А песня набирала силу.
Но мы подымем гордо и смело
Знамя борьбы за рабочее дело,
Знамя великой борьбы всех народов
За лучший мир, за святую свободу.
– Стреляйте, ротмистр, – закричал Преображенский, – почему вы не стреляете?
У Трещенкова сдали нервы, ему казалось, что что-то неодолимое наваливается на него и его солдат. Грозная песня, как чёрная туча неотвратимо надвигалась на них.
На баррикадах в Сормово рабочие пели так же и если бы не артиллерия…
На бой кровавый,
Святой и правый
– На бой они идут, – зло выкрикнул ротмистр, – ну, пусть идут.
Марш, марш вперёд,
Рабочий народ.
– Слушай мою команду! Готовсь.
Винтовки солдат дружно прижались к плечам.
Трещенков поднял вверх руку и резко опустил её:
– Пли!
Мрёт в наши дни с голодухи рабочий,
Станем ли, братья, мы дольше молчать?
Песня захлебнулась, послышались крики.
– Пли! – кричал Трещенков. – Пли!
Рабочие заметались между забором и штабелями крепёжного леса.
– Стрелять пачками! – приказал Трещенков.
Солдаты разбились на тройки: двое набивают обоймы, один стреляет.
Пули летели густо. Стоны, крики. Рабочие валились на снег, окрашивая его в красный цвет. И по упавшим стреляли тоже.
Тульчинский инстинктивно лёг на землю, рядом с ним падали рабочие, кто сам, кто сражённый пулями.
– Они там что: с ума посходили? – хрипел Тульчинский.
А вокруг люди лежали молча.
Залпы прекратились. Тульчинский выждал какое-то время, потом встал и пошёл, шатаясь, к насыпи.
– Что вы наделали, ротмистр, что вы наделали. Они же уже остановились.
Над Надеждинским сгущались сумерки.
По подсчётам в тот день погибло 170 рабочих и 196 получили ранения.
– Я как раз отошёл к забору покурить, – рассказывал Яков, – а тут началось. Я сперва и не понял, что за треск такой начался.
– Вы вооружены были? – спросил Керенский.
– Чем? – удивился Бычков.
– Камни, палки.
– Да какие камни зимой?
– Ну, кирпичи, – настаивал Керенский.
– А зачем? Мы же не драться шли, а просить. А Ваську Кочетова убили, пуля прям в затылок попала. А меня слегка ранило в руку. Зажило уже.
– С испугу, наверное, стрелять начали, – предположил Кобяков.
– А нам от этого легче что ли? – сказал Яков.
– Всю Россию переполошили, – добавил Никитин.
– Стеша, ну-ка подай ту газетку, – попросил Яша жену.
Стеша порылась в вещах, нашла газету, протянула мужу. Бычков развернул газету, стал читать:
– «Всё имеет конец – настал конец и терпению страны. Ленские выстрелы разбили лёд молчания, и – тронулась река народного движения. Тронулась!.. Всё, что было злого и пагубного в современном режиме, всё, чем болела многострадальная Россия, – всё это собралось в одном факте, в событиях на Лене.» И. Сталин. Вот, господа присяжные поверенные: лёд тронулся.
Яков отложил газету в сторону и победно посмотрел на своих гостей.
Керенский неопределённо пожал плечами:
– Что это за газета? А, «Звезда» от 19 апреля 1912 года. Социал-демократическая рабочая партия большевиков. Эту газету 22 апреля на моё день рождение как раз и закрыли. Я не знаю кто такой И. Сталин. И кто такие социал-демократы.
– За рабочих они, – неуверенно сообщил Яков.
– В России больше крестьян чем рабочих и крестьян малоземельных.
