По осколкам разбитого зеркала
– Да ты что! – восхитился Сергей. – Умница. Профессионал. У нас как раз свежих следов и нет. Она, как назло, вполне прилично выглядит. Быстро на ней все заживает. В общем, мы на связи. Завтра с утра к вам с Данияром придут мои мастера. Укрепят входную дверь и установят хорошую видеокамеру. Изучи как следует инструкцию: как делать и сохранять видео, как отправлять. Все оплачено заказчиком.
– Зачем? – в ужасе спросила Оля. – Ты думаешь, ко мне придут?
– К сожалению, ты со своими разоблачениями сейчас самый нежелательный элемент в деле. И у тебя чужой ребенок. Возможны провокации. Держись. Ты не одна. Я всегда на связи.
Проводив Сергея, Оля пыталась себя развлечь, рассматривая игрушки в интернет-магазинах для детей. Сохраняла то, что понравилось, чтобы показать Данияру. Никуда она, конечно, не пойдет завтра. Он так ее напугал, этот приятный в целом сыщик. Лучше считать, что это входит в его технику создания значительного образа. Кому нужна она или этот малыш? Но ночью она, конечно, не спала. Бродила, прислушивалась к дыханию ребенка, готовила на утро продукты для его завтрака. Тряслась и холодела, думая о рабочих, входной двери, грозной видеокамере и о том, для чего все это нужно. Нет, о том, для чего, думать невозможно. Голова расколется.
Но все оказалось не так страшно. Они постучали и посверлили пару часов. Потом продемонстрировали Оле красивую и страшно интересную штуку, которая таила массу секретов. Когда мастер быстро объяснял все это Оле, она, конечно, кивала головой, но поняла мало, запомнила еще меньше. Когда они ушли, попыталась так же быстро нажимать кнопки, но у нее получался совсем не тот результат. Пришлось читать инструкцию. Она Олю очень увлекла. Дело освоения техники пошло быстрее. Оля поняла, как включать запись, сохранять ее и пересылать. Внесла в срочные вызовы телефон Сергея и в адрес для пересылки его же имейл.
– Это что? – раздался за спиной детский голосок.
Оля повернулась, увидела, что от удивления черные глазищи заняли пол-лица мальчика, и рассмеялась.
– Это такая игрушка. Мы с тобой тут сидим, а если к нам придут, мы всех рассмотрим сквозь закрытую дверь. И даже снимем про них кино. Потом посмотрим.
– Кино? – потрясенно переспросил мальчик. – Давай.
Оля повела его умываться, питаться. Потом погуляли по балкону, разговаривали. Сказку она ему читала онлайн с монитора компьютера. Днем уложила спать и даже шепнула: «Засыпай, мой маленький Даник». Она сделала это, потому что прочитала: дети успокаиваются от ласковых слов. Они их даже лечат. А результат оказался неожиданным. Малыш уснул, а Оля сама почувствовала странное расслабление. Мелькнула мысль: в крайнем случае пусть останется еще на одну ночь.
Оле захотелось самой поспать, уплыть от всех этих проблем. Пусть их решают профессионалы, раз они появились для ее спасения. Но тут раздался звонок в дверь. Он был таким страшным, требовательным, пронзительно-ненормальным – руку от звонка не отнимали минут пять, – что Оля с ужасом поняла: не пронесло. Сергей знал, о чем говорил.
К входной двери Оля шла на цыпочках, хотя и понимала, что ее пока никто не видит. Но она четко увидела три черные фигуры в ремнях и, кажется, с оружием. Страх мгновенно ее парализовал, в голове не было ни одной мысли. Она просто стояла, смотрела и просила неведомую силу, чтобы они решили, будто дома никого нет, и ушли. Но незваные гости и не думали уходить. Один начал колотить в дверь кулаком, другой ударил ногой.
Оля так же, на цыпочках, ушла в глубь прихожей и позвонила Сергею.
– Что делать? Я не открываю.
– Лучше открой, – сказал Сергей. – Они могут и дверь выбить. Неизвестно, с чем пришли. Открой, но в квартиру не пускай. Мальчика оставь там. Пытайся с ними спокойно общаться. Тяни время, я недалеко. Скоро приеду, по дороге позвоню следователю и адвокату Зарины.
Оля положила телефон в карман халата, вышла на площадку и постаралась плотнее закрыть дверь: она у нее не захлопывалась, только на ключ закрывалась. Она не могла рассмотреть ни одного лица, только черные робы и белые пятна над ними.
– Ольга Романова? Вы почему не открываете? Не потому, что вы прячете чужого ребенка? Сына подследственной Акаевой?
– Что значит – прячу? Я привезла к себе Данияра, чтобы он у меня дождался маму. Ему больше негде быть.
– Вот мы сейчас и решим, где ему быть. И вы расскажете следователю, с какой целью на самом деле привезли его к себе. Вы ему совершенно чужой человек. Все основания для возбуждения уголовного дела.
– А нельзя узнать, с какой целью я могла бы его привезти, кроме той, которую назвала?
– Легко, – толстый мужик даже рассмеялся от удовольствия. – Похищение. С целью продажи, на органы, мало ли еще зачем. Вы нам и уточните. У нас поручение органов опеки об изъятии. Откройте дверь.
Оля прижалась спиной к двери, но один из полицейских оттолкнул ее, и в этот момент в щели показалась маленькая ручка. Данияр молча пробирался к Оле. То, что было дальше, Оля будет вспоминать до конца дней. Огромная мужская ладонь схватила эту ручку и потащила ребенка на площадку. Мальчик отчаянно сопротивлялся, но еще не плакал. Оля услышала, что кричит именно она:
– Оставьте ребенка, садисты, убийцы! Я его не отдам. Вам придется калечить и убивать меня.
Раздался громкий плач Данияра. Он уже был на площадке, сначала стоял, потом упал, сопротивляясь. Два здоровенных мужика поднимали его, один закрыл ладонью рот. Но тут раздался голос:
– Ребята, отставить. – По ступенькам поднимался еще один полицейский, видимо, старший по званию. – Посмотрите, какая у нее камера, точно включена на запись. Это же провокаторша. Она фотки воровки сделала якобы с побоями. Я уже видел в интернете. Сейчас раскидает видео, как мы мучаем бедного младенца, которого она же украла на органы. Потом пойди докажи. Надо, наоборот, затащить их в квартиру. Там мы с камерой разберемся и сами поснимаем.
– Операторы? – услышала Оля знакомый, ироничный голос Сергея. – Я так понимаю, здесь представлен отдел, из которого забрали дело Акаевой по недоверию. В связи с внутренним расследованием.
– Вы кто? – осведомился командир. – Мы здесь по поручению отдела опеки.
– Вам придется показать мне и поручение, и ваши документы, – встал рядом с Сергеем серьезный парень. – Я – новый следователь по делу. Васильев, Главное управление МВД по Москве. У меня заявление Акаевой о том, что она поручила своей знакомой Романовой позаботиться о ребенке Данияре до суда. Ее адвокат в пути. Он сейчас как раз в отделе опеки. Наводит справки, кто мог вас послать, на основании чего. Никаких контактов опеки с матерью ребенка не было. Ко мне никто не обращался. Я, в свою очередь, тоже к ним не обращался.
Это интересный диалог Оля дослушала уже вечером, когда показывала Данияру обещанное кино. «Какой ужас», – думала она, глядя на свое искаженное, залитое слезами лицо, растрепанные волосы, слушая свои истошные вопли.
– Это была игра такая, – объяснила она Данияру. – Мне так жаль, что ты испугался. Но нам надо было обязательно победить, чтобы твою маму отпустили.
Ребенок смотрел на нее таким странным, серьезным и задумчивым, совершенно взрослым взглядом, что у Оли вдруг перехватило дыхание. Что он пережил, что еще переживет.
– А давай устроим праздник, – сказала она ему. – Расскажи, что ты любишь. Я пойду куплю. Потом такой пир закатим.
– Не уходи, – тихо сказал Данияр. – Хочу на ручки. И сказку.
– Ладно. Только сначала все-таки пир. Я найду что-нибудь вкусное.
Но она встала и взяла его на руки сразу. Носила по квартире и говорила какую-то нежную чепуху, непонятно откуда залетевшую в ее мозг. И сказку ему она придумала сама. А потом спросила:
– Кто я тебе, как ты думаешь?
– Моя Оля, – ответил он.
Суд по делу Зарины Акаевой состоялся через три дня.
Оля ответила на вопросы судьи как свидетель. Показала свою малосольную купюру. И больше она ничего не слышала, не понимала, как будто отключилась. Врезалась в сознание только речь адвоката.
– Моя подзащитная призналась в трех кражах. Выразила свое глубокое сожаление, готовность вернуть деньги пострадавшим и компенсировать их моральные затраты. Озвучу еще раз эти суммы. Пятьдесят рублей, двести рублей и, о ужас, пятьсот рублей. Я сидел в этом зале и вспоминал свою бабушку. Однажды мы с ней шли по улице, и я увидел под ногами какую-то монету. Помню лишь, что она была блестящая. Тогда, кажется, за такую монету можно было купить мороженое. Я поднял. «Положи на место, – спокойно сказала мне бабушка. – Это чужое. Это табу. Запомни это на всю жизнь, чтобы не повторять чужих ошибок. Поверь мне, жизнь потом заставит тебя заплатить за эту невольную кражу во сто раз дороже. И, к сожалению, не только деньгами, но и бедами, болезнями». Не слишком научное объяснение, но я запомнил его на всю жизнь. Это определило мою жизнь. А вдруг. Да, кража – это очень плохо. Не в суммах дело, а в чистоте совести и щепетильности личности. Но раз речь зашла о чистоте, честности, совести – нашей общей совести, – то попрошу всех об одном. И буду в этой просьбе не оригинален. Пусть бросит камень в эту молодую женщину тот, кто никогда не знал страха перед завтрашним днем. Тот, кого не поражало никогда отчаяние у кроватки самого близкого существа, которого не на что лечить. Кто не знал предательства, с каким встретилась Зарина, оставленная отцом своего ребенка. Кто не испытывал паники перед холодом отторжения и враждебности в чужой, не принимающей тебя стране. Да, мы все скажем, что Зарина Акаева виновна, но в какой степени? Сравнима ли эта вина с тем зверством, с каким ее изувечили наши доблестные правоохранители?
– Попрошу адвоката не поднимать здесь вопрос, по которому ведется другое расследование, – сухо сказала судья.
Она ушла, вернулась, стала читать по бумаге такой же сухой текст, который отлетал от понимания Оли, пока она не услышала: «мелкая кража», «административная ответственность», «штраф в размере пяти тысяч рублей». И как результат: «Прошу освободить Акаеву в зале суда».
После заседания Оля и Сергей ждали Зарину во дворе суда. Она вышла в сопровождении маленького, смуглого, морщинистого мужчины с удрученным выражением лица. Это был ее отец. Он прилетел из Казахстана на суд, когда узнал, что о его дочери-воровке написали газеты. Из них же он узнал о существовании внука. Зарина скрыла рождение Данияра от родителей, потому что возлюбленный бросил ее, когда она была на восьмом месяце. Отец потребовал, чтобы дочь с внуком срочно летели с ним домой.
– Поедем сначала к тебе? – обратилась к Оле Зарина. – Заберем сына, потом на квартиру. Папа поедет за билетами.
– Нет, – решительно сказала Оля. – У тебя там маленькая, тесная комната, сейчас в ней грязно. Билеты на сегодня он точно не достанет. Отдохни там, рассчитайтесь с хозяйкой, а Данияр пока побудет у меня. Ему удобно, он привык. Когда все будет в порядке, позвони и приезжайте за ним. Я его соберу.
– Спасибо, – Оля впервые видела, как Зарина улыбается. – Да, я помоюсь, посплю… Спасибо.
Они приехали за ним через два дня. Сергей сказал, что будет их сопровождать.
– Как бы чего не вышло, – неопределенно произнес он. – Хочу убедиться, что это грозовое облако улетело в сторону границы. Мне перед заказчицей отчитываться.
Он смотрел, как Оля укладывает в яркий маленький рюкзачок чистые детские трусики и маечки, влажные салфетки, книжку с картинками, настольную игру, коробочку с детским печеньем и бутылочку с соком.
– Никогда не встречал такого обучаемого человека, как одна стукнутая жизнью чайлдфри, – задумчиво произнес он в потолок.
Зарина позвонила из такси. Оля вывела малыша с рюкзачком за спиной. Мать сдержанно его обняла. Дед придирчиво осмотрел со всех сторон. Данияр протянул Зарине ручку и пошел к машине, не оглядываясь. Оля, застыв, смотрела, как его усадили на заднее сиденье у окна. Тут он увидел Олю и, кажется, только сейчас понял, что она остается. Его черные глаза растеклись за стеклом, как растопленная смола, Оля увидела сломанный в плаче ротик, быстро сказала Сергею:
– Ну слава богу, я отстрелялась. Спасибо огромное. Побегу, мне должны звонить. Позвони, пожалуйста, когда улетят.
Никто и никогда не узнает, отчего так отчаянно прорыдала одна холодная и замкнутая чайлдфри весь день и всю ночь. Она и сама не знала. Переутомилась, наверное.
Через год Оля сидела за компьютером в своей квартире. С того вечера, когда она принесла в дом замоченную в рассоле двухтысячную купюру, в ее хозяйстве не появилось ни крючка, ни лишней ложки. Никаких разложенных на столе сумм для поставщиков, курьеров и мастеров. Когда вылезла из того неожиданного расхода, связанного со своим «разоблачением», разобралась с запущенной работой, сделала первое открытие. У нее есть все, что ей нужно для жизни. Стол, компьютер, ванная, туалет и кровать с тумбочкой и настольной лампочкой. Да, и походная плитка на кухне. Она сделала все, чтобы найти дополнительный заработок и не все деньги отдавать в погашение кредита. Ей даже посоветовали такую самоубийственную, безразмерную и безрезультатную работу, как доведение самодеятельных рукописей до профессиональных требований издателей. К счастью, никто из клиентов не был слишком озабочен результатом, собственно изданием. Это были закаленные «чайники», которые привыкли к вечным отказам, научились объяснять их завистью к их талантам. И вообще их интересовал процесс, а не результат.
О том, что произошло год назад, Оля не вспоминала. Так ей казалось. Но в ней постоянным сумрачным и тревожным фоном оставались следы того потрясения. Ее выход из своего замкнутого пространства, своего обжитого кусочка в открытый мир. Она тогда устояла, но вернулась другой. Более уверенной, менее категоричной и готовой скорее к лишениям и потерям, чем к приобретениям.
В это утро она подумала, что дороже всего на свете покой. По крайней мере, для человека ее склада. И тут позвонила Зарина. Голос звучал близко, совсем рядом.
– Здравствуй, Оля. Это Зарина. Мы в Москве. Едем из аэропорта домой. Если ты дома, заедем. Мы тебе дыню привезли. Она очень большая, двадцать пять килограммов. Втащим и поедем домой.
Оля ничего не поняла. Кто «мы»? Куда «домой»? Как они втащат двадцать пять килограммов? И что ей делать с такой бомбой? Она смахнула со своего стола пыль и встала ждать у двери.
Они вошли. Связанная веревками фантастическая дыня улеглась в угол кухни. Зарина была очень хорошо одета, подкрашена. Рядом с ней стоял русоволосый молодой человек, который показался Оле знакомым.
– Мы виделись, – улыбнулся он. – Капитан Васильев, следователь по делу Зарины.
– Мы поженились месяц назад, – объяснила Зарина. – У Игоря квартира не очень далеко отсюда. Будем москвичами. Данияр, поздоровайся с тетей Олей. Помнишь ее?
Она подтолкнула подросшего Данияра, который застенчиво прятался за ее спиной. Он сделал шаг, протянул ручку. Сказал:
– Привет.
– Привет, дорогой, – легко произнесла Оля. – Помнишь, как мы с тобой снимали кино?
– Да, – кивнул он. – Я приехал к тебе, Оля. Я ждал тебя.
Когда они ушли, Оля опустилась на пол, рядом с дыней, обняла ее и подышала нежным и томным ароматом. Нелепый она человек. Не умеет переносить ни беды, ни сюрпризы. Слово «радость» она даже про себя не произносит. Она просто чувствует, как ее мир опять покачнулся. От толчка ДА и НЕТ подпрыгнули и двинулись друг к другу, стремясь к слиянию. И это стало главным открытием Оли: невозможно войти в следующую минуту, не потеряв прошлое и не открыв душу будущему. Каким оно станет – бог весть.
Убить Захара
Воскресное утро. В спальне полумрак от плотных сдвинутых штор. Звонит телефон на тумбочке. Электронные часы, издевательски усмехаясь, сверкают цифрами – восемь тридцать. Лена точно знает, чье имя высветилось у нее на дисплее смартфона. Это может быть только он. Лена все же смотрит, разжигая в себе задремавшую на время ярость, сбрасывает звонок и шепчет: «Убить Захара». Под тяжелыми веками горят усталые глаза. Она легла спать в шесть утра. Обычное для нее время. Не прихоть, не бессонница, не случайность, это ее жестокий график работы, которую не уложить в разумное время. Это знают все знакомые. Знает и Захар. Просто он – человек, для которого все, что связано с другими людьми, не имеет ни малейшего значения. Для Захара есть только он и его сумасшедшие, маниакальные идеи. Он существует как их носитель и только. Но при чем тут Лена? Ни при чем. Она, как и какое-то количество других несчастных, просто попала под каток чудовищного внимания существа, не выносимого ни по одному параметру. Лена пытается покрепче закрыть глаза, но под веки заползает изображение Захара. Лысая голова, треугольные уши и глаза осьминога – холодные и беспощадные. Она слышит вкрадчивый, липкий, навязчивый голос. Это стало ее фобией, омерзительным фоном ее обычных, наполненных серьезным содержанием дней.
Такая глупость. Этим даже нельзя с кем-то поделиться. Невозможно ответить ни на один элементарный вопрос. Почему ты его не пошлешь? Почему не внесешь его телефон в черный список? Почему не отключишь телефон и тому подобное. Эти вопросы, как и ответы, могут быть актуальными лишь для нормальных людей. Захар к таким не имеет никакого отношения. Да и себя Лена отнесла бы к другой категории. Ее сложности так неудобны в границах установленных норм, что потому и пришлось перевернуть жизнь вверх дном, чтобы оставить на поверхности возможность коллективной деятельности и строго необходимых контактов.
А начиналась все так мило, даже трогательно. Лена, один из основных авторов серьезного научного журнала по проблемам физики, бессонный репетитор и рецензент абитуриентов, студентов, дипломников и диссертантов, выпала как-то утром из дома в магазин. Голова у нее кружилась после трех суток доведения до ума чужой кандидатской диссертации, веки неумолимо слипались. Кровь остановила движение в знак протеста против того, что ей давно не помогают ни крошкой хлеба, ни каплей кофе.
Лена взяла с полок нарезку черного хлеба, банку растворимого кофе, бутылку молока и пакет с красными яблоками. Подошла к кассе, открыла сумку, которая всегда стояла у нее в прихожей. В ней обычно лежал кошелек. А тут его не оказалось. То ли выпал дома, то ли она его сунула мимо сумки, когда в последний раз была в магазине. Там были все карточки. Лена извинилась перед кассиршей, сказала: «Я оставлю это здесь. Живу совсем рядом. Сейчас вернусь».
А сама вышла на улицу, оценила расстояние туда-обратно, свои угасшие силы, возможность великого разочарования, когда увидит, что дома ничего нет. Лежат ли в ящике стола какие-то наличные деньги, она тоже не знала. А каким образом блокировать карты, пытаться что-то снять, где и как это делается – даже думать больно. И работа не закончена. Истеричный заказчик сейчас начнет биться у двери. Лена отвернулась к стене, достала бумажный платочек и заплакала в него.
– Я могу вам чем-то помочь? – раздался за спиной голос, который в тот момент показался очень участливым и мягким.
Лена оглянулась, увидела странного человека, похожего на инопланетянина или гнома из сказки. Невысокий, щуплый, нелепо одетый – сплошные карманы и бейсболка до бровей. Сквозь толстые стекла очков на нее смотрели глаза: тогда они ей показались добрыми-добрыми.
– Да у меня ничего страшного, – сказала Лена. – Просто устала и расклеилась. Забыла дома кошелек. И ничего не получается со временем.
– Я так и понял. Я видел, что вы оставили на кассе продукты. Давайте вернемся, заберем их. Потом подумаем, что делать дальше. Вам необходимо проверить, не потеряли ли вы кошелек. Если потеряли, я вам подскажу, как действовать. Меня зовут Захар. А вас?
– Меня Лена. Да, спасибо. Это выход. Если дома не окажется кошелька, я запишу ваш адрес и телефон и принесу или пришлю долг.
Лена вспоминает то утро, свое облегчение и благодарность, и без конца хвалит себя за предусмотрительность, почти гениальную прозорливость. Они выкупили ее несчастные продукты, которым суждено было вернуть ее полностью к жизни, науке и борьбе. Подошли к ее дому, и дальше подъезда она Захара не пригласила: сослалась на то, что у нее не убрано. Так оно и было, но обычно ее это не смущало. А в тот момент как будто щелкнуло что-то тревожно. Если бы не это, он бы сейчас жил у ее порога, в лучшем случае – снаружи.
А тогда все обошлось. Кошелек мирно лежал на полу. В ящике нашлась небольшая сумма наличными, которых как раз хватило, чтобы рассчитаться с Захаром. Лене очень хотелось как-то выразить свою благодарность незнакомому человеку, который так своевременно и ответственно пришел ей на помощь и выручил ее из череды обычных бытовых сложностей. Взгляд упал на новый томик Марины Цветаевой. Это любимый поэт Лены. Одна полка в книжном шкафу занята только ее стихами и письмами. Лена покупает все издания. Лена написала на чистом листе под обложкой: «Немного драгоценных строк в благодарность за человеческое участие». И свой телефон. Дура она несчастная. Так она попала.
Захар тогда ей снисходительно улыбнулся, взглянул на подпись и пообещал:
– Я вам позвоню, а вы сохраните мой телефон. Звоните в любое время. Я живу почти рядом. Вон там, за углом. Буду признателен, если навестите.
Он позвонил через день. Сказал что-то загадочное о своей сложной жизни, полной врагов, невидимых войн и своей неусыпной бдительности.
– Приходите, вы увидите сами. Вам будет интересно.
И Лена однажды пришла. Интересно – это не то слово. Крошечная однокомнатная квартира под лестницей старого дома была оснащена, как крепость, по последнему слову техники. Стальная дверь с секретными сейфовыми запорами, видеокамеры повсюду, тревожные кнопки на всех стенах, мониторы и компьютеры на всех столах. А в карманах брюк, пиджаков, жилеток и даже рубашек Захара оказался целый боевой арсенал. Ножи, электрошокеры, баллончики с газом и многое другое, чего Лена не сумела опознать.
– Но самое интересное здесь. – Захар показал на полки с маленькими ящичками, озаглавленными буквами по алфавиту, как в картотеках. – Но об этом потом. Это история преступлений и наказаний.
Настанет день, когда Лена ознакомится с этим компроматом на человечество, оценит его масштаб и опасность неотвратимости. Это и станет ее кошмаром.
После показательной экскурсии Захар пригласил ее за стол со стерильно чистой деревянной поверхностью. И там, за чаем с хорошей выпечкой, – все в белоснежной красивой посуде, – он поведал ей историю своей жизни, которая оказалось хроникой нескончаемой битвы. Со всеми, за исключением, пожалуй, Лены. И с этим тяжелым знанием Лена тогда вернулась домой.
Лену мало интересовала психология других людей, особенно если они имели к ней косвенное, случайное отношение. Была бы она сильна в этом, ее личная жизнь не стала бы такой высушенной и жесткой, как гербарий, который остался от розового сада, сожженного горькими открытиями и слезами. Да, она знает, что такое беды, даже лишения. Лена способна на сочувствие и посильную помощь жертвам крушений. И в случае с Захаром вроде все на местах. Интеллигентный, честный человек, немного помешанный на борьбе за справедливость, оказался отверженным семьей. Он благородно ушел, оставив жене и сыну квартиру, купил закуток в старом доме поблизости от семьи – и зажил скромно, но гордо. Что-то пишет, изобретает и продает, с кем-то и за что-то борется. У Захара степень кандидата технических наук. Свой НИИ он тоже оставил по принципиальным соображениям. Вскользь сказал, что живет на доход от небольших инвестиций. Но этот его странный тон – смесь крайнего смирения и такого же высокомерия. Категоричная уверенность в своей правоте, презрение и даже агрессия ко всем, кого он считает неправым. А неправы у него все. Лена слушала его и понимала, что вот сидят они вдвоем, а для Захара даже сейчас существуют только он и его бурлящая мысль. Лена ему нужна как зритель, свидетель и, возможно, завербованный сторонник.
Короче, Лена, никогда не совершающая резких движений по отношению к другим людям, взяла телефон и решительно удалила контакт по имени Захар. Это любопытно, она ничего не имеет против, но ей не нужно. Жертва, но совсем не беспомощная. А она далеко не мать Тереза, себе бы помочь.
Это был наивный поступок. Через пару дней она ответила на звонок с незнакомого телефона, это оказался Захар. Еще через день был звонок с третьего номера. Лена поняла, что лишь усложнила свою задачу, и все исправила. Теперь у контакта Захар было несколько номеров. По крайней мере, он не захватит ее врасплох. В последующие дни она не отвечала на звонки Захара. Так проще всего можно отказаться от нежелательного знакомства. Он звонил сначала по десять раз в день, потом реже и, наконец, перестал. Лена успокоилась, избавилась от нервной дрожи при каждом звонке и вернулась к своему рабочему ритму. О Захаре почти забыла.
Однажды ночью Лена закончила тяжелую статью и почувствовала, что задыхается в замкнутом пространстве. Куда ни посмотрит – работа: в компьютере, на столе, на тумбочке у кровати. Закроет глаза, а под веками строчки уравнений. Она натянула джинсы, толстовку и вышла на улицу. Была тихая прелестная летняя ночь. На улицах и аллеях никого. Только бледная луна плыла за Леной, и нежно переговаривались какие-то бессонные птички. Лена гуляла, блаженно выдыхала усталость. И вдруг ее внимание привлекло что-то очень странное. Из небольшого мусорного бака торчал предмет, который со стороны казался головой. Возможно, статуи. Лена близорука, очки не взяла. И был же у нее разумный порыв – повернуться и пойти в другую сторону. Видимо, любопытство победило. Она подошла и на мгновение оцепенела. Из мусорки торчала голова Захара. Лене сначала показалось, что он мертвый. Она протянула дрожащую руку и коснулась его щеки. Она была холодной, но это был живой холод. А его скрипучий голос почти спокойно произнес: