В управление нарастала паника. Было ясно, как Божий день, что события на приисках не одобрят в Санкт-Петербурге и, особенно, в Лондоне. Большинство акций компании «Ленского золотопромышленного товарищества» принадлежали лондонской компании «Lena Goldfields».
– Это всё эсеры мутят, – выходил из себя Теппан. – Ох уж эти социалисты-революционеры! Восьмичасовой рабочий день им подавай? Права рабочих? Хрен им с маслом!
В Санкт-Петербург и Иркутск полетели телеграммы от администрации приисков, о том, что забастовка возникла на почве квалифицированной агитации, приняла упорной характер, а уступки рабочим не допустимы и заканчивались просьбой прислать солдат.
Из Иркутска ответили, что, по их сведениям, забастовка носит мирный характер и посоветовали принимать решительные меры по недопущению беспорядков.
Во вторник рабочие на работу не явились, за расчётом тоже. К ним на переговоры в Народный дом пришли инженер Александров и горный исправник Галкин. Переговоры результата не дали. В тот же день администрация «Лензото» согласилась удовлетворить пункты требований рабочих: 2, 3, 4, 7, 8, 11, 13, 15 и 16. Остальные требования признали чрезмерными и не законными. И седьмого марта это было доведено до сведения забастовочного комитета.
– Что-то как-то опять шибко быстро они согласились, – засомневался Баташёв. – В Питере-то знают?
– А восьмичасовой рабочий день? – спросил Матвеев. – За дни забастовки нам заплатят?
– Правильные вопросы задаёт товарищ Матвеев. Так в Питере знают?
– Знают, – уверенно сказал Александров.
– А нам как узнать?
– Телеграмму пошлите.
– В Питер?
– Да хоть в Лондон.
– Ладно, – согласился Баташёв, – завтра придём в контору, пошлём.
– Договорились.
Было послано три телеграммы аналогичного содержания, ещё в Иркутск и Горный департамент.
На следующий день, 9 марта, пришёл ответ из Горного департамента.
В телеграмме призывали администрацию выполнять контракты, заключённые с рабочими, рабочих призывали не слушать своих главарей и выходить на работу, в противном случае прииски закроют, как убыточные.
– И опять ни слова о оплате забастовочных дней, – сказал Матвеев, – и о восьмичасовом рабочем дне.
– Продолжаем забастовку, – решительно сказал Баташёв. – инженер Тульчинский приезжает из Петербурга. Он надзирает за «Лензото». С ним с администрацией будет проще договориться. Ну, уступим чуток. Пусть рабочий день будет девять часов, хрен с ним, не помрём. И ещё чего-нибудь по мелочи.
– Константин Николаевич мужик правильный, – сказал Яков, -справедливый, придирается по мелочам, но всё в рамках. На него уповали. Он же не конторский. Уступать даже по мелочам не хотелось и сейчас не хочется. Тут по справедливости не восьмичасовой рабочий день надо, а шести. Бывало в шахте стоишь, а вода и сверху и с боков и внизу, водоотводы не справляются воду отводить. А кругом вечная мерзлота. А нас упрекают, что мы в деньгах много требуем.
– Сколько получают рабочие? – спросил Керенский.
– Бывает, что до 45 доходит, а уж 38 рублей уж точно получается.
– Это в два раза больше, чем в России.
– Да ты тут поработай, господин хороший, постой по колено в холодной воде 12 часов, а потом сравнивай.
– А пропиваешь ты сколь? – сказала Стеша.
– Так если «хлебного вина» не пить, совсем окочуришься.
– Кто попрекает вас деньгами? – спросил Керенский.
– Горный департамент. Хорошо там в Питере рассуждать, а ты здесь поработай, – с обидой сказал Яков.
– А что администрация? Ждала прибытия Тульчинского?
– Как же ждала! Или иди работай или пошёл вон с бабой и с детьми на мороз. И не заплатят ни копейки.
– Продукты продавать отказывались, – пожаловалась Степанида.
– Телеграмму в департамент отбили, мол, увольняйте, ладно, но до железной дороги довезите и зарплату до сентября выплатите. Не мы ж договора нарушаем, а «Лензото».
– И что?
– Ничего. Департамент прислал администрации телеграмму о невозможности допустить выселение рабочих, только разве что в целях пресечения беспорядков. А администрация нас арестовывать начала в целях пресечения беспорядков.
– А вы молчали?
– Ага, как же, молчали. Выручали своих, не без этого. А они жандармов и солдат стали стягивать. Ага. Мы на нарах лежим в казармах, а нас как медведей обкладывают.
На прииски прибыла Кириенская команда солдат под командованием штабс-капитана Санжаренко. И в этот же день горный исправник Галки решил выполнить постановление судьи и выселить пять семей рабочих Феодосиевского прииска, а также арестовать двенадцать рабочих, подозреваемых в агитации за забастовку. Недовольная толпа рабочих численностью около двух тысяч направилась к прииску Феодосиевский, где был Народный дом, к администрации с криками «Тогда арестуйте всех нас», «Это произвол!»
Санжаренко поставил свою команду солдат на железнодорожную насыпь, а сам направился к рабочим. Толпу удалось остановить. Начались переговоры. Судья и Теппан пытались доказать рабочим законность своих действий. Попытки не удавались.
На середине переговоров вдруг толпа рабочих легла на снег. Оказалось, что солдатам была дана команда и они взяли ружья на изготовку.
– Штабс-капитан, – закричал Теппан, – отмените свой приказ.
Приказ был отменён, рабочие поднялись.
– Неужели вы бы стали в нас стрелять? – спросили у солдат.
Ответа не последовало.
Вскоре пришла телеграмма от Иркутского губернатора, ранее извещённого о событии на прииски, с отменой решений судьи до особого распоряжение.
Рабочие вернулись в казармы.
Тульчинский, окружной инженер Витимского горного округа прибыл днём 22 марта, а тем же вечером прибыл помощник Иркутского жандармского управления ротмистр Трещенков.
И на следующий день 23 марта Тульчинский собрал всю администрацию «Лензото», пригласил ротмистра Трещенкова и начальника Бадабинской воинской команды штабс-капитана Лепина.
– Нет, – твёрдо сказал инженер Теппан, – идти на уступки рабочим решительно нельзя, Константин Николаевич. Товарищество и так несёт убытки, а если потакать рабочим, то они на шею сядут.
– Но рабочие тоже люди, – возразил Тульчинский, – и все силы отдают работе на товарищество.
