Уроды

– И правильно. Вся, блядь, их компашка – ебаные уроды. Ебало тоже там?

– Ага.

– Прячется, сука. Он позавчера в центре одного пацана порезал из местных. Те постановили на сходке выцепить Ебало и пизды ему дать по-взрослому, – хохотнул Толик. – Сдать, что ли, дурака?

Но я знал, что Толик никого сдавать не будет. Одно дело не уважать соседей и другое – сдавать их старшим из других районов. Не по-соседски получается. Я шутку поддержал улыбкой и тут же вжал голову в плечи, когда увидел, что навстречу нам идет Зяба с Котом.

Уроды оценивающе пробежались глазами по крепкой фигуре Толика, льстиво улыбнулись и, потупив глазки, обошли нас. Понятно, что трогать меня в этот момент стал бы лишь самоубийца. Но завтра они точно до меня доебутся. Найдут повод. «Хули не поздоровался. Чо, стесняешься? Чо, не познакомил с другом», и прочая хуйня.

– Как в школе, Тёмка? – по-отечески спросил он, вновь заставив меня улыбнуться. Толик, единственный из старшаков, относился ко мне как-то странно, по-доброму. Никогда не подъебывал и не унижал. Может потому, что в детстве мы были дружны, или не такой уж он и урод, как о нем говорят. А говорили многое…

– Нормально. Школа только началась, – кисло бросил я. – Сейчас девятый, потом десятый, одиннадцатый и на волю.

– Эт правильно. Ирка тоже одиннадцатый заканчивает, а потом в институт, – кивнул он. Ира, его сестра и моя соседка по подъезду, училась в одиннадцатом и ко мне относилась, как и все старшеклассники. Иными словами, не замечала вообще. – Я уже преподов подмазал, чтобы не валили. С этим дефолтом ебаным все как озверели.

– Угу, – поддакнул я.

– Как родаки?

– Держатся, – я тактично умолчал о маминой истерике, сгоревших крохах накоплений и пьяном отце, мрачно смотрящем в стену. Толик все понял и, поджав губы, еще раз похлопал меня по спине.

– Тём, ты это… Если чо надо будет, маякни, – тихо и серьезно бросил он. Я остановился и, посмотрев на него, криво улыбнулся.

– Спасибо. Сам справлюсь.

Не принято у нас жалиться кому-то. Тем более тому, с кем ты не трешься на постоянке.

Толик хороший парень. Один из немногих «людей» в моем дворе. С детства занимался спортом, получил КМС, с серьезными людьми работает и без нужды не залупается ни на кого, в отличие от Мафона и его уродов.

Ирку, свою сестру, он тоже в ежовых рукавицах держит. Да она и сама не против. Учится, гуляет только со своими, с местными вообще никак не трется. Правильно делает.

Но помимо уродов в нашем дворе есть и свои «лохи». Один из них – Катюша. Здоровенный, дебиловатый детина, который откликается не на собственное имя – Денис, а на Катюшу. Его доебывают только пиздюки, пытающиеся выделиться перед сверстниками. То говном измажут, то отпиздят просто так. Старшие Катюшу не трогают и пиздюков гоняют, когда они начинают борзеть.

Я к Катюше хорошо отношусь. Он живет один, мать его умерла года три назад, и лишь жалостливые соседи хоть как-то присматривают за великовозрастным ребенком. То продуктов ему нанесут, то еду приготовят, то одежду новую купят. Я Катюшу как-то от залетных в детстве выручил.

Доебались до него трое с другого района. Двое держали, а третий пиздил по животу кулаками. Катюша даром, что здоровенный, но внутри него испуганный ребенок, который нихуя ничего сделать не может.

Я тогда мелким был, дерзким. Схватил камни и давай швырять. Одному башку разбил, второму в живот попал. Они меня потом долго искали, по району шмонали и пиздюков спрашивали, пока их Мафон не поймал и пизды дал за то, что шляются в гостях, как у себя дома.

Еще один лох, носящий погоняло Пинг-Понг, был известен всему району. Местный аналог Шпилевского и Щенкова, только хуже. Вечно грязный, сопливый и вонючий. Чморили его по делу. Он-то бабок вечерами гоповал; сумки воровал, окна разбивал и гадил по-тихому. То на старших залупался, пока пизды не получал. Он это делал неосознанно. Словно ему нравилось, когда его чморили. Мог остановиться посреди двора и начать кукарекать или по волчьи выть, пока какой-нибудь мужик, проходя мимо, не отвешивал ему леща. В говне собачьем палочкой ковырялся, потом эту палочку нюхал и ржал, как ебанашка.

Как-то раз он на Ебало залупнулся, а Ебало вмазанный был. Он отвел Пинг-Понга в подъезд и заставил себе отсосать. Потом хотел еще выебать, да не смог, слишком обдолбанный был. Избил его в итоге и в подвал столкнул с лестницы. Пацаны говорили, что у Пинг-Понга с головой что-то не то. А я считал, что он просто ебанутый.

Биолог тоже был не от мира сего, но его особо не чморили. Только Мизинец, Ебало и Дрон, когда вмазывались, начинали до него доебываться. Биолог летом частенько по двору лазил, букашек всяких рассматривал, травы собирал. Или в книжку упулится и сидит на лавке. То про микроорганизмы читает, то о причинах Большого взрыва. Невысокий, прыщавый, неконфликтный. Он всегда гулял с бабушкой, а когда та куда-то отлучалась, мигом оказывался в центре внимания старшаков, любивших попиздеть с ним за жизнь.

Галя Два Пальца была на год старше меня и училась тогда в спец интернате для ебанутых, куда мы, будучи мелкими, любили забегать, чтобы подоебывать психов. Закончив девятый класс и получив аттестат, она пустилась во все тяжкие. Её не выебал только ленивый в нашем дворе. Ну и те, кто свой хуй абы куда не суют.

Проблема в том, что у Гали бешенство пизды было. Она хотела ебаться всегда и еблась со всеми без разбору. С местными алкашами, с Ебало на чердаке и с Дроном в Колодце. Мафон трахал её в подъезде зимой и в кустах летом, когда ночи особо теплые. Несколько раз её пускали по кругу в том же Колодце, а уроды потом хвалились, как та извивалась от кайфа. Бедная девчонка, глупостью которой пользовались, ушла навсегда в двадцать пять, когда очередной алкаш, поймав «белочку», пырнул её ножом.

Наш двор небольшой, но интересных людей в нем много. Дядя Саня, например. Однорукий алкаш с волшебным голосом. Когда кто-то из его друзей вытаскивал гитару, послушать дядю Саню собирался весь двор.

Пел он романсы – красивые, тягучие и грустные. Пел хорошо поставленным, сильным голосом, от которого у меня текли слезы и по всему телу бегали мурашки. Вечером дядя Саня пел, а днем валялся в кустах обоссанный и бухой. Говорили, что руку он на заводе потерял, да так и не свыкся с новой жизнью. Жена ушла, а детей не было. Вот и жил дядя Саня в убогой засранной квартирке на первом этаже и вечерами пел песни, собиравшие весь двор.

Бабка с погонялом Слюн. Старая маразматичка, главным развлечением которой было плеваться с балкона на проходящих людей.

– Харк! Птьфу! – плевок летит вниз и смачно растекается на лысине крепкого мужика в белой майке-алкоголичке.

– Пизда старая! Шалава припизднутая! – орет он, грозя кулаком. – Кобыла ебучая!

– Харк! Птьфу! – второй плевок летит следом за первым и плюхается в миллиметре от мужика. Мы с друзьями, будучи мелкими, любили доебывать её, но рот старой дуры не пересыхал никогда, а асфальт под балконом был мокрым, как после дождя.

Максим Чернобылец. Хилый мужик с бледной кожей, мешками под глазами и тонкими ручками. Говорили, что он был в первой волне ликвидаторов чернобыльской аварии, а потом здоровье пошло по пизде. Он частенько плел мелким пацанам рыбок и зайчиков из капельниц, а вечером, нажравшись, выгонял очередного ебаря из своей квартиры, которого туда приводила оголодавшая жена. У меня до сих пор сохранился самодельный ножик, к которому Максим сделал рукоятку из жесткой разноцветной проволоки. Красивый и острый, он частенько привлекал внимание. Дважды его пытался спиздить Ебало, но Максим, поймав как-то урода с моим ножом, дал пацану таких пиздюлей, что Ебало три дня ссал кровью и о ноже моем забыл, как о страшном сне… Люди и звери. Сколько их было во дворе на четыре дома.

Олег Литейщик. Старый кузнец, которого любила вся детвора. Каждому он выливал кастет, надо было только надыбать пару старых аккумуляторов на свалке и притащить ему. Его рогатки разили без промаха, и в соседних дворах не найти было целых окон в подъездах.

Он рассказывал пиздюкам сказки. Страшные и добрые, веселые и грустные. Но всегда грубые. Мы до ночи сидели, слушая его гулкий бас, а разведенный старшаками вдалеке костер казался чем-то сказочным. Там пили дешевое вино и тискали баб, а мы слушали сказки о кузнеце и чертях, о царевне с медной пиздой, о трех волках и старой бабке, которая захотела волчьего хуя. Тысячи сказок… Олег никогда не повторялся, а мы удивлялись, откуда он столько знает. Даже старшаки относились к нему с уважением и называли не иначе, как дядя Олежа. Его старенький «Москвич» был единственной машиной на районе, которую можно было не закрывать на ночь. Все равно никто не тронет, даже залетные.

– Вошел принц в спальню, глядь, а царевна на кровати лежит, – гулкий бас Олега проникает в каждое детское сердце, а темные жесткие глаза с любовью смотрят на бородатого дядьку. – Развел принц ей ноги, глядь, а пизда-то у царевны медная, а волоса у ей серебряные!

– Хахахаха! – смеется малышня. Смеемся и мы с Алёнкой Огурцовой, прижимаясь друг к другу и еще не догадываясь, что школа так сильно нас изменит. Жмемся и кричим, перекрикивая друзей: – Дядь Олежа, а расскажи про зайца, который обосрался!

– Ох, мальки, буде вам. Устал уже, – басит Олег, но улыбается и заводит новую сказку, пока не начинают кричать с окон родители, зазывая детей домой.

*****

– Привет, дядь Олеж, – здороваюсь я с ним. Кузнец постарел еще сильнее, борода белая вся, как снег, а голос все тот же.

– Привет, школяр. Как там? Пятерку получил? – смеется он, сидя на лавочке у подъезда. Кивнув, я улыбаюсь в ответ, потому что смех у дяди Олега заразителен. Даже хмурый Дрон нет-нет, да улыбнется, услышав его.

У второго подъезда бабка Слюн поражает очередную цель, и я слышу привычный мат.

– Шалава ебанная! Шоб тебе, пиздоглазой, муравьи всю пизду выели! – ругается дородная тетка, мамка Пинг-Понга. Он идет рядом с ней, глуповато лыбится, а из носа у него течет перламутровая сопля. Как и всегда.

Поднимаюсь по лестнице на второй этаж, сую ключи в замочную скважину и слышу этажом выше голос Гали Два Пальца, которую кто-то ебет. Галя довольно стонет, а я, ругнувшись сквозь зубы, влетаю в квартиру, из которой вкусно пахнет картофельным супом и отцовскими папиросами.

Я дома, а люди и звери нашего двора продолжают жить, как жили.

Глава четвертая. Испытание Шпилевского.

– Шпилевский, покажи нам хуй!

С этого начались испытания Лёни Шпилевского, которые продолжились до выпускного. В шестом классе, перед уроком физкультуры, когда мы ждали разрешения войти в зал, в голову Коту пришла охуенная, на его взгляд, идея помериться хуями в раздевалке.

Сначала, в шутливой атмосфере, кто хотел, то и демонстрировал собственные кривые хуйцы, а потом пришел черед тех, кто упирался. На несчастье Шпилевского, ему выпало стать первым и последним.

Шпилевский наотрез отказался снимать трусы. Кот, с лица которого исчезла елейная улыбочка, вдруг побагровел, а его глаза налились кровью. Дэн, лениво сидящий по центру скамьи, помалкивал, поэтому Кот осмелел.

– Показывай свой хуй! – прошипел он, на что Шпилевский мотнул головой и попытался встать, чтобы уйти. Он всегда старался уйти от конфликта, но в этот раз ему не удалось. Кот перехватил его за шею и резко ударил в живот кулаком. Лицо Шпилевского сморщилось, а в глазах набухли слезы. – Показывай, а то ебну, нахуй!