Чемпион тюремного ринга

Илья присоединился к спасателям. Разбирать груду обломков было каторжным занятием. Мужчины, кряхтя, оттаскивали фрагменты кирпичных стен с задубевшим раствором, обломки кровли, потолочных перекрытий. Завалы разбирались медленно, слой за слоем. В стороне плакали женщины, боясь приближаться. Видимо, близкие родственницы этой семьи.

Кто-то обнаружил под куском застывшего цемента раздавленную человеческую руку и закричал. Люди заработали энергичнее, оттаскивали части стенной перегородки, обломки кровати. Вскоре они начали извлекать тела, вернее, куски таковых.

Кого-то вырвало. Истошно заголосили бабы на задворках. Спасатели тащили мешки, чтобы не демонстрировать публике жуткие находки.

Илья стоически относился к подобным зрелищам, но и его чуть не стошнило. Несчастные даже не поняли, что произошло. Снаряд – или мощная мина? – пробил крышу, потолочное перекрытие первого этажа и в клочья разнес обе спальни вместе с людьми. Их завалило уже мертвых.

Ткач с ужасом смотрел на женское тело в оборванной сорочке. Мятую, деформированную голову извлекли отдельно. Антону Сергеевичу оторвало ноги и руку вместе с плечевой сумкой.

Глаза у покойников были закрыты. Они даже не успели проснуться. Может, так и лучше умереть – во сне, ни о чем не подозревая?

Третью страшную находку мужики извлекли из соседней комнаты. Это была Карина, старшая дочь. Спасатель рычал, чтобы закрыли ее, не показывали людям. Это же не цирк, право слово! Но кто-то замешкался. Худенькое тельце передавали по рукам, люди отворачивались, старались не смотреть. Слезы наворачивались на глаза.

Илья прекрасно помнил эту девочку. Тогда еще она была единственной в семье. Бегала по лужайке перед домом, хвасталась новым розовым бантом и игрушечным телефоном, который пищал при нажатии кнопок. Карина при этом разражалась звонким смехом.

Рыдали пожилые женщины, пытались отобрать у спасателей безжизненное тельце. Видимо, теща и свекровь. Они были не в себе. Рядом возникли равнодушные санитары в белых халатах и защитных штанах, силой повели их подальше от кошмара.

Вдруг в развалинах раздался тихий детский плач. Все застыли, чуть ли не с ужасом уставились друг на друга. Это было что-то запредельное, невозможное. Люди выходили из ступора, переглядывались: не почудилось ли? Снова заплакал ребенок, и все пришло в движение.

Старший из спасателей кричал, чтобы не лезли как бараны. Не дай бог упадет что-нибудь, висящее на честном слове, и повлечет цепную реакцию. Осторожно!

Люди почти не дышали, на корточках расчищали подход к вертикально сомкнувшимся плитам. Они освобождали завал, снимали с накренившейся балки перекрытия фрагменты кровли с шифером, обгоревшие куски стропил.

Самый худой спасатель полез в образовавшуюся нору и извлек оттуда четырехлетнюю девочку, абсолютно целую, но испачканную с ног до головы. Малышка ревела.

Елизавета подскочила, схватила ее на руки и отбежала подальше от развалин. Она посадила девочку на бочку, стала лихорадочно ощупывать, осматривать, попутно гладя по головке и говоря ласковые слова. Крошка размазывала слезы кулачками, звала маму.

Люди обступили их. Это действительно было невероятно.

У каждой девочки имелась своя спальня. Комната Зои находилась с краю. Осколки сюда не долетели. Часть стены устояла, а сверху ее накрыла рухнувшая плита перекрытия. Девочка потеряла сознание и всю ночь пролежала без чувств на своей искореженной кроватке. Дым от пожара поднимался вверх. Плиты защитили малютку от запаха гари. Она не пострадала и, видимо, только недавно пришла в себя.

Елизавета закутывала ребенка в какие-то тряпки, ругалась с командиром спасателей, ни в какую не хотела отдавать Зою обезумевшим родственницам. Может, потом, когда-нибудь, но не сейчас. Она способна успокоить ребенка, одеть, накормить и обеспечить ему приличное существование. Ведь девочка росла у нее на глазах, они знают друг друга. И вообще Елизавета по профессии медик!

Командир в итоге махнул рукой. Мол, делай что хочешь. Пристраивать сирот в мою компетенцию не входит. Девочку унесли в дом, а части тел ее родных стали загружать в подъехавший фургон для отправки в морг, расположенный в Мазино.

Это был тяжелый день. Глава местной администрации, черный от усталости, бродил по поселку в сопровождении представителей армии ДНР, разговаривал с местными жителями. Они единодушно утверждали, что снаряды и мины летели с запада, откуда же еще?

Но зачем? У любого обстрела, даже самого жестокого и циничного, должен быть смысл. Ради чего уничтожать мирных жителей? Чтобы еще больше разозлить выживших?

Самые догадливые вздыхали. Дескать, политика, мать ее! Провокация с целью запустить очередной виток лживой пропаганды. Ополченцы обстреляли свою территорию! Украинцам только повод нужен, чтобы двинуть вперед огромную, вооруженную до зубов махину, зависшую на западных рубежах мятежных республик. Сколько можно ей впустую жрать хлеб и переводить казенный бензин?

Составлялись списки погибших и раненых, описывался ущерб с точностью плюс-минус километр, раздавались пустопорожние обещания похоронить за казенный счет, возместить убытки.

Старший лейтенант Ткач в мрачнейшем расположении духа бродил по селу, здоровался со знакомыми, выслушивал их печальные истории. Люди спрашивали у него совета. Что делать, как дальше жить? Когда все это кончится? Он сокрушенно вздыхал, отговаривался. Дескать, я советы не даю, потому что самому нужны.

Вторую половину дня Илья провел дома. Елизавета уложила девочку, немного посидела с ней и вышла в зал, где в подавленном расположении духа сидела семья.

Илья опять затянул надоевшую песню о переезде в какой-нибудь спокойный уголок земного шара.

Родители отнекивались. Во-первых, им на старости лет не нужна лишняя головная боль, а любой переезд чреват ею. Да и сыну ни к чему навешивать на себя дополнительную заботу. Проживут, ничего им не сделается. Ведь сам говорил: больше бомбить не будут. Разовая акция.

– Не должны, – сказал Илья и пожал плечами. – Да вот только каратели в последнее время стали какими-то непредсказуемыми. Один черт знает, что им в головы взбредет… Ладно, – скрепя сердце согласился Илья. – Живите, но обязательно приспособьте подпол в качестве бомбоубежища и при первых же подозрительных звуках прячьтесь туда.

– Это можно, сынок, – согласился Владимир Иванович. – Подпол у нас глубокий, знатный. Завтра же начну приводить его в порядок. Пусть соленья подвинутся.

– Никуда мы не уедем отсюда, Илюша, – грустно глядя ему в глаза, сказала Елизавета. – Мы народ, а не население. Если все отсюда рванут, то кого вы будете защищать? Пустые жилища и подвалы с прошлогодними огурцами?

Брат посмотрел на нее с печальной иронией. Елизавету иногда заносило в ненужный пафос. Семье Скобарей ведь тоже предлагали уехать в Россию. Отказались, и вот что из этого вышло. Могли бы жить сейчас. Карина не лежала бы в морге раздавленной тряпочной куклой, а радовалась бы жизни, готовилась бы к поступлению во второй класс.

Мама стала кормить сына обедом. Он что-то глотал, не чувствуя вкуса. Все сидели нахохленные, злые. По такому случаю Владимир Иванович достал из заначки увесистую емкость с самогоном, вопросительно глянул на присутствующих. Выпили все, включая Елизавету, озабоченную своей самопровозглашенной ролью опекунши.

Даже Илья. Кому вредили сто граммов за рулем? Дорожная инспекция канула в Лету, нынче трезвым никто и не ездит.

К восьми часам вечера он засобирался.

– Хорошо с вами, родные мои, но пора на службу. Карабас ждет.

Илья обнялся со всеми, снова были слезы, долгое прощание. Отец улыбался, а у самого глаза были красные.

– Ладно, сынок, езжай с богом. Не думай про нас, все будет хорошо. До конца жизни доживем, а дальше и не надо.

Он выезжал из села мрачный, подавленный, весь исполненный тяжелыми предчувствиями. Что-то не так было с этой войной. Вроде бы с весны ее не было, но и мир не приходил. Люди жили так, словно этот день – последний. Никто не знал, чем он кончится и что будет дальше.

Где-то в Минске, Брюсселе, Москве политики оптимистично заявляли, что все позади, наступает долгожданная эра мирного урегулирования. Но продолжали гибнуть люди, не унимались обстрелы. На всем протяжении линии фронта то там, то здесь вспыхивали мелкие стычки и даже серьезные бои. Чья-то незримая рука дирижировала событиями на востоке Украины и не давала противоборствующим сторонам расслабиться.

Проезжая часть была уже почти расчищена. Автотранспорт на дороге присутствовал, но большинство машин, доезжая до развилки, сворачивало влево – на Мазино. В сторону Краснодола почти никто не ехал.

Проскочив полверсты от развилки, Илья обнаружил, что ни впереди, ни сзади никого нет. Он пребывал на дороге в гордом одиночестве. В принципе, ему было без разницы. Самогон выветрился, он у отца был хороший, без дури и сивухи.

Ткач настороженно поглядывал по сторонам. За окном «УАЗа» пробегали поля, перелески. Мелькнуло озеро, по которому скользили блики от заходящего солнца. Памятуя об утренних событиях, он внимательно смотрел на дорогу перед капотом. Если обстреляли, могут и управляемый фугас зарыть на обочине, и мину установить в качестве сюрприза.

Илья проехал семь километров и остановился в низине, заросшей крупным кустарником. В открытое окно проникал неприятный запах аммиачных испарений. Неподалеку было болото.

Старший лейтенант закурил, задумался, машинально вскинул руку с часами. Он же никуда не торопится, да? У него законный выходной? Разведчик не боится идти на дело в одиночку? Нет, конечно. Трус не играет в хоккей и не прячется в шкафу при появлении мужа.

Илья быстро сориентировался. Справа, если выбраться из низины, будет поле, расчерченное оврагами. На нем трава по пояс, а кое-где и по грудь. За полем – осинник, из которого кто-то стрелял по «УАЗу». Дорога уходит направо, огибает осинник и уносится по сельской идиллии к Краснодолу.

Ткач включил первую передачу и съехал с обочины. Ветки кустарника сомкнулись за задним бампером, качественно «тюнингованным» пулями.

Он проверил: все при себе, нож в чехле, «ПМ» в кобуре. Автомат тоже не будет лишним.

Дорога была пустынна. Илья перебежал ее, вскарабкался на небольшой обрыв и залег на краю поля. В осиннике, расположенном в четырехстах метрах, признаков засады не наблюдалось.

Острый запах полевых трав раздражал ноздри. В мутнеющем небе носились друг за дружкой стрижи. Выше их барражировала по кругу хищная птица, высматривала добычу. Этакий природный беспилотник с зорким глазом.

Илье нестерпимо захотелось разуться, расслабиться хоть на пару минут, слиться с природой. Нет, не сегодня. Может, и зря он это затеял.

«Партизаны», сидевшие утром в осиннике, не обязаны это делать весь день. Но он должен был проверить.

Ткач отмерил на корточках метров тридцать, спустился в лощину, сделал еще шагов семьдесят по пади, увертываясь от корней, плетущихся по глине.

Этой тропой часто пользовались люди, ходили туда и обратно. На ней отпечатались следы от кроссовок сорок первого и сорок второго размеров.

Лощина сворачивала параллельно осиннику. Ткач вылез из нее, снова погрузился в душистое разнотравье. Он полз по-пластунски, спустился в параллельный овраг, и тот вывел Илью к лесу. Теперь разведчик двигался на цыпочках, по-гусиному, тщательно предугадывая последствия неверного шага. В лесу еще перекликались птицы, прыгали с ветки на ветку.

Старший лейтенант шел как опытный следопыт. Он подолгу замирал за стволами деревьев, вслушивался, держался подальше от сушняка, заблаговременно обходил залежи бурелома. Лесополоса оказалась неглубокой, метров сто в поперечнике.

Ткач услышал отдаленные голоса и присел. Есть контакт! Не ушли!

Впереди за ветками светлела опушка. Видимо, там и обустроились стрелки.

Илья повесил автомат за спину, опустился на колени и начал передвигаться с особой осторожностью. Голоса делались громче. Беседовали двое мужчин.

Ткач прополз под кустом лещины, затаился на краю косогора. Мужики лежали практически рядом, метрах в десяти, задницами к нему. Они оборудовали неплохую позицию. Сектор обстрела был не меньше ста восьмидесяти градусов. Путей отхода больше чем достаточно.

Дядьки сосали леденцы, пили воду из пластиковых бутылок. Им было неплохо в этом лесу посреди нетронутой природы. Они не чувствовали каких-то неудобств. Обуты в легкие кроссовки, закутаны в маскировочные халаты, полностью сливающиеся с окружающей средой. Если бы не голоса, то Илья и не заметил бы их.

Видимо, эти двое числились за каким-то диверсионным отрядом, которые в тылу ДНР плодились как грибы. Не снайперы. Работали демонстративно, без глушителей, имея цель посеять панику в тылу ополченцев, заставить их нервничать.

Здесь двое, где-нибудь еще пара. Тут обстреливают транспорт с символикой республики, там рвут мост, в третьем месте нападают на машину с продуктами, почтой или гуманитарным грузом.

Особой добычи в этот день у мужиков, похоже, не было. Отстреляйся они удачно, давно бы ушли.

Дядьки напряглись. По дороге со стороны Краснодола пылили старенькие «Жигули». Стрелки припали к прицелам.

Илья тоже напрягся, стиснул рукоятку ножа. Кобура расстегнута, «ПМ» замкнут на предохранитель, но патрон уже в патроннике.

Диверсанты вдруг засомневались, передумали стрелять.

– Да ну его, – сказал тот, который лежал справа. – Голытьба какая-то.

– И то верно, Михей, – согласился его напарник. – Пусть себе валит. Не будем отвлекаться на всякую шелуху.

– В Рудный поехал, не иначе, – высказал предположение Михей. – Слыхал, Колян, как наши там вчера ватников на уши поставили? По рации передавали. Из двух батарей село утюжили. Нечисть донецкая разбегалась как тараканы. Навалили их вдоволь!..

– Не слышал, – сказал Колян. – Вроде неоткуда нашим тут палить, одни колорады в округе.

– Под Паленое подвезли артиллерию, – пояснил Михей. – Минометы, «Акацию», еще какую-то хрень. Вроде наступление наши готовят, со дня на день «Грады» доставят, потом штурмовые батальоны на позиции пойдут. Зуб даю, Колян, еще немного – и обрушимся на эту нежить, погоним до Москвы. Зря, что ли, такую армию на фронте собрали? Как ударим, так покатятся москали позорные.

– Быстрее бы уж, – сказал Колян. – Пора кончать здесь, а потом уж начнем с киевскими предателями разбираться. Там же каждый первый – паникер, соглашатель, трус. Подтянем батальоны, прикончим всю эту шваль в администрации и кабмине. Сколько можно их терпеть? Довели страну, сучары, только и могут пищать, что в Европу идем.

Илья невольно усмехнулся. «На заявление украинских властей о том, что Украина движется в Европу, последняя как-то поежилась». Ничего, господа европейцы, скоро не ежиться будете, а орать в страхе.

– Слушай, а как «Карпаты» с «Волынью» вчера сыграли? – осведомился Михей.

– Позорно, – отмахнулся Колян. – Один – один. Столько ситуаций было, ни одну не реализовали. Голодюк осрамился, пропустил с центра поля. Ромка Мысак ворон ловил, даже не заметил, как схлопотал. Фаны «Волыни» ржали как подорванные. Да ладно, разок можно и опозориться. Нормальная команда.

Беседа приглушенно продолжалась. С политики и футбола диверсанты, как водится, переключились на баб. Обмыли косточки некоей Жанке из хозяйственного взвода, которая страшна как старуха Шапокляк, но никому еще не отказала. Впрочем, старше сержанта к ней никто и не лезет – стремно.

– Да ладно придираться, – заявил Колян. – Пара стаканов горилки, и красота спасет мир.

– А горилка спасет любую красоту, – подхватил Михей, и оба сдавленно захихикали.

Похоже, они больше не собирались делиться со своим слушателем полезной информацией. Но и того, что они сказали, было достаточно. Укропы били по Рудному из окрестностей Паленого. Что и требовалось доказать! Одно дело – подозрения, другое – когда враги в приватной беседе подтверждают этот факт.

Разведчик накинулся на них как ястреб, с низкого старта, сжимая нож нижним хватом. Те словно почувствовали неладное, откатились в разные стороны.

«Все-таки есть у хлопцев какая-то подготовка. Ничего, так даже интереснее. Мы же не ищем легких путей!» – подумал бы Илья, если бы имел время на это.

Он всей своей тяжестью навалился на Михея, одновременно ударил ногой Коляна и выключил его. На то, чтобы он продышался, уйдет пять-шесть секунд. Больше и не надо. Бить ножом с этого положения было неудобно. Илья начал наносить удары локтем в грудину. Михей издавал звуки, далекие от музыкальных, вздрагивал.

Приподнялся Колян с выпученными глазами, рука его машинально ухватилась за автомат. Удар пяткой в грудь отбросил его метра на полтора, хрустнуло ребро.

Илья скатился с Михея, захлебывающегося рвотой. Тот мгновенно принял сидячее положение, что стало роковой ошибкой. Нож разведчика вспорол его брюшную полость.

Михей давился блевотиной, с ужасом посмотрел на Илью, потом на свой живот, из которого лилось и пузырилось что-то красное. Глаза его подернулись предсмертной мутью. Этот тип был уже не соперник. Нож остался в животе Михея.

Ткачу снова пришлось откатиться. Колян даже со сломанным ребром был опасным спарринг-партнером! Он тоже выхватил нож и летел на Илью. Ярость брызгала из глаз. Укроп замахнулся, чтобы ударить в левую сторону груди.

Ткач отклонился, резко выбросил ногу и угодил в промежность. Колян с резким шумом выпустил воздух, словно хрюкнул, повалился на колени. Мощный прямой удар. Нижняя челюсть у дядьки как-то сдвинулась, лицо изменило очертания. Но рука упрямо тянулась к подсумку под маскировочным халатом.

Илья предпочел не проявлять любопытство, ударил по запястью ребром ладони, переломил лучевую кость попутно с локтевой. Попыток залезть в подсумок больше не было. Колян хрипел, дергался, выплевывал обидные матерные слова.

Терпеть такое Илья был не намерен. Он нагнулся над поверженным врагом и тремя ударами разворотил ему челюсть.

Впервые в этот день его вырвало. Давно пора! Несколько минут тело сотрясали спазмы. Ткач никак не мог продышаться. Потом лежал, раскинув руки, бессмысленно таращась на колышущиеся кроны деревьев.

Он мог бы так вот лежать часами, тупо проницая взглядом пространство и ничего не делая. Если и думать, то лишь о чувстве выполненного долга.

Но соседство с покойниками немного напрягало. Илья сам измазался в их крови. Он поднялся, обтерся как уж мог.

Старший лейтенант явно перестарался. Роль таксидермиста, в первую очередь выпускающего жертвам кровь, сегодня удалась. Незадачливые диверсанты уже отмучились, валялись в багровых лужах.

Ткач полюбопытствовал, что у Коляна в подсумке, брезгливо отогнул окровавленный край маскхалата и вытащил банальную «лимонку», то бишь гранату «Ф-1». Находка была правильная.

Илья извлек телефон, перевел его в режим фотокамеры и запечатлел улыбочку мертвеца. На память, так сказать.

Он опять пересилил брезгливость и перевернул покойника на живот. Потом Ткач извлек из запала гранаты предохранительную чеку с усиками, прижимая к корпусу спусковой рычаг. В таком вот положении Илья всунул «лимонку» под тело и заставил его навалиться на рычаг.

Смена этой пары когда-нибудь обязательно придет сюда. Стоит лишь тронуть мертвое тело, и грохнет мощный взрыв, от которого поблизости вряд ли останется что-то живое.

У второго мертвеца он забрал портативную рацию и тоже запечатлел его. Может, кто-то признает эти милые лица.

Илья подумал, что, кажется, все дела сделал. Несколько минут он прислушивался, не появился ли в лесу еще кто-то, потом припустил обратно знакомым маршрутом. Сидеть и ждать, пока сюда кто-то придет, ему хотелось меньше всего.

Да и какой смысл? Граната все сделает. Можно наведаться через пару деньков, полюбопытствовать.