Дерни смерть за саван

– Считай, что это последнее предупреждение, – донесся до нее прорвавший завесу тишины голос патлатого. – Если сегодня же ты не уберешься отсюда, следующий заряд будет боевым.

Едва он произнес эту тираду, как последовал еще один выстрел – теперь он грянул позади Аниты. Она съежилась, как сделал бы всякий смертный, очутившийся меж двух огней. Но через миг из-за ее спины раздался выкрик:

– Эй, ты! Оставь ее в покое!

Язык был испанский, с легким баскским акцентом. Анита хотела обернуться, но этого не понадобилось. В поле ее зрения выехал на тонконогом жеребце бравый молодец, облаченный в белые брюки и белую полотняную сорочку с блестящими серебряными пуговицами. Ухарь! – и февральская прохлада ему нипочем… На фоне снежной белизны ярким пятном выделялось красное кашне. Вооружение молодца состояло из висящего на поясе кинжала в кожаном чехле и револьвера нестандартной конструкции – с горизонтальным диском на месте барабана. Тыльную сторону руки, сжимавшей оружие, украшала pintados – татуировка хризантемы.

– Ты кто такой? – окрысился бородач.

– А ты кто такой? – в тон ему ответил смельчак.

Анита, видя, что у нее появился заступник, почувствовала себя увереннее. Она ожидала, что сейчас между бородачом и лихим красно-белым кавалеристом завяжется перепалка (возможно, не только словесная), но бородач, что-то прикинув в уме, круто развернул своего коня, гикнул, поднял тучу пыли и скрылся из глаз.

Красно-белый повел себя как настоящий идальго – не стал стрелять и улюлюкать вслед струсившему противнику, а подъехал к Аните и в учтивом поклоне свесился со своего жеребца.

– Вы целы, сеньора? – осведомился он. – Этот висельник не причинил вам вреда?

– Не успел, – ответила Анита. – Могу я узнать ваше имя?

– Дон Рамон Мигель Ольмос к вашим услугам. Если не секрет, что он от вас хотел?

– Сама не знаю.

– Не думал, что в окрестностях дворца испанских монархов можно встретить таких типов… Позвольте вас проводить?

– Я живу недалеко, – замялась Анита. – Но если вы настаиваете…

Он без лишних уговоров взял ее за руку, поднял, как перышко, над землей и усадил на круп жеребца перед собой. Зажатая между жарким телом незнакомого мужчины и не менее жаркой шеей лошади, Анита испытывала неловкость, но еще меньше ей хотелось снова встретиться с лохматым гайдамаком.

Дон Рамон Мигель Ольмос пустил жеребца мелкой рысью и за те несколько минут, что длилась поездка, сообщил Аните основные сведения о своей персоне. Он из Наварры, отпрыск разорившегося дворянского рода. Получил в наследство от отца коня и немного денег и, по примеру д´Артаньяна, отправился искать счастья в столице. Помыкался там с месяц, никому не пригодился, и далее ветер удачи понес его на юг, в сторону Малаги, откуда открывались маршруты как в Америку, так и в Африку с их романтической атмосферой и малоизведанными богатствами. Аранжуэц лежал на его пути, он завернул сюда, чтобы отдохнуть и запастись провизией.

– Ваше появление оказалось весьма своевременным, – признала Анита. – Я вам очень благодарна.

– Не нужно благодарностей, сеньора! – воскликнул Ольмос, который был младше своей спутницы минимум лет на восемь и обладал всею пылкостью влюбчивого юноши. – Это я должен быть признателен небесам за то, что они надоумили меня заехать в Аранхуэс.

Стоп, приструнила себя Анита. Полюбезничали, и будет. Играть сердцем первого попавшегося мальчика в ее планы не входило. И так забот полон рот.

Она попросила дона Рамона остановить жеребца, проскользнула под мускулистым предплечьем своего кавалера и спрыгнула на землю.

– Куда вы? – растерялся он. – Я вас обидел?

В изысканных выражениях она объяснила ему, что является замужней дамой и при всем почтении, которого заслуживает благородный рыцарь, ей бы не хотелось компрометировать себя, находясь непозволительно долго в его компании.

Ее провожатый моментально скис.

– У вас есть муж? Хотя чему я удивляюсь… Но это ровным счетом ничего не значит!

Упрямый! И совсем еще мальчишка… «Дон Рамон»! Молоко на губах не обсохло, за душой ни полушки, а туда же – метит в особы высокого полета.

– Да, у меня есть муж, – Анита подпустила в голос суровости. – Я ценю то, что вы сегодня для меня сделали, но если вам не угодно искать ссоры, извольте уважать мое мнение.

Произнеся это, она повернулась и с гордо вскинутой головой пошла прочь.

– Тогда прощайте! – услышала сзади восклицание, в котором звучала почти детская обида. – Мы больше не увидимся.

Заключительная фраза была заглушена топотом копыт. Анита не оглянулась и не сбавила шага. В ней зрела убежденность, что это не последняя ее встреча с доном Рамоном Мигелем Ольмосом.

Случай с коварным лиходеем и доблестным спасителем вверг ее в некоторое смятение. Причем думы вертелись большей частью вокруг лиходея. Откуда он ее знает? И отчего с такой настойчивостью велит убираться из Аранжуэца? Ведь она здесь меньше суток и никому не успела перейти дорогу.

Есть, правда, еще одно объяснение, и оно видится куда более вероятным.

Анита готовилась поточнее сформулировать пришедшую на ум идею, как вдруг ее глазам предстала прямо-таки сцена из приключенческого романа. Во дворе дома, спиной к ней, стояла особа женского пола и целилась из древнего, покрытого тусклой бронзой пистолета в ошалевшего Алекса. Пистолет дернулся, но выстрела не последовало. Анита пинком распахнула калитку и налетела на незнакомку, словно орлица, защищающая свое гнездо.

От сильного толчка несостоявшаяся убийца качнулась и кулем упала на дорожку, зарывшись носом в гравий. Выпавший пистолет отлетел к ногам Максимова. Анита в воинственном порыве насела на нее, схватила за волосы. Женщина взвизгнула, и в этом вопле Аните послышалось что-то знакомое. Она мигом вскочила и перевернула противницу лицом вверх.

– Кончита?!

– Анни?!

Аните почудилось, что она смотрится в зеркало, только у отражения была поцарапана щека, а на верхней губе алела вытекающая из разбитого носа кровь.

– Господи, я тебя поранила… Прости! – Анита ласково взяла лицо сестры в ладони, поцеловала ее в лоб. – Зачем ты стреляла в Алекса?

– В Алекса? – Кончита всхлипнула и перевела подернутый дымкой взгляд на Максимова. – Это твой муж?

– Ах да, вы же никогда не виделись…

Максимов уже сообразил, что к чему.

– Меня зовут Алексей Петрович. Нелли много рассказывала о вас.

– Алексей Петрович… Алекс… – бормотала ошеломленная Кончита. – Хорошо, что я вас не убила! Я думала, вы залезли в мой дом, чтобы ограбить… Или еще хуже: вас послал Сатана…

– Конни, что ты городишь? – спросила Анита, насупясь. – Какой Сатана? И где ты пропадала всю ночь? Мы приехали вчера, а тебя нет.

Кончита, не отвечая, уткнулась лицом в ее плечо и горчайше разрыдалась. Анита помогла сестре подняться, стояла, обнимая ее и поглаживая по макушке, не знала, как утешить и, что важнее, как добиться от нее внятных ответов на назревшие вопросы.

Максимов подобрал с дорожки пистоль, осмотрел полку с порохом, кремень.

– Мне повезло. Мишель когда-то писал, что азиатские курки крайне ненадежны, все время осекаются.

Мишелем он называл своего приятеля Лермонтова, с которым служил в начале сороковых годов в Тенгинском пехотном полку на Кавказе.

– Это пистолет нашего деда, – пояснила Анита. – Хранится в семье как реликвия. Полвека назад дед ездил с ним в Мексику на поиски золота.

Кончитой овладел истерический припадок – она сотрясалась от плача, хлюпала носом и не могла вымолвить ни слова.

– Пошли в дом, – предложил Максимов. – Твоей сестрице срочно требуется глоток риохи… или чего покрепче.

Полчаса спустя они втроем сидели в гостиной за низким столиком, пили вино и разговаривали. Максимов нескоро свыкся с тем, что перед ним рука об руку с женой сидит точный ее репликат.

– У вас даже одежда почти одинаковая, – заметил он.

– Вкусы у нас всегда были разные, – ответила Анита. – Но в гардеробе у Конни я не нашла того, что мне нравится.

– Извини, – проговорила Кончита сквозь уже подсыхающие слезы. – Я не смогла как следует подготовиться к твоему приезду.

Успокоившись, она обрела способность говорить вразумительно. Первым делом рассказала о драме полугодовой давности. По ее словам, гибель Хорхе выглядела подозрительно.

– Он всю жизнь разрывался между мной и работой. Я видела его так редко, так редко! – сетовала она, прихлебывая рубиновую жидкость из бокала. – Особенно в последнее время. Он говорил, что чем ближе срок сдачи этой треклятой железной дороги, тем больше у него работы. Пропадал целыми днями, а то и ночами… Приходил уставший, задумчивый, сразу ложился спать. А потом… это было где-то в середине лета… заявил, что надо отсюда уезжать.

– Уезжать? – изумилась Анита.

– Он ничего не объяснял. Твердил только, что мне надо переехать в другое место – например, в Мадрид. У него хватит денег, чтобы купить там хороший дом.

– А сам он планировал остаться здесь?

– Да. Сказал, что до окончания строительства его никто не отпустит, но потом он присоединится ко мне.

– И ты согласилась?

– Я сказала, что не оставлю его одного. Я же чувствовала, что у него какие-то неприятности.

– Связанные с работой? – уточнил Максимов.

– Мне показалось, не только с работой… Короче говоря, я осталась. Мне жалко было покидать этот дом, я так к нему привыкла! А теперь он наводит на меня жуть…

Далее Кончита поведала о том, как потрясла ее внезапная гибель Хорхе. У нее нет ни малейших сомнений в том, что это был не несчастный случай.

– Он всегда был осторожен, и технику держал в исправности. С ним не могло ничего случиться… разве что все было кем-то подстроено.

– По-твоему, его убили?

– Да… Но в полиции мне не поверили, сказали, что нет никаких оснований для расследования. Я ничего не сумела им доказать.

А затем начался ад. К Кончите стали приходить разные темные личности, уговаривали продать дом. Она уперлась, деньги ее не прельщали. Твердость характера вообще была фамильной чертой Моррьентесов, обладала ею и Кончита – за обликом плаксы с богатым воображением и слабыми нервами скрывалось редкое упрямство.

Она воспротивилась продаже дома, и тогда на нее обрушились кошмары. В уютных комнатах, где она провела столько покойных и счастливых дней, как будто поселились бесы. Сами собой включались приборы, оставшиеся в наследство от Хорхе, ночами кто-то завывал и дико хохотал, а вчера, когда Кончита, оторвавшись на минутку от глажки белья, поставила на плиту турку с кофе, на стене кухни нарисовалась мертвая голова Хорхе. Этого Кончита вынести не смогла, схватила фамильный пистолет, который с недавних пор лежал у нее под рукой, и, выпалив в белый свет как в копейку, опрометью кинулась вон из дома. Она нашла приют в монастыре сакраменток, в двух милях от города. Там переночевала, переговорила с аббатисой и приняла решение остаться в обители навсегда. Но прежде надо было еще раз вернуться в злополучный дом, чтобы забрать необходимые личные вещи и документы.

– Это дух Хорхе явился сюда! – закончила она свое повествование. – Когда Хорхе умер, я дала обет, что постригусь в монахини. Как мне жить одной? Но время шло, а я все не решалась. Вот он и спустился с небес, чтобы поторопить меня.

– Конни, – Анита взяла ее за руку, – ты же взрослый человек. У нас даже Вероника в такое не верит…

По части мракобесия Вероника слыла крупной специалисткой – знала великое множество народных легенд и верила в них безоговорочно.

Максимов дождался своего звездного часа и с авторитетным видом вступил в дискуссию:

– Нелли права: мистика ни при чем. Вас… а вчера и нас… просто дурачили.

– Как ты это выяснил? – заинтересовалась Анита.

– Нет ничего проще. В стенах просверлено несколько отверстий, диаметром в полдюйма, не больше. Снаружи они заткнуты заглушками, а изнутри замаскированы стенными панелями, поэтому обнаружить их нелегко. Но я знал, что они есть. А на газоне с восточной стороны дома остались следы от трехногой подставки.

– Что же на ней стояло?

– Вариация волшебного фонаря. Камера-обскура с мощной линзой, позволяющая через сравнительно маленькую дырку в стене проецировать нарисованную человеческую голову и другие изображения. Согласен, впечатляюще… Недаром иезуиты использовали волшебные фонари для религиозной пропаганды – показывали обывателям мерзости ада. Источником света служит свеча или масляная лампа, усиленная рефлектором.

– Но волшебный фонарь дает неподвижную картинку, а лицо на стене шевелилось, – высказала сомнение Анита.

Максимов самодовольно парировал:

– Сразу видно, что ты не читаешь научных журналов. Ты что-нибудь слышала об опытах Плато и Штампфера? Они изобрели стробоскоп, который позволяет ряд последовательных рисунков превратить в движущееся изображение. Если стробоскоп соединить с волшебным фонарем, то вполне можно устроить балаган, подобный тому, который мы видели сегодня ночью.

– Я в этом ничего не понимаю, – жалобно промолвила Кончита.

– Тебе и не нужно, – успокоила Анита. – Я верю выводам Алекса. Я и сама что-то такое предполагала, но мне не хватило технических познаний. Теперь все встало на свои места. Кто-то дурачится над тобой, только и всего.

– Если это и дурачество, то очень злое, – заметил Максимов. – У него должна быть определенная цель.

– Я знаю, – Кончита уронила в бокал слезу, – меня хотят свести с ума. После его смерти мне достались и его сбережения, и этот дом… Я хочу все завещать монастырю, но, видно, есть кто-то, кого это не устраивает.

– А кому все перейдет, если, не дай бог, тебя не станет? – полюбопытствовала Анита.

– Я никогда над этим не задумывалась. По идее, тебе… У меня нет других близких родственников.

– А у Хорхе?

– Он не знакомил меня с родней, говорил, что рассорился с родителями, которые хотели сделать из него цирюльника, уехал в Мадрид получать образование и перестал поддерживать связь с семьей.

– И все же нельзя исключать козней с их стороны. Проведали, что Хорхе больше нет, позарились на его имущество и деньги и решили сжить тебя со света.

– Сомнительный способ они выбрали, – произнес Максимов со скепсисом.

Анита видела все недостатки этой теории, но другую, более убедительную, которая уже оформилась в ее воображении, озвучивать не стала. Следовало многое обдумать, достроить детали.

Кончиту насилу уговорили не возвращаться в обитель. Анита упирала на то, что не видела сестру более десяти лет, им есть о чем поговорить, насмотреться друг на друга. К тому же теперь Кончита будет находиться под охраной, и родные люди, в случае чего, защитят ее лучше, чем горстка набожных сакраменток.

– Уйти в монастырь всегда успеешь, – огласила Анита финальный довод. – Ты молодая, красивая… Жизнь еще подарит тебе счастье!

Последнее утверждение Кончита отвергла напрочь, она уже отнесла себя к категории самых несчастных людей на земле, и будущее представлялось ей совершенно беспросветным. Тем не менее согласилась остаться. Она постелила себе в той спальне, где еще в прошлом году делила брачное ложе с любимым Хорхе. Там в углу стоял его письменный стол с чернильным прибором, арифмометром «Кольмар», логарифмической линейкой и пачкой копировальной бумаги. Кончита, свято храня память о муже, не трогала ничего.

Готовясь ко сну, она сама расстелила постель. Анита спросила, отчего сестра не набрала новых слуг после бегства прежних. Кончита сказала, что к ней никто не хочет наниматься, а хитроумные приспособления, которыми Хорхе насытил их семейный быт, прекрасно позволяют вести домашнее хозяйство без помощи вороватых и плутоватых слуг. Анита сочла, что это резонно, уточнила лишь, имелись ли у кого-либо из посторонних ключи от входной двери. Кончита отвечала отрицательно.

Они еще часа полтора сидели в хозяйских покоях, говорили, свободно перескакивая с темы на тему. Вспоминали прошлое, возвращались к настоящему. Анита как бы невзначай поинтересовалась, не было ли среди потенциальных покупателей дома бородатого человека в одежде махо. Кончита такого не вспомнила, зато рассказала об одной эксцентричной дамочке – в туфлях на высоченном каблуке, непозволительно короткой юбке и вызывающе декольтированном синем платье, с копной огненно-рыжих волос. Дамочка приходила в числе прочих претендентов на дом, предлагала в качестве уплаты дорогущие алмазные серьги, причем говорила на ломаном испанском, вставляя немецкие словечки. Кончита еле от нее отвязалась.

Анита ушла в спальню к Алексу, когда перевалило за полночь. Максимов храпел, посапывала и Вероника на своем тюфяке. Анита проверила, крепко ли заперты оконные рамы (после вчерашнего она опасалась оставлять на ночь окна открытыми), уронила голову на подушку, и треволнения последних суток тотчас сморили ее.

Пробудилась под утро, словно от того, что кто-то ткнул ее кулаком в ребра. Возможно, это спросонья сделал Алекс, но не тычок, а чувство тревоги заставило ее подняться и тихонько выйти в коридор. Она пошла проверить, в порядке ли Кончита, и застала последнюю стоящей возле окна, жалюзи на котором были раздвинуты. Сестра вглядывалась во мрак, еще не тронутый рассветными лучами.

Услышав скрип отворяемой двери, Кончита испуганно повернула голову.

– Не бойся, это я, – молвила Анита полушепотом. – Ты почему не спишь?

– Там… – Кончита показала рукой за окно. – Там кто-то есть.

Запасов светильного газа в доме оказалось немного, и, не будучи уверенным, что их удастся пополнить в ближайшее время, Максимов зажег на ночь лишь те фонари, что стояли перед входом. С этой стороны двор был погружен в непроглядную темень. Анита глянула в направлении, указанном Кончитой, но не разобрала ничего.

– Ты кого-то видела?

– Да. Я лежала, пробовала заснуть, не получалось… А потом услышала такой вот звук: тук, тук… – Она два раза стукнула ногтем по стеклу. – Встала, подошла к окну, а за ним – человек в сером. Знаешь, длинная такая накидка из меха, как носят у нас на севере… На голове сомбреро, лица под полями не видно…

– Надо было сразу позвать меня и Алекса!

– Я хотела, но он замахал руками, стал делать вот так… – Кончита изобразила призывный жест. – Наверное, просил, чтобы я вышла. Тогда я сделала вот так. – Она энергично замотала головой. – Он бросил что-то на клумбу и ушел.

– Давно это было?

– С четверть часа назад.

– Чего же мы стоим? Пошли! – Анита потащила сестру к двери.

Кончита упиралась.

– На улицу? А если он где-нибудь притаился?

– Тогда мы его застрелим! – Анита мимоходом цапнула с ночного столика дедов пистоль и с Кончитой на буксире покинула спальню.

В прихожей на приступке стояла переносная лампа. Кончита зажгла ее и подняла над головой, но первой выйти наружу побоялась. Анита, вооруженная пистолем, смело отомкнула замок и шагнула на гравиевую дорожку.

Их встретила тишина. Крадучись, прошли вдоль фасада, свернули за угол. Возле дома не было никого. Напротив окна хозяйской спальни, на клумбе, где по зимнему времени еще ничего не росло, Анита углядела что-то белое. Подняла. Это оказался бумажный комочек величиной с орех. Прежде чем развернуть его, Анита отметила про себя немаловажное обстоятельство – на газоне виднелись следы грубых ботинок. Вчера они отсутствовали, в этом она могла поклясться, ибо перед тем, как отправиться на боковую, они с Алексом обошли весь двор. Выходит, ночной гость Кончите не пригрезился.

– Что там такое? Записка?

Кончита поднесла к комочку лампу, Анита развернула его, и в колеблющемся свете на дешевой ветошной бумаге проступили начертанные угольным карандашом слова: «Приходи завтра в одиннадцать вечера в Кельтскую пещеру. Предстоит важный разговор. Если придешь не одна, разговор не состоится».

– А он немногословен! – воскликнула Анита негромко.

Делать во дворе было больше нечего, вернулись в дом. Анита при свете большой водородной горелки еще раз перечла записку.

– Что за Кельтская пещера?

– Есть такая. Это недалеко, в том месте, где Харама сливается с Тахо. Там крутой откос, в нем выдолблена нора не нора, но что-то наподобие… Говорят, в ней кельты три тысячи лет назад хранили в бочонках с кедровым маслом отрезанные головы врагов. Ты ведь читала про этот обычай?

– Да, что-то такое из древней истории припоминаю… Ты пойдешь туда?

– В Кельтскую пещеру? Ночью? Одна? Ни за что!

Анита призадумалась.

– Ладно. Поговорим утром.

Оно уже почти и настало – утро. Спать Анита не легла, просидела пару часов на кухне, под мерное побулькивание рефрижератора. Скоротав время за чтением романа Гюго, дождалась, когда окончательно рассветет, вышла на улицу и тщательно присыпала рыхлой землей следы ботинок возле клумбы. Не надо пока Алексу и тем паче Веронике знать о визитере в меховой накидке.

Завершив сей труд, Анита вызвала во двор сестру.

– Значит, так. Я пойду в пещеру вместо тебя.

Глаза Кончиты округлились.

– Ты?!

– Мы похожи как две капли сангрии, даже Алекс не сразу распознал. Я представлюсь тобой и выведаю, что от тебя хотят.

– Ты не пойдешь! – заволновалась Кончита. – Я тебе запрещаю.

– По какому праву?

– Я старшая, я родилась на три минуты раньше. Ты должна меня слушаться.

– Конни, ты старше, а я опытнее. Пока ты в своем захолустье сажала тюльпаны, я исколесила пол-Европы и пол-России, побывала в сотне переделок… Пещерой меня не напугаешь.

– Анни, разве ты не понимаешь? Это же ловушка! Никакого разговора не будет, тебя возьмут и прихлопнут…

Анита вспомнила вчерашнего махо и подумала, что сестренка, пожалуй, недалека от истины. Вот только зачем такие сложности? Если бы хотели прихлопнуть, сделали бы это еще вчера, на дороге.

– Я не прощу себе, если мы упустим такой шанс. Или ты хочешь жить в постоянном неведении?

Этого Кончита не хотела. Однако отпускать сестру на верное заклание ей тоже не улыбалось.

– Возьми с собой Алекса. Так безопаснее.

– Алекс непременно выдаст себя, я его знаю. И тогда все насмарку… Надо идти одной.

Днем Анита, сославшись на непреодолимое желание подышать свежим воздухом, упросила Кончиту прогуляться с ней по округе. Еще раз подивилась тому, как обособленно поставил Хорхе свое жилище. Абсолютное безлюдье вокруг, если не считать одинокого рисовальщика, взгромоздившегося на холм. Его силуэт виднелся на фоне солнечного диска. Рисовальщик был комичный – сутулый, плюгавенький, а на носу у него, когда он поворачивался к солнцу в профиль, поблескивали очки. На вышедших из дома женщин он внимания не обратил – что-то увлеченно малевал кистью, яростно тыча ею в мольберт, как тамплиер, разящий копьем сарацина.

– Давно он тут обосновался? – спросила Анита.

– Не помню, – ответила Кончита вяло. – С месяц или два… Здесь красивая натура, к нам часто приезжают из Мадрида на этюды.

Кельтская пещера оказалась малоприметной дырой, черневшей в откосе над речным берегом. Кончита показала ее издалека, близко подходить не захотела ни под каким предлогом. Анита и не настаивала. Важно было провести рекогносцировку и убедиться, что место для приватной беседы выбрано удачно. Голая глинистая осыпь, в окружности диаметром шагов сто – ни деревца, ни строения, ни завалящего валуна, словом, ничего такого, за чем мог бы укрыться соглядатай. К отверстию пещеры вел только импровизированный спуск с береговой кручи – ряд щербатых камней, выложенных в виде ступенек. Под отверстием – гладь реки, до нее сажени три. Подплыви снизу на лодке – все равно не поднимешься наверх и не услышишь, о чем говорят в зловещем черном чреве.

– Я боюсь за тебя, – призналась Кончита.

– Мне нагадали, что я умру в глубокой старости и за тысячи миль от своей родины. А я еще не стара, да и родина – вот она, – Анита топнула ногой по густому покрову дорожной пыли.

Вечером разыграли все как по нотам. Анита наврала Алексу, что Кончита еще не оправилась от душевного потрясения и боится спать одна. Он флегматично кивнул и остался ночевать вдвоем с Вероникой. Была бы Анита поревнивее, ее фантазия нарисовала бы сцены пошлого мезальянса… хотя вообразить себе Веронику в любовницах у Максимова было смешно.

Время тянулось медленно, напряжение росло, и Анита едва дождалась, пока дзенькнет установленный на двадцать минут одиннадцатого умный хронометр. Она была уже одета и готова к вылазке. Кончита, несмотря на боязнь ходить по темноте, вызвалась сопроводить ее.

– Хоть половину пути, а? И пистолет возьми, пригодится.

От сопровождения Анита отказалась, равно как и от раритетного пистоля, чьи боевые кондиции, как показала практика, оставляли желать лучшего. Настрого запретила Кончите высовываться из дома, взяла с собой только кожаные ножны с острым ножом, которые пристроила на пояске плотно сидящего английского платья, – и шагнула в потемки.

Воинственный пыл улетучился довольно скоро. Чем ближе она подходила к берегу, тем отчетливее сознавала, что поступила глупо. Расправиться с ней сейчас – проще пареной репы. Вокруг – никого, пустынный берег дышит злом. Налитое чернотой небо, никакого света, кроме тусклого мерцания звезд в прорехах туч. Разве заметишь что-нибудь? А враги где-то поблизости… Им и шуметь не нужно – подкрадутся, тюкнут по голове и сбросят тело в воду.