Внимание… Марш!

Именно на этом стадионе состоялись все мои личные рекорды на стометровке. Как на тренировках, так и на соревнованиях. Эта дорожка была самой любимой, несмотря на вздутия и заплатки.

Странно было бегать эстафету на тренировке. Обычно это последний вид программы соревнований. Одно-два усталых ускорения с палочкой в руке, втиснутой в чью-то ладонь впереди тебя. И команда «на старт». Здесь же у нас было полтора месяца на то, чтобы буквально довести процесс передачи палочки до совершенства. А совершенство это с лихвой сэкономит нам заметные десятые доли секунд, которые неизбежно потеряют соперники на небрежных передачах с этапа на этап.

Конечно, мы не неслись полный круг, а лишь отрабатывали гандикап. Бегун приближается к отметке, наклеенной широким пластырем на дорожку, принимающий спортсмен стартует, разгоняется, догоняющий продолжает мощный раскатистый бег. Их скорости выравниваются в том момент, когда между ними остаётся полтора метра. Это должно произойти внутри двадцатиметрового коридора. Вне его передача палочки запрещена, команда снимается с соревнований бдительными судьями. Звучит команда настигающего «хоп», выбрасывается назад рука с открытой ладонью. Туда вкладывается палочка, аккуратно, снизу-вверх, между большим и указательным пальцами. Кулак с палочкой сжимается. Эстафета передана. Можно молотить на всю катушку. А настигший бегун сбрасывает скорость и сходит с дистанции.

Удивительно, как этот нехитрый процесс может повлиять на результат. Спортсмен впереди может сорваться раньше, убежать вперед, тормозить ближе к концу коридора, чтобы не запороть всё. И наоборот, настигающий может врубиться в убегающего, который ещё не успел набрать скорость. А можно и попросту выронить палочку. Поднимать обязан тот спортсмен, который уронил, и никак иначе. Бывает, рука дёргается, никак не удаётся вложить палочку в ладонь. Или выбрасывается не та рука, (вариант: сам несёшь палочку не в той руке) – необходимо переложить палочку из левой (правой) руки в другую руку. Всё это съедает драгоценное время!

Мы быстро смекнули, что необходимо не только тренировать десятки нюансов, но необходимо договариваться, как и что. Решили, что Семёнов стартует с палочкой в правой руке, потому что он бежит вираж (против часовой стрелки). Удобнее, чтобы палочка была снаружи виража. Тем более, что бежит он по бровке, чтобы сэкономить даже самые ничтожные десятки сантиметров дистанции. Передаёт Антоше в левую руку. Тем временем Антоша сместится правее и бежит дальнюю прямую по правой половине своей дорожки, с тем, чтобы Эдвин пробежал второй вираж вновь по левой бровке. Антоша вкладывает палочку Эдвину в правую руку. Эдвину опять же удобнее, чтобы палочка была снаружи виража. Я, в свою очередь, тоже прижимаюсь вправо и получаю палочку от Эдвина в левую руку. Так и финиширую.

Каждая пара передала эстафету раз по шесть. Шеф был удовлетворён. Даже за шесть раз можно впечатляюще обкатать технику передачи палочки. Что ж говорить о возможностях, скрытых в грядущих тренировках… На этом разминку перед завтрашним стартом решили завершить.

Мы расслабленно трусили заминочные круги. На ограждениях трибун тусили воркующие голуби. Солнышко весело грело раскрасневшиеся мордочки. Разогретые мышцы умоляли упасть на траву. Тем более, что газон заботливо подготовлен для очередного футбольного матча чемпионата СССР: подстрижен аккуратными широкими полосами – туда-сюда, а на изрытых бутсами пятачках подсажена свежая травка. Бровка и штрафные размалёваны известью. Теперь служащий устанавливает на угловых красные флажки. Всё по высшему разряду.

Помню, как-то неприятно ныла пятка – оборотная сторона жёстких дорожек. Они, безусловно, быстрые и реактивные, но ноги забиваются (и пятки отбиваются!) существенно быстрее.

На завтра собрались все. Открытие сезона – это всегда праздник. Внутриклубные соревнования чем-то напоминают олимпиаду (кстати, не за горами Сеул!): отменяются возрастные категории. Выступают все вместе, одной когортой: стеснительные румяные восьмиклассники и матёрые небритые прапоры.

В финале стометровки зарубились «ветераны». Лёха Пучков в своей тяжеловесной силовой манере опередил на десятку маститого Андрея Шляпникова47, чем потом основательно гордился. То есть – задавался, выкатив грудь и приладив пальцы в несуществующую на олимпийке петлицу. Меня поставили на третью ступеньку пьедестала. С личным рекордом. Полезно было раскатиться за столь основательным паровозом – тандемом Шляпникова и Пучкова.

Эстафеты в первоначальной программе не было. Это была импровизация нашего шефа. По второй дорожке бежал квартет мастеров, ведомый недовольным Шляпниковым, директива сорганизоваться которому поступила в последний момент. По четвертой стартовала наша отлаженная накануне команда.

Почётный судья по спорту, Нимруд Васильевич Томас48 привычно выстрелил из стартового пистолета, так же, как он делал это на московской олимпиаде. Стартовали Пучков и Семёнов. Старший Лёха легко привёз младшему Лёхе добрых пять метров. Но, в итоге, чуть ли не двумя руками всучил палочку барьеристу, который не особо понимал, что ему надлежит делать. Антоша легко сократил отставание нашей команды. Третий этап за мастеров (очередной вираж) доверили прыгуну в длину. Барьерист с прыгуном передали палочку исключительно коряво, воткнувшись друг в друга, благо не выронили её. Затем прыгун с непривычки взял слишком широко, практически выскочив на третью дорожку. В итоге Эдвин передал мне палочку намного раньше, чем её получил замыкающий Андрей Шляпников. Я ощущал за спиной дыхание и поступь настигающего монстра. Но, сто метров – слишком короткая дистанция, чтобы в одиночку исправлять накопившиеся ошибки. Мы выиграли с неофициальным рекордом СССР для нашей возрастной категории. Засчитать его не могли, так как статус наших соревнований не соответствовал требованиям по фиксации не только рекордов, но и спортивных разрядов.

Шеф стоял на трибуне рядом с Бартеневым, раскраснелся и сиял как начищенный медный рукомойник. Что-то возбуждённо втолковывал начальнику. Я готов был поклясться, что обещал тому более громкий и уже официальный рекорд на чемпионате СССР. Бартенев, как водится, молчал. Зачем озвучивать руководящую роль, которая и так всем ясна?

Я проковылял мимо, направляясь в раздевалку.

– Чего хромаешь? – окликнул шеф.

– Пятка.

– Зайди к доктору.

– Сама пройдёт, Никафёдч.

– Смотри у меня. Через неделю «Лужники».

Я и так знал, что скоро чемпионат Москвы. Чего напоминать? И далеко не был уверен в том, что боль в пятке рассосётся сама. Скорее наоборот. Знал, что экзекуции рано или поздно не избежать. Но пилить к доктору не хотелось. Чтобы упустить заказной автобус в Серебряный Бор, а потом пилить на троллейбусе? В раздевалке я встретил Лёнча.

– Как дела?

– Мы с Максом оба взяли два десять. По попыткам ноздря в ноздрю. Пришлось обняться на второй ступеньке.

– Чтобы не спихнуть друг друга? Заклятые друзья и закадычные сопернички, – съехидничал я.

– Чтобы фотографу кадр не запороть, – поправил меня Лёнч, заряжая молнию олимпийки в ползунок.

– Ты Максу рожки не подставил?

– Подставил. А как же! – похвастался Лёнч.

– Он тебе наверняка тоже, – усмехнулся я.

Лёнч подтянул ползунок до подбородка и воздел ладони к небесам (в данном случае к пожелтелому потолку раздевалки, кем-то облитому прыткой пепси-колой). Я вспомнил, как эти два неразлучных деятеля отечественных прыжков в высоту, незаметно подложили друг дружке по кирпичу в спортивные сумки в последний день сборов в Фергане. С богом! На обратную дорожку. Так и потащили их в Ташкентский аэропорт.

– Странно, что вас с Максом в одну часть служить не взяли.

– А что странного? Во-первых, он осенний. На полгода младше. Его призыв – следующий. Во-вторых, у нашего майора четырёхборье. Забыл? Ему только один высотник нужен.

Возразить было нечего.

– Валерка выиграл?

– Да. Два тринадцать. Мог бы и два шестнадцать взять, да снялся.

– Правильно, чего силы разбазаривать? Сезон только начинается.

– А я видел, как Шляпа за тобой гнался, – похвастался Лёнч. – Признаться, переживал.

– Болел за меня?

– Ага! Болел. Горлом. И сейчас болею, – Лёнч схватил себя за шею через воротник олимпийки. Выглушили бидон кваса в четверг, по дороге с вокзала. Холодный был, зараза. Тебе повезло – ты на Маяковке соскочил.

– А я нос по ветру держу.

– Тогда и карман шире держи!

– Зачем? – не понял я.

– Если вдруг из носа на ветру капать начнёт, чтоб добро не пропадало, – дооформил Лёнч шутку. – Физраствор, как-никак. В жизни пригодится.

– Пусть лучше из носа капель, чем из капельницы, – парировал я.

– Кому как повезёт, – развёл руками Лёнч.

Я к тому времени переоделся, а теперь присосался к крану. Прохладная московская водопроводная вода! Что может быть вкуснее после тренировки, а тем более соревнований, где подмешивается ещё и психическое опустошение? Какой там нафиг квас? Впрочем, от кваса я сейчас не отказался бы. Но Мосводоканал его по трубам не передаёт. Из крана его не высосешь. Как минимум, надо переться к метро. Нарыть в кармане шесть копеек за массивную полулитровую кружку. А что такое пол-литра, когда необходимо существенно восполнить запасы влаги в организме?

Лёнч уехал в Новогорск. Я – в Сербор. Автобус был битком. К Рите было не пробиться. Стояли в проходе. ЛАЗ крался грузно и неторопливо. Разбуженные акселератором клапана выли и вибрировали. Гудела трансмиссия. Тормоза скрипели. Стёкла дребезжали. Короче, ехали с музыкой.

На базе царило поэтизированное настроение. Цвёл румянец, распускались шутки. Котяра Шкиряк гордо шастал хвост трубой, словно на собственных именинах. Повариха тётя Паша раскатала три противня с пирогами, украшенными лентами из теста ромбиком. На каждый вывалила по литровой банке собственного варенья – яблоко, малина и чёрная смородина. От души. Пироги румянились, ароматизировали атмосферу. Из кухни притащили титан. Воткнутый в розетку, он электризовал атмосферу. Пили дымящийся крепкий чай, вкушали сытные пироги. Трындели, щебетали и басили. Шкиряк отирался в самой гуще событий.

Серёга Рубцов, пунцовый от славы, пролившейся на него в тот день, ковырял курочку, запечённую специально для него целиком. Рядом лежала вторая, до поры непочатая. Он не просто выиграл толкание ядра, но и выполнил норматив мастера спорта СССР. Конечно, мастера ему пока не присвоят. Ибо, как я уже упоминал, на столь незначительных в календаре сезона соревнованиях, коими был наш столичный динамовский междусобойчик, попросту отсутствует судья необходимой категории для заверения столь высокого результата. Тем не менее, почин на сезон был задан неплохой. Серёга имел право на персональный праздник внутри коллективного.

Рубцов выхватил меня окриком из влившейся толпы, отломил аппетитную ножку с хрусткой кожицей и протянул её мне. Это был жест! Не оценить было нельзя. Я присел рядом, показал Серёге большой палец и впился в диетическое мясо птицы.

Подошла Рита. Я было дёрнулся передать ей надкусанную куриную ножку. Новорожденный мастер спорта пресёк мой порыв и отломил для Риты крылышко. Она поблагодарила, присела за наш столик и поделилась с нами, что заняла пятое место. Не бог весть, но она была довольна – а это главное. Ибо я тем более, а Серёга тем паче. Мы жевали курицу, обсасывали косточки. Обсасывали пальчики, пальцы и пальчищи. Переглядывались и бегло рассказывали друг дружке, как прошёл день на стадионе. Сердобольный толкатель ядра уступил девушке второе крылышко. Рита расцвела.

– Что-то я такая голодная сегодня, – призналась она.

– Оставь место для пирогов, – посоветовал Серёга.

– А ты?

– А я их не ем.

– Почему?

– Если я начну их есть, то вам не достанется, – отшутился богатырь.

– Серёге нужен белок, – объяснил я. – Вот если бы пироги были с мясом, рыбой, или хотя бы с яйцом – тогда как минимум один противень точно попал бы в его лапы.

Рубцов расплылся в румяной улыбке и кивнул.

– На варенье мышечную массу не наберёшь, – поддакнул он.

– А на мороженом? – подмигнул я.

Исполин залился краской. Его спалили.

– На мороженом Сергей набирает душевную массу, – спасла его Рита, заработав очки и третье крылышко, от которого, впрочем, отказалась.

Я вызвался сгрызть это крылышко, и мне было даровано с царского стола. Но Шкиряка такой ход событий не устраивал. Он нагло заглянул мне в глаза и получил-таки кусочек жирной шкурки.

– На котлетах мышечную массу тоже не наберёшь, а на курятине тем более, – полез я в бутылку, – это ж диетическое мясо.

– Как же быть? – запуталась Рита.

– Метандростенолон. А, Серёг? Ты сколько таблеток в день съедаешь?

– Пять-шесть, – отозвался простоватый богатырь. Обычно эти темы вслух не обсуждались.

– И пять-шесть тонн железа за тренировку?

Рубцов кивнул.

– Ты сколько жмёшь лёжа?

– Обычно двести-двести двадцать. Но могу и двести пятьдесят. Наверно и двести семьдесят килограмм смогу, но не пробовал. Тренер запрещает.

– Правильно запрещает. Эти рекорды тебе не нужны. Тебе ядро нужно толкать с рекордом. С твоими большими грудными и трицепсами ты, может, и триста двадцать пожмёшь. Ну, а если случится непоправимое: уронишь штангу на себя? Кому нужны твои покрошенные рёбра и сдавленные лёгкие?

Ритку передёрнуло:

– Скажешь тоже!

Серёга перестал жевать. В глазах его застрял ужас.

– Ничего личного. Я за технику безопасности и здравый смысл. Ты кушай курочку, кушай. Слушайся тренера и всё будет хорошо.

Так мы трещали, а Шкиряк вился вокруг Серёгиных тумбообразных икр, подхватывая лакомые кусочки, то ли оброненные на пол, то ли сознательно ему дарованные. Праздник оказался поделён на всех.

Когда праздничный ужин подошёл к концу, плавно переместились в комнаты. Страсти утихли, чтобы разгореться вновь уже по другому поводу. Чем занять себя на сборах в те редкие часы, когда реально делать нечего? Паша схватил за хобот пошарпанную шиховскую гитарку за шестнадцать рублей с почерневшими от жира ладами, с тугими нестроящими струнами, разбившими в кровь пальцы нескольких поколений атлетов. Втёрся в девичью комнату. Приладил инструмент к коленке, заскрёб ногтями.

– Зачарована. Заколдована. Ветром в поле однажды обвенчана,49 – безбожно перевирает Пашка слова Николая Заболоцкого50, а сам замазал своим масляным взором гордую Стасю, которая поневоле светится теперь фосфорически. Выделена из косяка девчонок, словно карась на крючке, не зная, куда укрыться, как раствориться, как не пропасть. Девки, дайте руки! Не сдавайте меня этому чуду в перьях.

Ну, то, допустим, юркий прыщавый Пашка. А как развлекаются остальные? Чем ещё занимаются на сборах в свободное время? Правильно: поигрывают в картишки. Ну не в шахматы же играть, в самом деле? Что мы, курортники какие черноморских санаториев в полосатых пижамах?

Итак, одним из основных развлечений на сборах в свободное время, были карты. Играли в очень интересную карточную игру под названием «мост», которая ни в каких других компаниях мне никогда не встречалась. Мы наивно называли эту игру на английский лад «бридж», хотя, как выяснилось гораздо позже, никаким бриджем она, конечно, не являлась.

Как известно, играть в карты можно на взятки, пример: преферанс. Есть игры, у которых смысл в том, чтобы побить карту. Это широко распространённые: дурак, бур-козёл. Есть игры-пирамиды, типа пьяницы, где конец игры вам только снится. Есть игры-пасьянсы, где раскладывается комбинация, пример: девяточка. Так вот, наш «мост» не имел ничего общего ни с одним из этих типов. Это абсолютно самобытная карточная игра, принцип которой заключался в том, чтобы собирать комбинации карт, т.е. строить так называемые «дела». Вы сами можете убедиться в компании друзей насколько игра интересная и захватывающая. Я сейчас расскажу, как в неё играть.

Примечания