И словно в ответ на этот странный звук где-то вдалеке раздался выстрел, потом вроде как крик, а потом… высоко-высоко на той самой елке, с которой сыпались шишки, заплакал медвежонок.
Сначала меня пробило морозом до самого нутра – любой житель севера Канады в курсе, что надо делать при встрече с медвежонком: со всех ног драпать от него в противоположную сторону. Потому что, если этот милый детеныш решит с вами поиграть, а потом вдруг обидится и пискнет, придет мама-медведица и сделает из вас ужин для себя и своего отпрыска.
И только через пару секунд, уже вскочив на… все четыре лапы и издав горлом странный призывный полурык-полустон, я поняла… упс. Очень похоже, что мама-медведица здесь я.
На секунду небо в верхушках елей и усыпанная опавшей хвоей земля поменялись местами, но я быстро встряхнула головой, и бешеное головокружение унялось как по волшебству. Паника и ужас от произошедшего никуда не делись, но именно они пробудили во мне инстинкты зверя, вытянули их на поверхность и временно заменили сознание. Может, и к лучшему… а то так и с ума можно сойти.
Это человек может ужасаться чему-то в прошлом или страдать по несбывшемуся. У зверя все просто. Страшно и непонятно? Надо спасать детеныша и бежать. Вс?.
Медвежонок кубарем скатился с елки на первый же мой требовательный рык, был обнюхан, облизан и шлепком могучей лапы направлен в самые густые заросли, непроходимые на первый взгляд. Вот только зверь, в которого я превратилась, то ли чуял, то ли знал, что именно там пролегает знакомая звериная тропа, которая уведет нас в безопасное место.
Мох и еловые иголки мягко стелились под ноги, медвежонок торопливым колобком перекатывался в паре метров впереди меня, мы вс? дальше уходили от места, где зверю было страшно и неуютно, и разум все яснее проступал сквозь инстинкты. Причем вместе получилась странная смесь, когда я могла осознать, что говорят мне все эти запахи и чувства медведицы, и проанализировать их человеческим разумом.
Что вообще со мной случилось? Кто я? Нет, кто я – помню. Злата Бероева, двадцать шесть лет, биолог, аспирантка и смотритель острова. Так? А почему тогда мое сознание в теле медведицы?
Стоило задуматься – и память как последние кадры замедленной съемки прокрутила перед глазами трюк Гринча и водный мотоцикл, несущийся прямо на меня. Я на секунду задохнулась от осознания. Это что… я умерла? И моя душа переселилась в… Но это же ерунда, чушь какая-то, этого не может быть! И что мне теперь делать?!
К счастью, инстинкты зверя не дали мне свалиться в новый колодец, вырытый паникой и неверием. Как-то так наши мозги сплавились в одно целое, что рассудительная и практичная медведица вполне уравновесила перепуганную и шокированную девчонку.
Я медведь. Я медведь?! Я медведь, твою мать!!! Почему?
Нипочему. Толку паниковать, все равно я не узнаю ответа на этот вопрос. И если задуматься, что лучше – лежать переломанной инвалидкой в госпитале, возможно с трубкой в горле, а потом, если повезет, всю жизнь передвигаться на коляске или топать по лесу здоровой и, судя по ощущениям, молодой медведицей, то я, по зрелом размышлении, знаю, что бы я выбрала.
Значит, что? Топаем по звериной тропе и тщательно принюхиваемся.
Как только я приняла это решение и сосредоточилась на том, что чувствует мой нос, чуть не упала от резкого удара самых разных и очень ярких ощущений, вдруг нахлынувших на меня как горный водопад.
Кажется, до этого момента человеческий мозг, занятый паникой и мыслями, не давал медвежьему полностью проявить все, что заложила в него природа. Миллионы запахов, звуков слились в один неразборчивый поток, а затем сами собой разбились отдельными ручейками, снабжая меня информацией об окружающем мире.
Это было так… захватывающе! Знать, что справа за деревьями, метрах в тридцати, невидимая олениха чутко повернула уши в нашу сторону и замерла. А вон там, слева и впереди, деловито копается под корнями старой сосны упитанный барсук. А позади…
М-да. Немного увлеклась.
В уютной пещерке, вырытой прямо в глинистом склоне под береговой кручей, было сухо и как-то очень… спокойно. Медвежонок кубарем скатился туда с небольшого уклона и завозился в дальнем углу, а потом вывалился обратно, прямо мне под ноги, то есть под лапы. Я инстинктивно ткнулась в него носом и шумно втянула воздух.
Э… не поняла. А почему этот звереныш пахнет… мной? Причем не мной-медведицей, а мной-человеком?!
Я еще раз тщательно принюхалась, плюхнулась на хвост и помотала головой. Ничего не поняла. Такое впечатление… что… э-э-э-э-э… что это мой ребенок. В смысле – мой человеческий ребенок, которого я родила и выкормила, когда человеком была!
Нет, ну я же еще в своем уме. Правда же? Я точно помню, что детей не рожала. И вообще это дурдом – как может медвежонок быть моим… тьфу. Нет. Это сейчас слишком сложный вопрос для моего медвежьего разума, того и гляди, его окончательно переклинит, и я спячу.
Мелкий, точнее, мелкая тем временем приютилась мне куда-то в район пуза и там затихла. Спит, что ли? Ну точно. Хорошо быть детенышем, причем независимо от видовой принадлежности. Как бы ни было страшно и ужасно полчаса назад, вот есть мама, вот есть дом, все хорошо, значит, забываем бяку и радостно живем дальше.
А мне что делать?
Обдумать этот вопрос я не успела, потому что прикорнувший между лап лохматый шарик вдруг опять вскинулся и тревожно запищал, рванув из пещеры наружу. Я и сама подскочила так, словно меня за хвост укусили. Это еще что за звук там, левее откоса, за тремя соснами?!
Глава 3
Стон? Или мне показалось?
Нет, точно, это стонет человек. Почему тогда мой медвежонок рванул на этот звук так, что толстые пятки засверкали? Вроде не похож он еще на хищника, который стремится дожрать добычу, пока теплая. Не дорос еще.
Я бы, если честно, поостереглась соваться к источнику стонов, слишком странно это все. Но выхода не осталось, нужно было топать вслед за ускакавшим дитем.
Бурча тихонько себе под нос что-то медвежье-неодобрительное, я выбралась на глинистый склон и раздвинула лапой заросли. Попутно старалась принюхаться и прислушаться – что вообще в округе происходит? По-хорошему надо было стоять на месте и сканировать окрестности, но толстый бурый задок уже скрылся за очередной сосной, и времени на вдумчивые исследования не осталось.
Вместе с медвежьим обликом ко мне пришло умение двигаться тем особым способом, когда ты вроде неуклюжий косолапый колобок, который никуда не торопится и вообще даст фору любому ленивцу, но при этом расстояние до цели куда-то девается словно само собой, не успеешь и глазом моргнуть.
Вот я вроде осторожничала и точно никуда не торопилась, а источник стонов вдруг оказался буквально в метре от меня. В самых густых зарослях. Ну, закон подлости никто не отменял.
Дите совсем по-человечески всхлипывало и скулило, вошкаясь среди листьев, но не было испугано, и вообще опасностью оттуда не веяло. Там просто лежал кто-то раненый, потому что я отчетливо чувствовала запах крови.
Тяжело вздохнув и покачав головой, я сделала несколько шагов и носом отстранила мешающие ветки деревьев.
И чуть не грохнулась в обморок, как перетянутая корсетом институтка.
На ковре из пропитавшейся алым хвои лежал чертов Гринч с расшибленной башкой. В полной отключке.
И мой медвежонок, тихо плача, вылизывал его лицо.
Я села. Закрыла глаза.
Не помогло. Дурацкий Гринч пах на весь лес, и если еще секунду назад я не узнавала этот запах, то теперь…
А-а-а-а-а! Блин! Фейспалм медвежьей лапой делать неудобно – там когти, и этими когтями я сама себе врезала по носу, рявкнула от неожиданности и чуть не кувыркнулась в кусты.
Так, Златка, спокойно. Думай! Но почему этот белобрысый везунчик остался в своем теле, а ты тут мнешь мохнатой попой сосновые иголки, а?! Несправедливо!
С другой стороны… какая, к лосям, теперь разница?
Я осторожно прихватила детеныша за холку зубами, приподняла и переставила в сторонку, тихо рыкнув, чтоб не лез под лапы. И принялась подробно изучать «находку».
Это точно Гринч, даже одет в его собственной любимой манере – в костюм первопроходца и золотодобытчика середины девятнадцатого века. Чего уж ему так полюбились эти старомодные рубашки и штаны из парусины на подтяжках, фиг его знает. Но он старался соблюдать «дресс-код» даже в мелочах, вешая на ремень вполне аутентичные ножны со специальным ножом тех времен. Ну и куча других прибамбасов тоже при нем…
Хотя странно. Точно помню, что, когда сегодня утром этот белобрысый наездник подкатил к катеру, рубашка на нем была ярко-красная в шотландскую клетку. А теперь синяя и без узора и сшита… словно руками. Хм.
Тут мне в ноздри ударил новый запах, и зверь во мне аж отпрянул с рыком. А через секунду человеческая память его опознала – так пахнет сгоревший порох.
Стоп. У него что, не только голова разбита, но еще и огнестрельное ранение?! Откуда?!
Вообще ничего не понимаю.
– Р-р-рмы-ы-ы-ы! – жалобно сказала моя медвежонка и попыталась пролезть у меня между лапами, чтобы снова вылизать Гринчу лицо. Пришлось строго рыкнуть и прихватить за холку, но добилась я только жалобного писка и упрямого брыкания четырех толстеньких лап.
Уф-ф-ф…
Радует одно: Гринч все же живой. Те раны от огнестрельного оружия, которые я на нем вынюхала, – несерьезные. Рука выше локтя и по ребрам вскользь. А вот головой он приложился крепко.
