лейтенант Терехов, старший лейтенант Каримов, майор Глазачев, майор Хотимич
И мы служили не за страх. А солдаты были самые разные. Я бы покривил душой, если бы сказал, что «дедовщины» у нас не было. Увы… Но я точно знаю, что, если случались между солдатами трения на национальной почве, мы этого, во-первых, старались не допустить, а, во-вторых, пресекали на корню самым жестким образом.
Поэтому спали рядом армяне и азербайджанцы, грузины и белорусы, русские и узбеки, и еще солдаты многих национальностей. Да у некоторых были трудности с языком и образованность солдат была самой разной. Были даже такие, кто в армии впервые увидел наволочки и простыни.
Но, если солдат попал служить в стартовую батарею, то мы любому находили место, где он мог освоить специальность и приносил пользу. А когда за маленький успех человека похвалишь, он стремится в другой раз сделать свою работу еще лучше.
Осенью 1974 года ко мне во второе отделение первой стартовой батареи пришел небольшого роста солдат. До армии он жил в небольшом татарском селе, по-русски говорил плохо, но понимал все очень хорошо.
Командир батареи майор Александр Михайлович Косарев, определяя этого солдата ко мне, сразу сказал, каким номером расчета он сможет работать. Уже через месяц солдат освоил несложные действия и старательно выполнял любую работу, которой на старте всегда было немало. Фамилия этого солдата была Салахов.
