– Я такие вопросы не решаю.
– А кто решает? – спросил Кочетов.
– Администрация. А товарищей ваших только прокурор отпустить может.
–Так давай его сюда, – загудела толпа.
– Он сейчас на Надеждинском.
Тут подошёл поезд, с него спрыгнули солдаты, ротмистр Трещенков вышел из вагона.
– Разойдись! – приказал он рабочим. – Стрелять буду.
Солдаты выстроились вдоль железнодорожного полотна, направили ружья в сторону толпы рабочих.
– Вот кому идут самородки, что у нас отбирают, – закричали из толпы, – чтобы вот этих содержать.
– Пусть в нас стреляют, невинных и безоружных, а всё равно будем требовать, что нам следует.
– Требуйте, – согласился Самохвалов, – только не здесь.
– А где? – спросил Кочетов.
– Идите в Надеждинский.
– Если надо, то мы и в Бодайбо дойдём, – уверил его Кочетов.
– А как он стрелять будет? – спросил Бычков. – Глаза у его благородия шибко жестокие.
– Может будет, а может нет. Воинскую команду это ваш Тульчинский вызвал. А боитесь, так по казармам расходитесь.
– Врёшь! – возмутился Кочетов. – Константин Николаевич не мог на такое пойди.
– А вы у него сами и спросите.
– Вызовите его сюда.
– Он на Надеждинском, туда идите.
Кочетов оглянулся на толпу.
– Так что, товарищи, пойдём? – спросил он.
– Пойдём, – хором ответила толпа.
Рабочие двинулись к Надежденскому прииску.
– Что вы ждёте, Николай Викторович? – спросил Самохвалов ротмистра. – Погружайте команду в вагоны и к Надежденскому. Опередите их. Всякое может быть.
Дорога была узкая, рабочие шли по трое в ряд с революционными песнями. Снег скрипел под тысячами валенок.
– Васька, а что как в нас стрелять будут? – спросил Бычков.
– Да не будут, – уверенно ответил ему Кочетов, – мы без оружия, ведём себя мирно.
На Надеждинский приехал ротмистр Трещенков. Там уже были команды штабс-капитанов Лепина и Санжаренко. После короткого совещания решили перегородить тракт, а часть солдат расположить на железнодорожном полотне.
Подошли товарищ прокурора Преображенский, Белозёров, инженер Тульчинский и горные приставы.
Уже смеркалось, когда с Федосиевского к Надеждинскому прииску стали подходить первые рабочие. Трещенков с железнодорожной насыпи крикнул им, чтобы остановились, а иначе он будет вынужден стрелять.
– Да погодите вы стрелять, – сказал Тульчинский, – до рабочих сто пятьдесят сажень (319,5 м) не меньше. Думаете они вас слышат?
– Что мне думать?
– Вот именно. Я пойду к ним, поговорю.
Тульчинский сбежал с насыпи, махая руками, его заметили, толпа остановилась у штабелей крепёжного леса.
– Что, Константин Николаевич, – Кочетов обратился к Тульчинскому, – говорят вы на нас жандармов натравили?
– Кто говорит?
– Самохвалов.
– Врёт, собака! Но Трещенков очень нервничает. Остановитесь и идите назад, Христом Богом молю.
– А как же наши товарищи?
– Подальше отойдём, будем разбираться.
В это время с другой стороны дороги послышалась песня:
– «Вихри враждебные веют над нами…»
Это шли рабочие с Александровского прииска, Тульчинский развернулся на песню. И тут раздался непонятный треск, несколько рабочих со стоном упали на снег.
Трещенков нервно расхаживал по насыпи, и вдруг с другой стороны сотнями мужских голосов зазвучала грозная песня:
Вихри враждебные веют над нами,
Тёмные силы нас злобно гнетут.
В бой роковой мы вступили с врагами,
Нас ещё судьбы безвестные ждут.
– Идут, – сказал Санджаренко, – если навалятся, то и без бомб от нас мокрое место останется. Растопчут.
