Эпоха перемен. Записки покойного Г.Г. Майера, хирурга и ясновидящего
– Две минуты, семнадцать целых и девяносто восемь сотых секунды – промолвила она в бешенстве ― на двенадцать сотых хуже моего рекорда! И всё из-за вас!
Она вышла и так пнула дверь ногою, что даже я возмутился:
– Это что такое! Какая-никакая, а субординация быть должна!?
Фаина Ивановна всё ещё хохотала:
– Успокойтеса, – сказала она, вставая с кушетки. – Ну какая с Веры Степановны субординация! Она же сумасшедшая, разве вы не видите. Она была чемпионкой Союза по бегу. Её взяли в сборную. Она вышла замуж за какого-то великого чемпиона. А потом на чемпионате мира попаласа с допингом. Её выгнали из спорта, лишили всех медалей, звание у неё отобрали ― мастера спорта. Муж ушёл. Как не рехнуться! Убежала из Москвы куда глаза глядят. Вот приехала к нам и стала техничкой. А привычка ставить рекорды осталаса. Привезла с собой секундомер и всё замеряет. Секундомер – это её единственная ценность. Она его в прошлом году выронила – что тут было! Слава Богу, нашёлся.
– И что, она каждый день будет ставить такие рекорды?
– Успокойтеса! Завтра открывается Олимпиада – у неё обострение. Сегодня вы попали ей под швабру, потому что слишком рано пришли. А вообще привыкнете и будете прыгать на кушетку, как только она войдёт.
Я посмотрел на пол. Он блестел и был уже абсолютно сухим.
– Поразительно! И это за две минуты, семнадцать целых и девяносто восемь сотых секунды!
– А вообще, мне нисколько её не жалко. Она опозорила нашу страну. Оказалась недостойной нести высокое звание советской спортсменки. Правильно её выгнали.
Я не стал возражать, и мы пошли готовить нашего больного к операции.
Больной был мужем заведующей инфекционным отделением Светланы Михайловны. Она почему-то взяла себе в голову, что муж её умрёт у меня под ножом.
Как рассказала мне позже Сара Абрамовна, она ходила накануне к Лошадкину и просила не доверять операцию мне: пусть её сделает Лужников.
– Лужников с сегодняшнего дня в отпуске и уже поехал в гости на Дальний Восток. Вернуть его с дороги никак невозможно, ― сказал ей Лошадкин.
– Ну пусть сделает после отпуска.
– Он приедет через месяц, могут пойти метастазы.
– Я согласна даже на Кочерыжкина – только чтобы не этот. Мы ведь даже не знаем, умеет ли он вообще оперировать.
– Кочерыжкин в запое – не известно, когда выйдет. Я его хочу уволить, у него руки трясутся от пьянства.
Светлана Михайловна зарыдала. Возле операционной она кинулась к Фаине Ивановне. Я услышал её горячий шёпот:
– Он зарежет Васечку, зарежет – я чувствую! Фаина Ивановна, пожалуйста, последите за ним!
Перед операцией я в двадцать пятый раз внимательно осмотрел внутренности больного – метастазов к счастью не было. И это сразу успокоило меня: чем ниже о тебе мнение, тем выше взлёт.
Пришёл Похлёбкин, дал больному наркоз, и операция началась. И сразу у меня возникло такое ощущение, что у меня четыре руки. Первая обработала операционное поле, вторая сделала надрез, третья с тампоном тут же промокнула кровь, четвёртая оттянула края раны, открывая доступ к желудку. Все движения новообретённых конечностей подчинялись моему мозгу. За всю операцию я не произнёс ни единого слова, но нужные инструменты вовремя ложились мне в руку, лигатуры захватывали и перевязывали сосуды. Я отделил от связок и сращений поражённую опухолью часть желудка, подвёл под неё широкий слой марли, а руки Фаины Ивановны, подхватив мои действия, ловко и тщательно отгородили всю брюшную полость марлевыми салфетками.
Никогда ещё не делал я операции с таким воодушевлением. Я чувствовал восхищённые взгляды Фаины Ивановны. У меня было такое состояние, какое бывает, может раз в жизни у великого музыканта, почувствовавшего, что музыка его слилась с движениями душ слушателей, сколько их ни есть в зале, вошла с ними в резонанс и сейчас последует взрыв восторга и безграничного счастья.
Наконец я сформировал новый, на треть уменьшенный «Васечкин» желудок, со вновь вшитой двенадцатипёрстной кишкой, и сыграл последний аккорд – зашил живот. Живой «Васечка» лежал на столе, готовый кушать ещё лет тридцать, а мы посмотрели с Фаиной Ивановной друг на друга, и в первый раз случилось то чудо, которое потом повторилось ещё раза три, может четыре: не произнеся ни слова, мы поняли всё, что хотели сказать друг другу.
Едва мы вышли из операционной, как заплаканная Светлана Михайловна, словно меня и не было, кинулась к Фаине Ивановне:
– Ну что?
– Успокойса, Светочка! Операция прошла очень хорошо. Опухоль удалена, Васечка будет жить, ― потом понизила голос, но я, уходя по коридору, всё равно услышал: ― это лучший хирург, которого я видела в жизни.
За этими словами послышались рыдания Светланы Михайловны, но это были уже совсем другие рыдания – те, с которыми сваливается с души невыносимая ноша.
– Обедать не пора? – спросил я, когда Фаина Ивановна вошла в кабинет.
– Я сбегаю домой, приготовлю что-нибудь своим мужичкам – они голодные, а я утром не успела.
– Конечно, конечно. Назад не спешите. Вы ведь сегодня опять дежурите?
– Да, в хирургии, но я приду вовремя.
И действительно, в два часа Фаина Ивановна переступила порог двадцать девятого кабинета.
– Фантастика! – воскликнул я, откладывая в сторону кусок «Советского спорта», который читал после того, как съел завёрнутый в него бутерброд. – Как вы успели?
– Меня подвезли туда и обратно, ― сказала она, посмотрев на меня синими лучистыми глазами. И в голову мне пришла сладкая мысль, что передо мной может быть огромная толпа румяных, чистых, светлых дней, когда я буду видеть эти глаза.
Она была в ярко-красной тоненькой кофточке с короткими рукавами и чёрной юбке. Её маленькое ладное тело было тугое и полное как у грибка-боровика. Она держала перед собой что-то завёрнутое в полотенце, подошла ко мне близко-близко. От её волос и кофточки пахло необыкновенно вкусно: тестом, жаренном в масле, и мясом с луком. Она сняла полотенце и поставила передо мной чашку.
– Чебуреков вам принесла, поешьте, ― сказала она. – Только осторожно, не брызните, они сочные.
Чебуреки были горячие и настолько вкусные, что, съев принесённые ею пять штук, почувствовал, что съел бы ещё столько же.
– Никогда не ел ничего подобного, ― сказал я и запнулся. Мне показалось, что я предал Зухру, и поэтому поспешно добавил: ― Моя жена тоже очень хорошо готовила, особенно из мяса.
– А где она? Вы разошлиса?
– Она погибла, ― ответил я.
Фаина Ивановна не стала расспрашивать, и я отметил про себя, что она умеет быть деликатной.
Глава 9. Первый разговор с Фаиной Ивановной
― Знаете, ― сказал я, когда она уселась на своём месте против меня, ― вы меня сегодня просто очаровали, как операционная сестра, разумеется. Профессионалов такого класса, пожалуй, нет в самой Москве. Вы где учились?
– Я-то сама ивановская, начинала работать на прядильно-ткацком комбинате. Бригадиром у нас была Герой Социалистического труда. Она меня и в партию уговорила вступить. Она как Героем стала, набрала нас молодых девчат к себе в бригаду. Зарплата была высокая, столовая своя, на кухне можно было обед и ужин домой заказать ― принесёшь горячее в судках, и готовить не надо. Детский сад круглосуточный. Но мне никогда не нравилоса – одно и то же каждый день. Даже ночью бабины с нитками перед глазами. И всегда жара – чтобы нитки не рвалиса температура должна быть 35 градусов и влажность высокая – я уже забыла какая. А вот медиком всегда мечтала стать. Ну и поступила в Ивановское медучилище. Днём работала, вечером училаса. Радостно мне было учитьса – одни пятёрки получала. Я тогда уже замужем была, дочь родилась. А всё успевала: и на работе, и в училище, и дома.
– Ну а в Макушино-то как попали?
– У меня муж оказалса бандит – она замолчала, словно сомневаясь, надо ли доверять такие вещи чужому человеку, но взглянув на меня, продолжила:
– Он парень видный был, везде верховодил. Лестно мне было, что такой меня полюбил. Правда, прорывалось в нём что-то жестокое, но я относила на счёт того, что у нас все парни тогда дралиса улица на улицу ― жестоко билиса, до крови. А Венька среди них первый был ― среди драчунов. Мне даже нравилоса – за удаль принимала. А потом узнала, что он ворует и людей грабит с дружками своими. Подкараулят какого-нибудь пьяного мужика, излупят, разденут, а потом продают его вещи. Я ему сразу сказала: «Всё, я от тебя ухожу. С бандитом жить не буду». Меня тогда уже в партию приняли. Как бы это выглядело: я коммунист, а муж бандит!? А он сказал: «Уйдёшь – убью». Но я не робкого десятка была – сама в детстве с мальчишками драласа, и потом во все драки лезла, разнимала драчунов. Да, правду сказать, не поверила ему и назавтра подала на развод.
Мы тогда жили у его родителей в частном секторе – у них свой дом был. Я уже медсестрой работала. Пришла со смены, чтобы вещи забрать – а он один дома и меня поджидает. Я и не взглянула на него, прошла в нашу комнату, стала чемодан собирать, вдруг, слышу ― он дверь на засов запирает. Потом входит в комнату, а в руке вот такой бандитский нож. Смотрю ― он пьяный, и глаза зверские, страшные. «Я же тебе говорил, что убью, а ты сама знаешь, я что сказал – то обязательно сделаю!» И с размаху ножом меня. Я как-то руку перехватила, да куда ж мне с ним бороться. И вот чувствую – лезвие мне в живот упёрлось. И сил нету держать. И такой ужас. Ору: «Помогите, помогите!» ― да никто не слышит – стены толстые, и соседей нет. Ну всё – сейчас нож мне в живот войдёт. И тут – сама до сих пор не понимаю, что случилоса. Кто-то над нами, вот сверху шёл голос – вы не поверите ― как крикнет: «Матушка Богородица!».
Так громко и страшно, что он разъехался всем телом, и чуть с ног не свалился. Я вывернуласа ― и к двери. А она на засове, и засов такой тугой, дед – его отец – всегда чертыхался, когда открывал, а тут еле тронула ― он и сам открылса. Выскочила – не помню, как бежала, грудь разрывается, воздуха не хватает. И вижу, он за мной гонитса. Добежала до улицы, где народ ходил. А там свадьба. «Товарищи, ― кричу, ― спасите, за мной бандит гонитса с ножом». У нас в Иваново народ дружный был. Сразу несколько мужчин со свадьбы обступили меня: «Где бандит?». Я на Веньку показываю. Он остановился и на нас смотрит, потом повернулся и побежал. Мужики за ним. Вдруг он резко так остановился и опять свой нож выхватывает. Да куда ему против нескольких мужиков. Выбили они нож, самого скрутили и в милицию отвели. А меня потом вся свадьба успокаивала. Привели к себе, за стол усадили…
Я не стала дожидаться, когда он из тюрьмы выйдет – знала, что не даст мне жить. Сразу стала писать в сибирские облздравы. Думаю, откуда первый ответ придёт – туда и поеду. Ну вот, из нашего Города первый ответ и пришёл. В облздраве предложили мне четыре района. Я спрашиваю, который из них самый дальний? ― Макушинский, говорят: четыре часа на поезде, ещё 100 километров по бездорожью. Иногда целый день уходит, чтобы добраться. «В Макушино, ― говорю, ― и поеду». Вот так я здесь и оказаласа. Подумала, что здесь меня Венька точно не найдёт.
– А искал?
– Искал, и даже нашёл, грозился приехать. Да я тогда уже не бояласа его. У меня муж был, он в райкоме работал, всю милицию бы на ноги поднял, да и не успел Венька приехать. Зарезали его дружки. Я слышала, какой-то важный бандит в карты его проиграл.
– Я здесь тоже случайно оказался: прилетел в Город, переехал на автовокзал – как раз шла посадка в Макушинский автобус. Спросил, далеко ли до Макушино, мне сказали ― 220 километров ― 4 часа на автобусе. И я также подумал, что это то, что мне нужно.
– И вы от кого-то убежали? – удивилась Фаина Ивановна.
– Я убежал от будущего, ― нет я так не сказал, мне хотелось так сказать, но Фаина Ивановна, конечно, ничего бы не поняла, поэтому я рассказал ей свою историю. Правда, я не стал рассказывать, как Зухра улетела в своих волшебных башмаках на Северный полюс. Я просто сказал, что она умерла. Когда же Фаина Ивановна поинтересовалась от чего умерла, я сказал, что, видимо, она надорвалась на работе, что по существу, было, конечно, правдой.
И так мы беседовали долго ― долго, ничего вокруг не замечая. После обеда у нас не было ни одного посетителя, никто ни разу не открыл дверь, не заглянул в кабинет, не помешал нам. Я видел только её маленькие загорелые ручки с набухшими зеленоватыми жилками, только её большие синие глаза и думал, как князь Андрей: нет, не кончена жизнь в сорок лет.
– Боже мой! – опомнился я наконец, ― четыре часа! Мне надо посмотреть больных, и «Васечку».
– А я сбегаю домой, мне в шесть надо быть на дежурстве.
С Васечкой сидела Светлана Михайловна – волноваться за него было не нужно.
Я зашёл в ординаторскую. Дежурил Кочерыжкин. Он уже был навеселе. Я предложил подежурить вместо него, и он охотно согласился.
– Хотел и сам вас попросить, да как-то постеснялся, мы ведь с вами не очень знакомы. Я, видите ли, бывший спортсмен, очень хочется посмотреть открытие Олимпиады дома, в спокойной обстановке.
Я не стал уточнять, что Олимпиада открывается только завтра, чтобы не портить ему предвкушения.
– Ах, ― хлопнул себя по лбу Кочерыжкин, ― со мной престранный случай, стыдно сказать, но я как-то за месяц совсем поиздержался, не на что даже хлеба купить. Не найдётся у вас три рубля до получки.
Получив три рубля, Кочерыжкин, наконец сдал мне свой пост и пошёл на выход в прекрасном настроении.
Я вышел следом и встретил Сару Абрамовну, за которой шлейфом расстилался дым, как за паровозом из романа Тургенева.
– Вы что, дежурите вместо Кочерыжкина?
Я кивнул.
– Небось и денег ему дали? Да вы что! Разве можно себе за воротник такую вошь посадить! А из медсестёр дежурит Фаина Ивановна? Ох, Герберт Герхардович, лучше бы вы пошли Суслова накормить… ― старушка явно волновалась и сбилась на акцент. – Ну-ну!
В шесть часов пришла Фаина Ивановна:
– Вот принесла помидоров – прямо с куста.
– У вас уже такие помидоры?! И как это у вас всё получается!
– Здесь всему научиласа. Я ведь приехала – ничего не умела.
И она рассказала мне уже про здешнюю свою, макушинскую, жизнь.
Когда она приехала с семилетней дочкой, главврачом был легендарный Юрий Иванович Б… . Почему легендарный? Потому что за несколько дней, проведённых в Макушино, я сам едва ли не каждый день слышал это имя: «Вот при Юрии Ивановиче…», «А вот Юрий Иванович…», «Нет, Лошадкин – это тебе не Юрий Иванович!», «А вы слышали, как Юрий Иванович одной бабке без наркоза операцию делал? Не слышали, ну так послушайте. Привезли раз бабку с аппендицитом. Ну, Юрию Ивановичу аппендицит вырезать ― раз плюнуть, да тут загвоздка – бабка наркоз не переносила. Что делать? И вдруг Юрий Иванович говорит: «Ты, бабушка, водку пьёшь?» ― «Пью, сынок». – «Ну давай, выпьем». Наливает ей полный стакан, себе – граммов 50 – выпили. Через пять минут бабке хорошо-о стало. «А ты, бабушка, песню «Шумел камыш» знаешь?» ― «Знаю, сынок, как не знать!». – «Ну так давай споём!» ― «А давай споём!». И вдруг из операционной на всю больницу раздались вопли: «Шумел камыш, деревья гнулись, а ночка тёмная была»… Да оба вопят во всю мочь. А когда песня кончилась – и операция кончилась – вырезал Юрий Иванович аппендицит – старушка и не заметила».
Ну так вот, Фаина Ивановна тоже начала с того, как её встретил Юрий Иванович. Сразу дал квартиру рядом с больницей. Послал трёх санитарок, побелить и покрасить. Так что они с Людочкой уже через неделю въехали в почти новую квартиру, пахнущую известью и краской. А когда она ночью дежурила, Юрий Иванович обязывал одну из санитарок регулярно ходить к ней домой – благо близко было ― и смотреть не проснулась ли Людочка. Конечно же, он немедленно озаботился обеспечить её дровами и углем.
Я чувствовал, что о Юрии Ивановиче она может рассказывать бесконечно и с неизменным восторгом. И какой он был спортсмен, и какой охотник, и как сам ремонтировал розетки и выключатели, и как на лыжах в буран пробежал 15 километров к роженице.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
Примечания
1
Все персонажи и события вымышлены, любые совпадения случайны
2
ФАП – фельдшерско-акушерский пункт.
3
Южно-Африканский хирург, сделавший первую в мире пересадку сердца
4
Одногорбый верблюд.
5
Механик-водитель хлопкоуборочного комбайна, затем бригадир механизированной бригады хлопкоробов колхоза имени С. М. Кирова (Ташкентская область, Узбекская ССР), дважды Герой Социалистического Труда, лауреат Ленинской премии.
6
Так во время гражданской войны в Таджикистане называли сторонников исламистов (вероятно от слова ваххабизм)
7
Я сразу понял, что старший сын перепутал афганский Джелалабад и киргизский Джалал-Абад.
8
Сара Абрамовна на свой лад читает поэму Есенина «Емельян Пугачёв»
9
Каценфройнд – друг кошек (нем)
Вы ознакомились с фрагментом книги.
Для бесплатного чтения открыта только часть текста.
Приобретайте полный текст книги у нашего партнера:
Полная версия книги