На изломе
Живу я один. Многие менты – так и не заводят семьи, а кто завел – до семидесяти процентов браков заканчиваются разводами. Статистика эта секретная, хотя… чего тут секретного. После Афгана дали комнату в новом доме в Химках, однокомнатную – хорошо, что успел получить по специальной, афганской очереди – сейчас, хрен что получишь. Ну и от отца остался старый Жигуль, Ваз-2106 шоколадного цвета. Вот, собственно и все. Но даже за этот Жигуль на меня посматривают косо – обрастание имуществом это называется. Хотя времена Федорчука давно прошли – при желании10, припишут и это.
Все. Покайфовал и будет. На работу.
Одежда – лежит, собранная еще с вечера, тяжелый Стечкин – в кобуре, сам Гуров для нас их пробивал вместо Макаровых. Понятное дело – по ночам в Москве уже из автоматов стреляют. Кстати, сколько же времени я не ночевал дома до сего дня? Четыре дня? Пять?
Топчан в дежурке – для нас это еще роскошь…
Выхожу, и только прилаживаю маленький кусочек бумаги в дверь – телефонный звонок, длинный, настойчивый.
А это еще что…
– Да.
Никто из нас – никогда не представляется, потом поймете почему.
– Добрый день. Вам следует подъехать в основное здание.
– Тридцать три.
Тридцать три – это «понял». У нас – свой язык.
После возвращения из Афганистана – меня лично принял Пуго11. Он же выделял квартиру – надо сказать, отличный был мужик, хотя и знал я его мало. Добрый. Спросил, где я хочу работать. Я ответил – на войне.
Следом – была оперативная группа по Нагорному Карабаху, ранение – и предложение от легендарного генерала Александра Гурова перейти в шестое управление. В нем я работаю и доселе, хотя звонок не оттуда – с Житной 1612.
И ехать туда мне совсем не хочется. Да видимо, не уйдет это от меня…
На улицах Москвы – машин почти нет, рано еще. Старые, рогатые троллейбусы – уныло плетутся вдоль тротуаров. Сыро, лето совсем не чувствуется…
И палатки. Палатки, палатки, палатки…
С тех пор, как объявили свободу торговли, как спекуляция стала из уголовно наказуемого деяния деянием нормальным, и даже поощряемым – торговать бросились все. И всем. Кто-то продает вынесенное с завода, кто-то – выращенное на своем или колхозном поле. Последние – мешочники, каких не было со времен Гражданской войны – они сильно поднялись в эту несытую зиму. Тот, у кого на продажу есть еда – делал два, три конца. Потом, на них, конечно, насел рэкет. Вон, стоят, раскрылились. Приметы современного рекетира – кожаная турецкая куртка или джинсовка по жаре, цепура из золота (типа денег девать некуда), у некоторых – уже мобильные телефоны, но это скорее примета больших боссов. И тачка, у кого попроще девятка или Волга, а кто побогаче – тот покупает или владивостокскую Тойоту, или пригнанную из ФРГ доблестными воинами ГСВГ подержанную бэху – БМВ. Из Японии – все советские суда, да и не советские тоже – приходят по Владивосток заставленные иномарками по самую надстройку, чтобы больше влезло – их ставят «на попа». Потом их перегоняют в Центральную Россию… а по пути на Сибирском тракте – поджидают разбойники. Сколько могил безымянных вдоль дороги – не счесть. Ну а немецкий канал открылся после того, как всем солдатам и офицерам выводимой из Германии Западной группы войск разрешили бесплатно, беспошлинно ввезти для себя по одной иномарке. Вот и начали лихие люди ввозить – у кого связи в минобороны – договариваются, записывают на солдатиков, берут справки – и гонят. Есть тут и дикари – те, кто едет в Германию сам, покупает машину и гонит в Союз. Растаможить ведь можно не только по военному каналу, есть и афганский, есть и церковный каналы льготной растаможки13.
Вот и гонят. Для директоров заводов, для отцов спекуляции и обнала, для кооператоров, для братвы. Страна стремительно перерождается в буржуазном смысле – все то, чего мы так долго боялись. Все то, о чем мы так долго мечтали…
Правильно ли это? Я не знаю. Я мент, я имею дело с самыми темными сторонами человеческой натуры. На выборах – голосовал за Ельцина. Почему? А потому, что хватит, наверное, уже врать самим себе, кто мы есть и что из себя представляем. Угробили органы требованием девяностопроцентной раскрываемости – у не в пример лучше оснащенных полицейских ФРГ, США, Великобритании раскрываемость по квартирным кражам, например, процентов тридцать, сорок – никак не больше. А с нас требуют минимум девяносто! Ну и что в итоге – а в итоге массовое укрывательство заявлений от регистрации – не можем просто принять заявление от потерпевшего и все. И в конечном итоге это оборачивается обратной стороной – вора берут, он называет даты, имена, соучастников – а его не привлекают! Почему – а потому что укрыли заявление от регистрации и если привлечь по этим эпизодам, то заодно попадет и тем, кто укрыл. Раньше укрывали кражи, грабежи малозначительные – шапку сшибли. Теперь укрывают изнасилования, разбои – даже убийства. Как? А так – внаглую пишут «некриминальный труп» – и всё. Непрошибаемо.
И в жизни… если мы строим коммунизм, то х… ли так торговать то рьяно кинулись? А если кинулись – так может, признаем, что никакие мы не коммунисты, и никакой коммунизм мы не строим. Ельцин, по крайней мере, честно признал, бросил партбилет. Вышел из партии и я (принимали перед Афганистаном, всех чохом) – хватит уже вранья.
Но все-таки… не знаю, так ли это было надо делать? Ну, да, вожжи надо было ослаблять. Но потихоньку, а не совсем отпускать. А тут – совсем отпустили. Вот и творится – не пойми, что.
Да и я, если честно… вот как, например, это нормально, что я работаю в союзной структуре, а голосовал за Ельцина? Хотя сейчас сам черт разберет.
…
Машину удается оставить на Крымском валу, недалеко от министерства – ездят то сейчас мало, потому что бензина нет, а вот припарковаться негде, потому что все машины стоят. Здесь тоже торгуют. Как только я выхожу из своей Тойоты – цыганки подхватываются и оперативно сваливают, а цыганенок – наоборот бежит ко мне.
– Дядь, девочку будешь?
– Ша.
– Дядь, совсем молодые есть, чистые.
Пытаюсь прихватить – но цыганенок выворачивается
– Тьфу!
Кого только в Москве нет…
…
Куратор – на сей раз его помощник – ждет меня внизу, потому что пропуска на Житную у меня нет. Одухотворенное лицо то ли комсомольца, то ли мошенника на доверии. Строгий костюм фабрики «Большевик».
– Подполковник Дедков?
– Он самый
Помощник оглядывает меня с головы до ног. Понятно, что увиденное ему не нравится – джинсовый верх и джинсовый низ, цепура и гайка.
– Как вы… одеты?
– Нормально одет. В самый раз.
Помощник фыркает, не в силах выразить возмущение
– Шестой отдел, юноша, живет красиво.
– Вас вызывали… к министру!
– Переодеться времени не было. Вам же срочно.
Помощник снова пышет гневом как перекипающий на плите чайник.
– Я могу съездить домой и переодеться.
У помощника выкатываются глаза – заставлять ждать министра! На нас уже оглядываются. Здесь вообще – свой мир, свои законы, свои правила, не имеющие никакого отношения к реальной жизни – но карают за них строго. За неуставные ботинки – а уставные носить невозможно, не искалечив ноги – наказывают строже, чем за нераскрытое убийство.
– Идемте.
Помощник – проводит меня через проходную, заводит в комнату на первом этаже. Там – какие-то шкафы, пыльно.
– Выбирайте форму. Быстрее!
…
Форму мне с грехом пополам подобрали – а вот форменную обувь – нет, и я так и иду на прием к министру – в кроссовках. Ходить в кроссовках – привычка еще с Афганистана, и очень полезная, надо сказать, привычка. Многим там она жизнь спасла.
В приемной толпится народ… вообще интересно – чем меньше полномочий, тем больше посетителей. По новому Союзному договору – у союзных министерств и ведомств остаются лишь функции координации, обучения и так далее. Например, конкретно по милиции – в союзном ведении оставили все картотеки – было бы глупо их делить. Но с тех пор, как на республиканские министерства упала реальная ответственность по всем категориям дел – они начали дружно переваливать ее на Центр, особенно – по резонансным делам. Смех и грех прямо. Хотели независимости – так вот она! Нет. Независимость – в их понимании это не ответственность, это на площади базланить.
Помощник ведет меня какими-то окольными путями, открывает дверь, замаскированную под дверцу шкафа и…
– Товарищ министр внутренних дел, подполковник Дедков по вашему приказанию явился!
Новый министр – неплохой, в сущности человек. Даже очень. Родом из Свердловска, шел вверх по милицейской лестнице – не так как некоторые, у кого партийный стаж за выслугу лет засчитали и назначили начальством над тем, над чем они ни в зуб ногой. Но сейчас на министерском посту в любой союзной структуре нужен гений – учитывая все обстоятельства. А с этим у нас – как то не очень…
– Присаживайтесь.
В кабинете еще двое. Одного я знаю, другого нет.
– Где вы сейчас, подполковник?
– Шестой отдел, Москва, товарищ министр.
– Самый горячий участок…
Я ничего не отвечаю.
– И почему же у нас такой беспредел на улицах, подполковник? Коптевские, измайловские – я не говорю о солнцевских, и о казанской шпане.
Ответить можно по-разному. Я выбираю достаточно наглый вариант.
– Справимся, товарищ министр
– Справитесь? И когда же?
– А когда законы нормальные примут, товарищ министр. Половина того что они творят – не покрывается старым УК вообще никак – нам не за что их брать. Потерпевшие – у половины у самих все рыло в пуху, заявление написать не заставишь. Потому что следом придет ОБХСС и спросит – откуда дровишки. Но мы все равно их закроем, товарищ министр. Надо будет – шмеля зарядим14, но закроем.
Это уже окончательная наглость, еще год назад за это можно было вылететь из органов с волчьим билетом. Но сейчас и тогда – две очень разные вещи. Да и понимаю я – нужен я им зачем-то. И сильно нужен.
Министр криво усмехается, смотрит на Герасимова, моего можно сказать, крестного отца в органах. Это к нему я попал – желторотый птенец комсомольского призыва. Точнее – он сам меня выбрал, каким-то своим, нутряным ментовским чутьем. Понял, что в отличие от других таких же желторотых комсомольцев – я действительно хочу научиться ловить преступников.
Это я в самом начале так сказал. На что Алексей Алексеевич дал простой ответ: птичек ловят, юноша. А преступников – разыскивают и задерживают.
Я это помню.
– Дедков Афганистан прошел, товарищ министр – Герасимов бьет меня под столом ногой – два срока. Кандагар.
– Даже так… интересно.
– И Нагорный Карабах. Имеет ранение.
Министр что-то выстукивает ручкой по столу, смотрит на меня, потом в бумаги, потом опять на меня.
– Значит, опыт работы в горячих точках есть?
– Так точно.
Ранение в Нагорном Карабахе я получил по откровенному предательству и глупости. Оперативная группа была практически на сто процентов проармянской, многие это даже не скрывали. Потворствовали открытому беспределу, без санкции встречались с лидерами армянского сопротивления – или бандформирований, если точнее. Причина этому… скорее всего, была та, что армяне намного сильнее, чем азербайджанцы интегрировались в советскую интеллигенцию, и потому умели окольными путями лоббировать свои интересы. Армян было полно и около Горбачёва – академики Аганбегян, Ситарян15. А я и еще несколько человек, считались проазербайджанскими – это выражалось в том, что мы настаивали на жестких мерах в отношении всех, кто задержан в зоне вооруженного конфликта без документов, тем более с оружием, кто при задержании оказал сопротивление16. Я Афганистан прошел, я этого дерьма понавидался – когда сначала взяли, потом выпустили в рамках процесса национального примирения, глядишь – и опять он в банде, по тебе стреляет. А теперь то же самое происходило на советской земле – в точности! Документов нет. «Что здесь делаете? – Коровники строим». Все местное население – армянское, оно не только их покрывает, но и зачастую пытается отбить задержанных, окружает РОВД, ГУВД, митингует, тут же появляются народные депутаты… Зорий Балаян, Стелла Капутикян…
Вот, после долгих бесплодных разъяснительных бесед и даже попыток сунуть взятку – местные федаины поняли, что со мной договариваться бесполезно, – и подстрелили меня. Из охоткарабина «Лось», прямо в Степанакерте. Как мне потом доверенные люди передали, федаины пожелали мне выздоровления, сказали, что я честный. Если бы был не честный, брал бы взятки у азеров, стреляли бы в голову…
– Товарищ Дедков… Есть предложение поработать в Киеве.
Киев. А там то я что забыл?
– Обстановка в Киеве сложная… не буду скрывать. Формируется временная сводная опергруппа. Нужны самые опытные люди. Алексей Алексеевич называл вас.
Раз так…
– Я готов.
– Детали до вас Алексей Алексеевич доведет, он останется в Москве. И…
Министр пристально посмотрел на меня:
– Не подведите…
Москва, Житная 16. Здание центрального аппарата МВД СССР. 01 июня 1992
года
Из кабинета министра мы спустились вниз, в то пустующее помещение, которое, видимо, использовалось как кладовая. С помощником министра у меня предстоял нелегкий разговор. Нелегкий в том числе и потому, что я фактически предал министерство – меня, как и нескольких других человек засылали в МВД РСФСР чтобы стучать, но я стучать на коллег отказался. К чести Алексея Алексеевича, он понял, не натравил на меня инспекцию.
Но это тоже был долг… который надо отдавать.
– Что, без понтов не можете? Раньше за шмеля ты бы за полдня из министерства вылетел!
– Да какие это понты, Лексей Лексеевич? Вы подъезжайте в Южный Порт17 в выходной день. Вот там – понты…
Я переодевался. Алексей Алексеевич Герасимов, генерал-лейтенант милиции, сидел на трехногом стуле, умудряясь не падать.
– Все беды ищете.
– Ну, простите, Лексей Лексеевич. Бес попутал.
– Так найдете.
– Что там на Украине?
– Плохо на Украине… Официально вы едете расследовать гибель замминистра Щекуна.
Я вопросительно поднял брови.
– Разве дело не закрыто?
Мое удивление можно было понять – очень уж грязная история…
Заместитель министра внутренних дел Украины Сергей Щекун – ликвидатор аварии на ЧАЭС, прошел путь от рядового опера до замминистра, начальник штаба украинского МВД. Взяток не брал – это все знали, пережил два покушения. Но у него была дочь, Ксения. Во время учебы в Могилянке пристрастилась к наркотикам. Щекун, как потом оказалось, доставал для нее наркотики по своим каналам – замминистра отказать не могли. Когда служба собственной безопасности выявила этот факт, его вызвал министр, поговорили по душам – мол, так, мол, и так, Сергей, но закрывать глаза мы на это не можем. Клади свою дочь в больницу, на лечение – или уходи из органов.
Он ничего не ответил, ушел домой. Дочь была дома, о чем они говорили – неизвестно. Только обнаружили ее – наутро, в невменяемом состоянии – потом с трудом в больнице откачали – передозировка. Как потом установили, Щекун поговорил с дочерью, после чего дочь – дождалась ночи, раздобыла пистолет отца, прошла в спальню, застрелила и отца и мать. После чего – приняла большую дозу героина, всё, что нашла, – скорее всего, всё, что было в доме. Решила покончить с собой. Но в больнице ее откачали. Судить не судили, признали невменяемой. Помимо прочего, у нее обнаружили СПИД. Отправили в психиатрическую больницу, умирать.
Скандал в связи с этим делом поднялся страшный, статьи про наркотики, про СПИД, про милицию – были даже в союзных газетах. Но потом всё поутихло. Понятное дело, что ворошить эту кучу дерьма никто без приказа не будет, себе дороже.
Герасимов тяжело вздохнул.
– Закрыто, Саша, закрыто. Только зря его закрыли так быстро. По оперативным каналам получена информация – Сергей Щекун убит в связи с тем, что ему удалось выйти на след мафии на самом верху, в украинском Кабмине и МВД. За это его и убрали, обставив все так, чтобы никто в этом деле особо не ковырялся.
Я присвистнул
– Ничего себе.
– И это еще не все. Помимо криминальной составляющей есть еще и националистическая… Если ты помнишь, Кравчук, их бывший Первый секретарь, а теперь президент – подписал Союзный договор в самый последний момент. По странному стечению обстоятельств – после того, как по Киевскому военному округу – объявили учения. Но на этом всё не закончилось. В Киеве крайне нездоровая обстановка, часты националистические выходки, в том числе со стороны депутатов Рады – это их Верховный совет так называется. Пользуясь депутатской неприкосновенностью – они открыто призывают к выходу Украины из обновленного Союза, к разрыву многовековой украино-российской дружбы. Киевские власти в этом – им если не потворствуют, то не препятствуют уж точно. Идет давление на МВД, на КГБ, на командиров воинских частей… в общем, как в Прибалтике, тут рассказывать тебе не надо. Щекун был этническим украинцем, но, несмотря на это, твердо стоял на позициях Богдана Хмельницкого, был категорически против выхода Украины из Союза, о чем неоднократно заявлял публично. Поэтому он снискал ненависть со стороны националистов и преступление в отношении Щекуна может быть связано и с его политической позицией. Это надо будет проверить.
Я удивился. Сильно.
Про то, что творится в Прибалтике, какой там националистический шабаш – это знал я, и не только я. Союзный договор они в итоге так и не подписали, да им никто и не предлагал – все понимали: отрезанный ломоть. Сейчас там беспредел настоящий: идут расправы с русским и прорусским населением, в Литве избивают еще и поляков, есть беженцы оттуда. Зверствует Департамент безопасности края, там полно амнистированных уголовников, прямых изменников Родины, членов диаспор, вернувшихся на родину. Прибалтика превратилась в край контрабанды, как из Союза, так и в Союз, гонят всё – начиная от машин и бытовой техники и заканчивая алюминием, нефтью и бензином, удобрениями. Прибалтика же стала перевалочным пунктом для наемников, желающих направиться в горячие точки. Там же – наркотики, там же – перевалочная база для оружия из Европы… в общем, полный набор.
Но это Прибалтика. Они всегда, если честно, были как отрезанный ломоть, туда и ездили-то отдыхать, как в Европу. А Украина… Украина то – что? Неужели там – тоже? Им-то зачем? Хохлы… они же везде, их и в Москве полно. Они то – чего хотят?
– Сколько у меня времени, товарищ генерал?
– Нисколько. Летите военным бортом, этим вечером.
Генерал Герасимов не смотрел мне в глаза. Плохой признак.
– И… все что нужно – бери. Трудно там будет.
…
День, до этого обещавший быть томным – завертелся в бешеной круговерти.
Из министерства – с предписанием – к себе, надо получить командировку, что я откомандировываюсь в распоряжение Министра внутренних дел СССР. Это не круто, кстати, это раньше было круто – а сейчас могут быть проблемы. У нас есть собственный министр – РСФСР, и между Огарёва и Житной идет противостояние. Затем – обратно на Житную, там надо получить выписку из приказа, все дела, командировочные не забыть. Еще домой успеть метнуться, собрать смену вещей и мыльно-рыльные. Хотя мы, менты, ко всему привычные – но времени для подготовки совсем нет.
Из телефона-автомата – я набрал номер. Из Министерства звонить было нельзя.
– Воинская часть 3179.
– Подполковник Дедков, – представился я. – Мне майора Вихренко…
Вихренко, он же Вихрь (как в фильме – майор Вихрь) был моим… да кем он был мне – братом он мне был. После Карабаха…
Когда получили оперативную информацию, что на недостроенной ферме засела группа федаинов до десяти человек, с оружием; краповые, на двух бронетранспортерах выехали их брать. С ними должен был быть кто-то старший, или следователь, или представитель министерства – вот я и поехал.
Боевиков оказалось ровно втрое больше. И это были не только федаины-бородачи, которые чаще всего были просто армянскими пацанами, наслушавшимися радикальной пропаганды. Среди них были и опытные боевики организации Дро – боевого крыла радикальной националистической партии Дашнакцуюн. Как потом выяснили, были даже ливанские армяне из АСАЛА, которые имели за плечами опыт пятнадцати лет гражданской войны и идти в тюрьму точно не собирались. Завязался бой. Выдвинувшуюся нам на подмогу бронегруппу блокировали на дороге: армянские женщины с сел, с детьми – бросались под колеса, лезли на броню. Тут же примчались местные депутаты.
То, что у нас удалось обойтись без убитых – чудо. У засевших на ферме и ответивших нам на предложение сдаться шквальным автоматным огнем армян было полтора десятка убитых. В конце концов, именно я дал санкцию на обстрел фермы из крупнокалиберного пулемета, до этого в Карабахе союзными силами такое оружие не применялось. Уцелевшие боевики вскоре оказались на свободе – они все оказывались на свободе – и скорее всего, в Степанакерте потом в меня стрелял один из них. Краповыми тогда командовал майор Вихренко – дальше он так и не продвинулся, видимо, припомнили ему тот бой у фермы.
Но он точно знал, что в тюрьму он не пошел, потому что потом я сказал в военной прокуратуре, что отдал приказ открыть огонь из крупнокалиберного пулемета. Хотя мне открытым текстом намекали сдать командира «краповых»…
…
Вихренко – находился в Балашихе, на спецполигоне внутренних войск. Его бойцы – отрабатывали какие-то новые приемы ведения боя, бросалась в глаза новая экипировка. У нас ведь, когда мы входили в Афганистан – даже лифчиков18 нормальных не было, приходилось снимать с афганцев или шить самим. Витренко – смотрел за действиями подчиненных в прибор наблюдения. Мы обнялись – до хруста костей.
– Смотри-ка… Идет такой кабан на пальцах – от крутого19 не отличишь. Попался бы ты мне на выезде…
«Витязь», отряд специального назначения, первоначально предназначенный для борьбы с терроризмом и массовыми беспорядками – сейчас все чаще привлекался для силового обеспечения при задержаниях. А как иначе – если в Долгопрудном во время сходки воров собралось более ста машин, то есть – человек пятьсот? И многие – с оружием.
– Время есть?
– Для тебя всегда.
– Поговорить бы.
– Говори.
– Не здесь, – я многозначительно посмотрел на крышу и стены, давая понять, что могут слушать…
…
Поговорить мы решили на стрельбище – потому что подслушивающие устройства не выдерживают звуков стрельбы. Сергей снарядил снайперскую винтовку Драгунова – на ней был новый, белорусский прицел и сошки. Выстрелил в цель – звук резкий и неприятный…
– Ты ведь с Украины?
– Ну, да. С Киева.
Я замялся, не зная, как сказать.
– У тебя знакомые там остались? Братва… Меня туда командируют, дело серьезное. Нужны хоть какие-то контакты на местности, изначально. И может, квартира понадобится.
– У меня там тётка живет, других родственников много. Приютит, не вопрос…
Сергей выстрелил еще раз.
– А чего смурной такой? Киев – отличное место, лучше города и не найти…
– Ты уверен?
…
Взлетали мы из Кубинки. Старый Ан-12 быстро грузили, по пути – отправляли еще что-то. Черные Волги – стояли чуть поодаль, мы уже записались, чтобы не дай Бог, не забыть кого. А я – все переваривал разговор с Серегой.
– Как в Прибалтике? Ну… не сказать, что в Прибалтике – но горя хапнешь.
– Серый, а как так? Вы же… русские, считай.
– Мы не совсем русские. Но это так, к слову. Хохлы, если хочешь знать, они разные. Вот я, к примеру, киевлянин, но родом из-под Чернигова, мои родители оттуда переехали. А есть западные, они совсем другие.
– Какие другие?
– Ты про бандеровщину знаешь?
– Нет.
– А плохо, что не знаешь. Короче, есть такой город Львов. Там вроде тоже украинцы живут, но на самом деле там совсем другое. Язык у них другой – на польский похож20. Злые как собаки – у нас несколько таких в школе училось. Дружили они только друг с другом. Подлые очень, стучали запросто. Могли подкараулить после уроков и избить – несколько на одного, мы то всегда один на один дрались, по-честному. А они…
– Подожди… а чего они хотят?
– А бес знает. Но воду они сильно мутят. У них у большинства деды, отцы в бандах были. Это те, кто против советской власти шел. Потом им амнистию дали. А сейчас они чем только не занимаются – там контрабанда, граница то рядом. Там водку поддельную гонят, там… да много всего там. Они же все – один за одного. Советской власти там нет.
– Как нет?
– А вот так – нет. Видимость одна. Красный флаг висит – а на деле там все свои. Так всегда и было там…
…
– Подполковник Дедков!
Я подошел к цепочке машин, там их прибавилось. Довольно молодой на вид, мордатый парень в костюме протянул мне руку