– Машенька, выпей-ка скорее, выпей. Успокойся, тебе ведь нельзя волноваться, – говорила Даша, а сама заботливо поддерживала её бессильно клонившуюся голову и старалась напоить её лекарством. К ним подошёл и Болеслав Павлович.
– Маша, выпей, помни о своём положении, дорогая, ты ведь не одна, надо беречь эту новую маленькую и такую слабенькую ещё жизнь. Даша, пожалуйста, займитесь ею, а я пойду одеваться, а то времени мало, я могу не успеть. Машенька, будь умницей, успокойся, ведь ты знаешь, что я должен ехать. А как я уеду, если ты…
Его перебила Мария Александровна, она уже выпила предложенное Дашей лекарство и вновь собралась с силами.
– Поезжай спокойно, Болеслав, за меня не тревожься, я выдержу.
Болеслав Павлович быстро вышел из комнаты, забежал в кухню и дал приказание сидевшему там Василию – кучеру, конюху и дворнику больницы, который его сопровождал во всех поездках, быстрее запрячь Гнедого. Василий даже не удивился. Такие внезапные поездки были не диковинкой.
Через десять минут санки стояли у крыльца, а Болеслав Павлович, застегивая одной рукой шубу, а другой придерживая небольшой саквояж, с которым он обычно ездил по уезду, вновь забежал в столовую, поцеловал свою Марусю и, взяв у Даши приготовленный ею узелок с какими-то продуктами, уже в прихожей повторял ей свои наставления:
– Даша, вы уж тут смотрите. Если что, так из Судиславля Викентия Юрьевича привезите, я проездом предупрежу его. Деньги-то у вас на хозяйство есть? Вот чёрт меня дёрнул этот четвертной-то истратить, пригодился бы. Себе-то я в Судиславле раздобуду, а вот как вы тут? Займите у Юсупова, он даст. Ну да я на вас надеюсь. Вы ведь мастер по хозяйственным делам. Детишек поцелуйте. Машу успокаивайте. Я вернусь скоро. До свиданья! – кричал он уже из саней.
– С Богом! – задумчиво промолвила Даша и пошла в комнаты.
В столовой было очень тихо. Мария Александровна уже совсем взяла себя в руки, она перестала плакать и лишь время от времени подносила платок к губам и пристально смотрела на голубые огоньки, выбивавшиеся из-под догорающих углей. От ужина она отказалась. Даша ушла к себе. Её беспокоила не только подруга, но и мысль о том, как скрыть происшедшее от отчима. Пал Палыч знал Александра Павловича Шипова чуть ли не с детства, очень любил его, и известие о его смерти могло сильно повлиять на старого фельдшера, а он и так в последнее время очень ослабел. Бодрился, правда, но ведь Пал Палычу было около восьмидесяти.
Беспокоило её и то, что в доме у Пигуты, который она привыкла считать как бы своим, было всё время так плохо с деньгами. Вот и сейчас до жалования ещё больше недели, а денег в доме ни копейки. Да и Юсупову должны. А тут ещё вот эта поездка, сколько денег уйдёт, да и праздники скоро…
* * *
Пока Болеслав Павлович, используя всю свою энергию и все доступные по тому времени средства передвижения, спешит на похороны тестя в Петербург, посмотрим, как он прожил эти семь лет, прошедшие с момента женитьбы.
Мария Александровна, как мы знаем, была всецело поглощена заботами о семье, она почти безвылазно жила в Рябково, и всё её время проходило около детей и в домашнем хозяйстве, которое благодаря изворотливости и умению Даши им удавалось содержать более или менее удовлетворительно.
Болеслав Павлович вёл другой образ жизни. Нельзя сказать, что он не думал о жене и детях или что он не заботился о них. Нет, он их любил искренне и сердечно, по-своему и заботился, но делал это как-то сумбурно, беспорядочно и довольно бестолково.
Его служба сразу же с первых дней поставила его в такие условия, в которых он поневоле оторвался от семьи. Он мог видеть детей и жену только урывками, ласкать их только на ходу, и хотя в эти периоды его ласки были нежны, искренни, горячи, они были какими-то временными, и это очень огорчало Марию Александровну.
Большая часть его времени проходила вне семьи и, если он постепенно привык к этому и относился к такому положению как к должному, Мария Александровна, понимая необходимость его разъездов и частых отлучек из дому, всё-таки была ими недовольна.
Доктор Пигута дважды в неделю бывал в судиславльской больнице и, уж конечно, почти каждый раз заезжал к Соколовым, оставаясь иногда на целый вечер. В семье Соколовых он невольно примечал, что забота о детях не была выпячена на первый план так, как это делала Маша. Они находили время на посещение знакомых и концертов, спектаклей и развлечений. Им, правда, было легче – они жили в городе, а Болеслав Павлович частенько сопровождал их.
Марии Александровне, по существу, замкнувшейся в пределах Рябково, такое поведение мужа не могло нравиться, и на этой почве между ними возникали, и в последнее время всё чаще, ссоры.
Не любила, да по совести сказать, и не могла Мария Александровна принимать у себя гостей, ей было стыдно, что не может их угостить так, как она считала необходимым. Бывали в Рябково, собственно, только одни Соколовы, так как они, во-первых, считались как бы своими, а во-вторых, всегда привозили с собой столько городской снеди, что неизвестно было, кто кого угощает. Болеслав же Павлович, наоборот, с удовольствием устроил бы приём дома, не считаясь с тем, что затраты на него выбьют семью из колеи, по крайней мере, на месяц. Это также являлось причиной неприятных разговоров, кончавшихся ссорой.
Постоянно «пользуя» окружающих Рябково помещиков, доктор Пигута с некоторыми довольно хорошо познакомился и после осмотра больного или больной, случалось, задерживался в каком-нибудь поместье за преферансом или просто за болтовней допоздна.
Окрестности Рябково изобиловали всякого рода дичью, а путешествие с ружьём и собакой по прелестным приволжским перелескам, рощам и озеркам, в то время ещё довольно глухим и диким, представляло большое удовольствие и давало настоящий, ни с чем не сравнимый отдых. Немудрено, что уже через год по приезде Болеслав Павлович стал заядлым охотником и каждую свободную минуту старался провести на охоте. Часто такая охота происходила опять-таки в компании соседей-помещиков. Если Мария Александровна горячо возражала против преферанса и пустой болтовни, то уж со страстью к охоте ей приходилось мириться, хотя и это тоже отрывало мужа от дома.
Следует всё же сказать, что свободного времени у Пигуты выходило не так уж и много. Возьмём для примера один из самых обыкновенных дней его жизни.
Вставал Болеслав Павлович в любое время года рано. В 6 часов утра он уже был на ногах, полчаса уходило на туалет, в это же время запрягалась лошадь, на которой он уезжал в Адищево. Там он прежде всего заглядывал на больничную кухню. Официальное наблюдение за приготовлением пищи лежало на Пал Палыче, но врач утречком на кухню забегал обязательно.
Часов в семь он облачался в белоснежный халат и совершал обход своей маленькой, но всегда переполненной больнички. Ему сопутствовал Пал Палыч и новенькая, недавно поступившая фельдшерица Надя. После обхода и сделанных назначений, на что тратилось около часа, Болеслав Павлович возвращался домой, где завтракал с поднявшейся к тому времени семьёй.
После завтрака он вёл приём в рябковской амбулатории, продолжавшийся часа полтора-два, а затем опять уезжал в Адищево, где также принимал амбулаторных больных часов до четырёх. В четыре часа он обычно обедал – почти всегда один, так как дети и жена с Дашей обедали часа в два. После обеда и кратковременного отдыха вновь уезжал из дому с визитами по больным и возвращался домой иногда очень поздно, а если приезжал часов в 9–10, то уходил в свой кабинет, где занимался медицинскими журналами и книгами часов до 12 ночи.
В дни, не выделенные для работы в судиславльской больнице, Болеслав Павлович уезжал в город сразу после амбулаторного приёма в Рябково и обедал или у Соколовых, или в ресторане, или в больнице.
Первое время, задерживаясь допоздна или на всю ночь, он присылал домой ласковые записочки, но постепенно и это делать перестал. Мария Александровна вначале волновалась по поводу задержек мужа, ждала его возвращения, не ложилась спать, затем как будто привыкла к этим постоянным задержкам, к отсутствию мужа по вечерам и внешне стала относиться к этому спокойно. В душе она, конечно, огорчалась, тем более что до неё доходили слухи, что отнюдь не всё время, которое её муж не бывал дома, он отдавал работе. Да он и сам этого не скрывал. Нельзя сказать, чтобы это способствовало укреплению мира в семье.
Вместе с тем благодаря серьёзным, постоянно пополняемым знаниям, большому трудолюбию, любви к своей профессии Болеслав Павлович очень скоро стал пользоваться славой талантливого, искусного медика и потому очень часто бывал приглашаем к тяжёлым больным на консилиум или просто с визитом не только в пределах Кинешемского или Судиславльского уездов, но даже и в Кострому. Большей частью подозрения и упрёки Марии Александровны были безосновательны и при вспыльчивости и горячности её мужа часто вели к новым ссорам.
Различные земские деятели не раз предлагали ему должности в уезде и даже в городе, но он, зная свой довольно трудный характер, от них отказывался, да и с Рябковым расставаться не хотел. Его мечтой было открыть больницу в самом Рябково, что дало бы ему возможность работать дома и отказаться от работы в Судиславле, которая его особенно утомляла.
Видел Пигута и то, что адищевская больница на 20 коек никак не могла покрыть даже самых насущных нужд волости, а положить больных крестьян в земские больницы, тоже всегда переполненные, возможности не было никакой.
Глядя на пустовавший огромный рябковский дом, ветшавший и разрушающийся с каждым годом всё более и более, Болеслав Павлович кусал себе с досады губы. Уж сколько раз он предлагал Кинешемскому земству попытаться приобрести хотя бы половину этого здания и устроить в нём большую больницу и каждый раз получал решительный отказ. Происходило это по двум причинам: во-первых, почти всегда не было для этих целей денег, а во-вторых, кое-кто считал, что Пигута хлопочет о продаже рябковского дома в личных целях. А это, дойдя до слуха доктора, возмущало его, и он прекращал всякие переговоры.
Правда, Александр Павлович Шипов давно уже хотел избавиться от рябковского дома, так как поддерживать его в должном порядке не имел средств, да и не считал особенно нужным, но зять его от этой продажи никакой выгоды не имел бы, наоборот, ему, вероятно, пришлось бы освободить занимаемую часть дома, что его, конечно, не устраивало. Так мечта об открытии рябковской больницы пока оставалась только мечтой.
Предпоследний владелец имения в Рябково
Павел Антонович Шипов
годы жизни 1771–1843
(прапрадед автора)
Статский советник
Александр Павлович Шипов
годы жизни 1808–1882
(прадед автора)
Александр Павлович Шипов (нижний ряд, третий слева) с группой сослуживцев
снимок 1880 г.
(прадед автора)
Имение в Рябково
Рябковская волость, Кинешемский уезд.
Снимки 1890 г.
Фасад
Имение в Рябково
Вид со стороны сада
Имение в Рябково
