Кушаны

Когда они добрались до реки, несущей воды к Яксарту, ведунья остановила коня. Киоцзюкю спешился первым и помог ей слезть. Старая женщина не возражала. Устала она.

– Постели мне циновку, отдохну немного, а ты посмотри, где переправляться будем.

– Переправляться?! – переспросил Киоцзюкю. – Но там владения Сидунь-сихоу. Что если хозяева нас заметят?

Ведунья отмахнулась.

– Не заметят. А заметят – и что? Двое всадников – это не отряд. Любому понятно, что зла не причинят. Давай, давай иди, ищи переправу! Найди место помельче. Небось не Йенчуогуз, не утащит! Киоцзюкю уже вскочил на коня, но новое слово, прозвучавшее из уст ведуньи, насторожило.

– Йенчуогуз?

– Да, – устало проговорила она, – так называли Яксарт в давние времена. Ступай уже, дай мне отдохнуть! Да коня привяжи, не ушел бы…

Старуха сняла тяжелый головной убор. Жидкие косички, невидимые под подвесками шапки, расправились по ее спине. Седые волосы, слегка взлохмаченные от быстрой езды, образовали над головой ореол, и он светился, вбирая в себя солнечные лучи. Но чудо исчезло, как только ведунья пригладила пряди и легла, вытянувшись во весь рост.

Киоцзюкю поспешил убраться, чтобы не гневить ее и не мешать отдыху. Он направил вороного к берегу реки. Ее светящаяся лента извивалась по долине, огибая возвышенности; блики, отраженные от бегущих вод, слепили глаза. Подойдя ближе к воде, он сдержал коня – не остыл еще от скачки, нельзя пить.

– Потерпи, – ласково погладив его по взмокшей шее, прошептал Киоцзюкю.

Конь недовольно всхрапнул.

Они пошли вдоль реки. Киоцзюкю вглядывался в ее бурное течение и недоумевал: «Что взбрело старухе в голову? Зачем нам на тот берег? И ведь не говорит ничего!»

Киоцзюкю чувствовал раздражение. К тому же хотелось пить. Он же не конь! Ему можно! Он снял кожаную флягу с пояса, открыл ее, приложился к горлышку. Вода охладила пыл, раздражение утихло. Вороной дошел до места, где река выкатилась на мелководье и разделилась на несколько рукавов. Даже ее говор изменился на журчащий! «А ведь старуха знала, что есть здесь такое место!» – догадался Киоцзюкю.

Он направил коня к воде; спешившись, подвел его ближе и дал напиться. А сам приглядывался к течению реки, отмечал ширину рукавов и островки, и более пологие выходы на них. «Здесь переправимся!» – решил он и, вскочив на спину коня, помчался назад к ведунье.

Вода, журчащая жаворонком на мелководье, навалилась всей мощью в узкой и глубокой протоке. Конь ведуньи, только намочивший ноги в начале переправы, вытаращил глаза и косил на настырного поводыря испуганным взглядом. Киоцзюкю шел по дну, держа в поводу двух коней. Ведунья сидела на своем ячменном, пригнувшись к его шее, шепча то ли ободряющие слова, то ли заклинания. Киоцзюкю поплыл, уцепившись за гриву вороного, повод пегого натянулся. Молодой ябгу дернул его – нет времени на ласковое обращение! – река понесла всех по течению. До берега рукой подать, а грести невозможно, только надежда на вороного – вытянет за собой, хватит сил одолеть стремнину! Пегий, вняв мольбам хозяйки или настырной силе молодого воина, поплыл, держа голову высоко над водой, орудуя ногами как в галопе. Вот и дно под ногами, но не встать – река не дает, тянет за собой, гудит, как орава демонов! Киоцзюкю удалось сделать пару шагов, вороной укрепился передними ногами, оттолкнулся задними и почти выпрыгнул на берег, но размытый край земли обвалился под его тяжестью. Однако конь справился – удержался, и в следующем прыжке выбрался наверх. Киоцзюкю выполз за ним и потянул повод пегого. Ведунья совсем легла на его спину, обхватила шею изо всех сил, на какие была способна, сжала крутые бока коленями. Конь вышел на берег и встал как вкопанный. Вода ручьями стекала с лоснящихся ячменных боков, грива повисла волнистыми прядями. Киоцзюкю подбежал к старой женщине, помог слезть. Несмотря на все бесстрашие, ее трясло мелкой дрожью.

– Я костер разведу, – накинув на бабушку кожаный ачкан12, Киоцзюкю усадил ее под камень с подветренной стороны и бросился собирать хворост.

Ведунья молчала. Надо бы сначала добраться до места, но нет сил командовать, нет сил двигаться. Страх сковал ее. Она понимала это и с грустью поглядывала на своего воспитанника, завидовала его молодости и силе духа. И она когда-то была такой, и она…

Обсохнув немного, напившись горячего травяного отвара, ведунья приободрилась.

– Стара я стала, сынок, а все никак не смирюсь с этим, – тяжелый вздох был продолжением мысли. Киоцзюкю понял. Он не возражал, не ободрял, слушал молча. – Но я должна была привезти тебя сюда. Немного осталось пройти. – Она махнула на запад, туда, куда поворачивала река. – Там есть огромный камень. В нем сокрыта страшная тайна. Я расскажу тебе.

Киоцзюкю кивнул с одобрением. В голосе бабушки он слышал любовь, заботу о нем. Знала она куда больше, чем говорила, но тем и ценно каждое ее слово – не пустое, все с особым смыслом.

– Собирай пожитки, дальше поедем. Надо успеть дотемна. Слышишь, ветер поднимается. Чувствуют демоны, что идем, что собираемся проникнуть в тайны за семью печатями – одолевать будут.

Киоцзюкю подставил лицо ветру. Слабый всполох воздуха ласково прошелся по нему.

– Почему ты говоришь о демонах? Разве движением воздуха управляют не боги?

Ведунья усмехнулась. Да, Вадо – бог ветра. Бог! Но не его присутствие она чувствует, не его.

– Глуп ты еще, раз ветра́ различать не можешь. Вадо сверху прилетает, он людям дождь несет, прохладу, на благо его деяния. А этот ветер с земли поднимается, в нем песок, пыль. Пока его движение легкое, беды не ощущаешь, разве что песчинка в глаз попадет, а как войдет в силу – беда будет. И людям, и скоту, и птицам.

Киоцзюкю моргнул, сощурился. Глаза засвербило. Показалось? Или права старуха – ветер пыль поднимает, а вместе с ней и весь сор с земли? Да и птицы в небе умолкли. Одна, другая подаст голос в кустах – и тишина. Ведунья заметила напряжение ябгу, одобрительно кивнула: не ошиблась она в нем – на лету схватывает!

Недолго они ехали. Ветер не успел набрать силу, как вдали показался огромный валун. Чем ближе они подъезжали к нему, тем явственней Киоцзюкю видел в нем голову воина: шлем, натянутый по самые брови, облегал ее, глаза казались прикрытыми – то ли дремлет воин, то ли смотрит в прищуре. Борода его слилась с землей. Раскидистый куст сбоку походил на растрепанные пряди волос, сбитые ветром в одну сторону – к югу. Рука Киоцзюкю невольно легла на рукоять ножа. Тревожно стало ему, неуютно в седле. Он спешился. Довел коней до подветренной стороны, помог старухе слезть. Она не села, чтобы отдохнуть, не вздохнула даже, как это бывает от усталости, а выпрямилась во весь рост, будто помолодела сразу: спина ровная, подбородок поднят, ноздри трепещут, как у девушки от волнения. Только ведунья не волновалась, она принимала вызов демонов и шептала заклинания, способные защитить, как свет во тьме, прячущей в своих недрах злую силу.

– Костры зажигай с четырех сторон, – голос ее прозвучал твердо и властно.

Без тени сомнения Киоцзюкю принялся исполнять приказание. Только ветер мешал. Но кочевники с детства учились ставить костры, и Киоцзюкю справился – пламя запылало, запрыгало на дровах, яркие всполохи поднялись ввысь, разбрызгивая искры, туманя воздух дымом от сырых поленьев.

Ведунья повысила голос. Отрывистые слова стрелами летели в камень и, отражаясь от него, сплетались вместе в ведомое только старым шаманам заклинание. Старуха подняла руки вверх, качнулась, толкаемая ветром, но лишь шире поставила ноги, уперлась в землю, словно сдерживая крышку сундука, готового вот-вот открыться.

– Слушай ветер! – различил Киоцзюкю ее слова, брошенные ему. – Слушай – и познаешь истину!

Киоцзюкю прикрыл глаза. Через тонкую кожу век он видел борьбу света и тьмы – языков огня и пустынного ветра. Его завывания проникали в голову, в самое сердце, пугая и шепча слова смерти.

– Открой глаза! – крикнула ведунья. – Иди за мной!

Ветер ударил в глаза песком. Киоцзюкю потер их, прищурился. Старуха шла боком вокруг камня. Перед ней у самой земли на нем вспыхивали белым светом таинственные знаки. Ведунья произносила незнакомые Киоцзюкю слова, задерживаясь у каждого знака на миг, и шла дальше. Киоцзюкю поддался таинству ритуала и, вовлеченный в вечную игру света и тьмы, шел за шаманкой и с волнением разглядывал рисунки на камне: треугольники, горизонтальные линии, вертикальные, точки… Каждый знак имел свое значение, каждый имел силу. Киоцзюкю чувствовал ее: плотным воздухом она обволокла подножие валуна – не подойти к нему, не дотронуться!

Когда они обошли весь камень и вернулись к южному костру, ведунья опустилась на землю. Перед Киоцзюкю снова была старая женщина: тяготы жизни согнули ее спину, опустили ее плечи. Бабушка бессильно положила руки на подол халата и невидящим взглядом смотрела куда-то вниз. Костер угасал, и Киоцзюкю подбросил в него сучьев. Они затрещали, клубы дыма окутали их, но пламя окрепло и снова его языки поднялись к небу.

Киоцзюкю поставил походный шатер. Ведунья уснула.

В этот вечер плащ Михро пылал самыми яркими красками. Но ветер изменился! Теперь он дул сверху, он разгонял тучи и, когда ночь опустилась на землю, в небе вспыхнули божественные светильники. Киоцзюкю улегся на спину, закинув руки за голову, и долго смотрел ввысь, восхищаясь неведомым чудом, пока усталость не сомкнула его веки.

– Выспался? – ласковый голос прозвучал рядом, тяжелая рука легла на лоб.

Бабушка погладила его по голове, как когда-то в детстве. Киоцзюкю с трепетом в сердце снова ощутил заботу, которая защищает ребенка от всех невзгод. Захотелось зарыться лицом в ее колени, закрыть глаза и, ни о чем не думая, слушать песню жаворонка и ощущать трогательную ласку теплой ладони. Но он повзрослел. Теперь остался главный урок, который бабушка должна ему преподать.

– Вставай, ночь прошла, день близок.

Киоцзюкю освежился водой из ручья, проведал коней, пасущихся на его зеленеющих берегах, выпил кислого кобыльего молока.

Бабушка наблюдала за ним, улыбалась, восхищаясь молодостью, силой, красотой. Вот оно – достойное продолжение рода! В его руках судьба кочевья, дело, начатое Гераем!

– Сядь рядом, сынок, говорить буду.

Она похлопала по ковру, приглашая. Киоцзюкю присел, скрестив ноги. Ведунья начала рассказ без предисловий:

– В камне этом спит дух Великого Воина Света. Давно заточили его здесь шаманы прошлого. Знаешь, почему? – Киоцзюкю покачал головой – не знает он. – Великий воин так долго сражался за Свет, что сам стал походить на демонов: полюбил вкус крови, стоны страданий. Чтобы не потерять его, чтобы не стал он служить демонам, боги приказали заточить его до тех пор, пока дух его не очистится, пока он снова не обратится к свету.

– И вчера ты освободила его?..

Ведунья так посмотрела на молодого ябгу, что у того мурашки по коже побежали.

– Освободила?! – воскликнула она, взмахнув руками. – Целый отряд шаманов совершал ритуал заточения! Ты думаешь, какая-то бабка одна может освободить мятежный дух?! – она отвернулась. В воцарившейся паузе только и было слышно, как всхрапывают кони у ручья, как веселятся в небе жаворонки. – Я проверила силу заклятия. Крепка! Ты чувствовал изменение ветра?

Киоцзюкю кивнул.

– То-то! Хоть это чувствуешь… Ладно, слушай дальше. Освободить Воина Света может только один человек…

– Человек?..

Киоцзюкю чувствовал себя совсем глупым. Но ведунья на этот раз не разгневалась, объяснила:

– Великие духи перерождаются. По велению богов они живут жизнь человека, совершая важные дела для людей и богов или отрабатывая свои грехи. На землю, в наш мир – Срединный мир, мир между миром богов и демонов, – должен прийти светлый дух Рожденного Свободным. Это самый чистый дух во всем мире! Ни разу он не запятнал себя ничем, ни один демон не смог повлиять на его чистоту. За это боги даровали ему такое перерождение, какое он захочет сам и когда захочет… Великий Воин виноват перед ним. В прошлой жизни он причинил ему зло. Теперь только прощение Рожденного Свободным освободит его от каменных оков. Когда это случится – никто не знает. Мы ждем. А пока дух Великого Воина пребывает в оковах сна, мы, люди, сами должны бороться за свет, за то, чтобы он не угас в наших сердцах. Войны ожесточают. И, хоть в нашем мире всегда происходит борьба света и тьмы, предводители людей, те, кто становится избранным по рождению или благодаря победе в борьбе за власть, должны следить за соблюдением равновесия сил зла и добра. Ты понимаешь, о чем я говорю?

– Понимаю, бабушка. Но…

Она хлопнула себя по бедрам и воскликнула:

– Вот это «но» меня и пугает! Я привела тебя сюда, чтобы дать урок, после которого ты образумишься, поймешь, что месть – это путь зла! Пусть боги решают, кого и как наказать! Не нашего ума это дело! Понимаешь? Посмотри на этот камень. Сильный воин спит в нем в ожидании прощения! Самый сильный воин! А ты не можешь простить тех, кто два века тому назад оскорбил юэчжей, убив нашего предводителя?! Все смотришь на восток, тогда как путь твой лежит на юг! – Она выдохнула и, освободившись от гнева, спокойно и уверенно сказала: – Там твое будущее. И будущее нашего народа.

Киоцзюкю слушал напряженно. Многое из того, что говорила ведунья, звучало для него впервые.

– Ты говоришь так, будто я предводитель всего кочевья! О каком будущем ты ведаешь, колдунья? Что тебе известно? Скажи мне, хватит играть! – он сам не заметил, как повысил голос. А ведунья в ответ не рассердилась, напротив, она улыбалась. – Что? Что тебя веселит? – Киоцзюкю чувствовал огромное напряжение в мыслях. Они ворочались в его голове и, казалось, вот-вот выстроятся в ровный ряд, и все станет ясно, но что-то еще мешало, что-то не давало им течь свободно.

– Что ж, слушай! Тебе минуло уже шестнадцать лет! Когда наступит время сбора хлебов и земля отдаст людям урожай, отец сосватает тебе невесту – дочь правителя юэчжей Нушин. Красивая, крепкая девушка, она родит тебе хороших сыновей.

Киоцзюкю опешил. О Нушин ни разу ни его мать, ни отец даже не намекали. С чего бабка взяла, что правитель отдаст свою дочь ему в жены?.. И не любит он ее, он полюбил девушку из своего племени – нежную, хрупкую…

– Знаю, знаю, – отмахнулась ведунья, – твое сердце заняла та девчушка из дома Жоху – Царица тамариска! Так зовут ее? – Киоцзюкю кивнул в ответ. – Забудь о ней. Пока забудь, сынок. Тебе необходима родственная связь с родом правителя. Поверь мне! А ту девчушку ты позже можешь взять в наложницы…

Киоцзюкю вспыхнул.

– Я люблю Шаогоз! Она будет моей женой!

– Нет, – тихо ответила ведунья. Она смотрела ласково, даже с жалостью, но в ее «нет» прозвучала такая уверенность, от которой Киоцзюкю стало плохо. – Не расстраивайся, мальчик мой. Со временем ты привыкнешь выбирать между «надо» и «хочу». Это непросто. Но эту науку придется освоить, чтобы создать сильное царство.

– Сильное царство?.. – слова ведуньи били по голове. – Я не понимаю тебя…

– Так слушай и запоминай. Это главное. Когда день станет равен ночи, верховный ябгу созовет совет. Ты тоже отправишься на него. И там ты возьмешь власть над нашим народом в свои руки! Пришла пора вернуть славу Герая – царя юэчжей из рода асиев! И сделать это суждено тебе. Пройдет пять, десять лет – не знаю точно, – и ябгу всех родов склонят головы перед тобой.

– А мой отец… почему я, а не он? Он… умрет?..

– Нет, Киоцзюкю, он слаб волей. Ему не удержать власть. Да и не пойдут за ним, – ведунья словно отмахнулась, – но он будет помогать тебе, всегда будет рядом. Ты станешь великим царем! Но это случится тогда, когда ты обратишь на свою сторону всех ябгу, когда забудешь о мести и будешь думать о новых землях для своего народа. Ябгу подчинятся тебе. Всем нужны богатства, всем нужны новые пастбища! Ты добудешь их! Но помни: страдания и кровь покоренных для царя – путь к краху. Ты найдешь способ жить мирно с теми, кто признает тебя царем – силой ли, богатствами или убеждением – к каждому свой подход. Но начнешь ты свой путь к трону с женитьбы на Нушин! Это козырь для тебя. Не станет отец вредить мужу своей дочери.

Бабушка опустила голову. Устала она. Киоцзюкю понял. Он оставил ее и, оседлав вороного, помчался на вольный простор, подставляя ветру разгоряченное лицо.

– Слушай ветер, сынок! Слушай ветер, мой царь! – вслед ему проговорила ведунья. – Как не станет меня, развей мой прах в горах. Воссоединюсь с ветром, буду летать с ним по всем краям. Захочешь – услышишь мой голос. А нет – мешать не буду. Слушай ветер!..

Ветер незваным гостем прохаживался по бокам шатра, проверяя его на прочность. Вслед за ним по натянутой на шесты коже ударили капли дождя. Тяжелые, сначала они падали лениво, потом все чаще и чаще, и вот уже снаружи забарабанило как на пляске шаманов, когда они призывают духов неба и усмиряют духов земли.

Куджула лежал под теплым одеялом, вытянувшись во весь рост. Масляный светильник чадил у входа, блики от его слабого огня блуждали по неровной поверхности шатра, создавая причудливые тени. Всю ночь Куджула думал, лишь на какие-то мгновения погружаясь в сон, и тогда память открывала свои тайные хранилища, и он снова возвращался в прошлое, картины которого напоминали о его деяниях.

Став царем, Киоцзюкю изменил имя, но оставил название своего древнего рода – Кадфиз, и царство назвал как свое племя – гуйшуан. Со временем другие народы, для которых юэчжийское звучание слова было непривычным, изменили его на «кушан», и теперь владения Куджулы Кадфиза во всех краях называли Кушанским царством. Он выполнил наставления старой ведуньи, и пророчество сбылось: ее любимый правнук Киоцзюкю объединил все владения юэчжей под своим началом. Не забыл он и уроки о гармонии миров, о чем каждый, кто понимал символику тайных знаков, мог прочитать на монетах, выпускаемых им. Жезл с четырьмя направленными вверх стрелами стал его символом. Четыре стрелы – четыре стороны света – сжаты в одном кулаке: весь Срединный мир будет жить в единстве, пока об этом будут помнить ябгу его рода. Ветер напомнит, если забудут!

Слуга зашевелился у входа. Полог шатра приподнялся. Ветер только того и ждал: влетел сильным порывом, разбавил застоявшийся воздух свежестью раннего дождливого утра.

– Что там? – царь приподнялся на локте.

– Послание от господина Саданкаша, – слуга протянул свернутый кусок кожи, поднес светильник ближе.

Сын писал, что прибыли начальники стражи с дальних рубежей. Ждут царя.

Куджула кивнул, слуга убрал светильник, подал сапоги. Сшитые из прочной кожи, узкие, они облегали ногу, а для надежности перетягивались шнуром, продетым в отверстия с двух сторон по переду и до самого верха. Стянув шнуровку, слуга подал ачкан, длинный пояс, расшитый оберегами. Куджула двумя пальцами поправил усы, огладил бороду, надел высокую шапку из валяной шерсти с завернутым вверх ободом.

– Подай накидку, пройдусь посмотрю на воинов. Пока еду приготовь. И собирайся, скоро поедем.

До Города Ветров оставался день пути. Распутица растянет его, но если поторопиться, то к ночи доберутся. Куджула решительно вышел под дождь: не первый в его походной жизни и не последний!