Василий в ступоре разглядывал изменившуюся уличную атмосферу. Люди спешили. Транспортные средства, казалось, тоже вместе с ними. Небо потемнело, словно наливаясь свинцом; и, от этого «налития» увеличиваясь, приближалось к земле. Давило собою. Где-то далеко ударил гром. На тротуар, словно сбитая этим ударом, с неба упала черно-синяя галка. Затряслась в предсмертной агонии, притягивая взгляды прохожих и еще больше ускоряя их ход.
Непогода поглощала сияющий на солнце еще минутами ранее майский проспект. Взвыла, подлаивая, собака, пугающая не только укрывающихся от шквальных порывов ветра прохожих, но и своего хозяина. Крупные градины размером с перепелиное яйцо посыпались с неба. Не равномерно. А так, словно они с силой били именно землю и выборочно ее жителей, отскакивая попрыгунчиком от людей, тротуара, дороги и предметов соприкосновения.
«Только бы не дождь…» – спасительно глядя на град, подумал Василий.
– В метро!.. – Любовь схватила его, и снова больно, за руку.
Он их все-таки застал на бегу. Дождь. Быстро сменивший град. Холодный, жесткий, бескомпромиссный. И, разумеется, мокрый.
Любовь тянула его в бегущей толпе к спасительному входу станции метро. По мокрой каше из ледяной крупы. А Василий думал: «Лишь бы эта девушка не порвала меня, намокшего… Откуда в ней столько силы? Хотя ведь она же Любовь. Что само по себе довольно-таки сильная штука…»
Затем они тряслись в вагоне подземки. Она, прижавшись к нему, заглядывала в его глаза своими синими и близорукими. Поправляла свои потемневшие до цвета каштана волосы. И затвердевшими сосками груди прижавшись вплотную сквозь намокшую одежду, раскрепощала его одеревеневшее до этого тело.
– Я впервые в метро… с момента гибели родителей… – она горячо прошептала в ухо Василия, касаясь его кожи губами. – Это для тебя чего-то сто?ит?.. Бездушная стоеросовая дубина!
* * *
Они вместе в детско-подростковом клубе интересов.
Аппликации на разную тематику пестрили на стенах и стендах аудитории. Как поразительно изображен мир детскими глазами – беззаботно, но уже по-взрослому: с любовью, с выявлением плохого и хорошего, с отсечением ненужного.
Любовь фотографировала творческие работы и их авторов. Дети радовались их небольшой, но уже славе в рамках клуба и своих семей.
Василий спонсировал работу этого и нескольких подобных клубов, не давая загнуться, уйти в историю аппликации, рисованию акварелью и карандашами, коллажу, искусству оригами… понимая, что это не только развитие творческих способностей детей, их моторики, креативности, но это еще и память на долгие годы. Память в этих рисунках и поделках из бумаги, сделанных собственными руками. А возможно, и привитие этих увлечений и способностей на несколько поколений вперед…
Радостные лица детей. И счастливые – их родителей, сияющих от восторга рукоделием собственных чад.
Руководитель – милая невысокая азиатка – попыталась сделать на память несколько групповых снимков Василия с детьми, но он уходил от этого, ссылаясь на собственную нефотогеничность из-за болезненного недомогания, взглядом встречаясь с понимающей его спутницей. Любовь отсняла детскую радость и их родителей, обещая разослать фото по адресам электронной почты.
Василий же пообещал заказать у фотографа огромные снимки на бумаге для оформления интерьера аудиторий и уличной рекламы клуба.
– Хочешь… я в следующий раз возьму с собой мою старую камеру, – она со страстью прижалась к нему на стоянке такси, так, словно она это делала не первый раз и уже не первый день, – для того, чтобы и ты остался в истории этого клуба?
Непогоды как не бывало. Остатки ненастья высушило начинающее припекать солнце.
– Это не обязательно. – Василий сдул локон ее рыжих волос, щекотавший ему нос. – Я не публичная личность, и сам глянец для меня понятие второстепенное, первостепенно лишь само присутствие его в мире. На бумаге… в изначальном варианте.
– Я уже это поняла… – Любовь бесцеремонно залезла с ним в такси, однозначно определяя концовку вечера, своего и Василия.
– Ты ждешь каких-то объяснений? – Василий первым нарушил тишину в салоне такси.
– И я их получу. – Она в сторону смахнула вредный рыжий локон, а с ним и спутника сомнения.
– Ты излишне самоуверенна.
– Иначе я не нашла бы тебя. – Любовь с томным взглядом положила руку на его колено. – А ты бы никогда не узнал о присутствии в твоей жизни кое-кого еще. И, как ты понимаешь, я не о себе сейчас…
– И что, награда должна найти своего героя?
– Причем уже сегодня! – Она сняла очки свободной рукой, убирая их в чехол, словно готовясь к получению награды прямо в такси.
– Однако… – Василий, краснея и чувствуя позывы возбуждения, глотая слюну, отвернулся к окну.
– Трус… – едва слышно прошептала его спутница.
– Не единственный, кстати, на всей планете… – Василий рассматривал словно аппликатором резанные контуры зданий в оранжевом свете торопящегося за горизонт солнца.
Любовь, едва слышно рассмеявшись, убрала руку с его колена, перед этим больно сжав.
Она была первой после Веры. И после долгого воздержания его многое не устраивало. Мешали пота выделения обоих тел, как результат – размокание и утяжеление его собственного, скованность в движениях. Ее проклятый повсеместный пирсинг, металлом ранящий его кожу легко, как намокшую бумагу.
– Расскажешь мне о нем? – Любовь курила на балконе, ни капли не стесняясь, что сосед из окна напротив рассматривает ее неприкрытую грудь.
– Нет. – Василий вдыхал прохладный вечерний воздух, играя с одним из металлических колец, имплантированных в ее тело.
– Почему? – Она все-таки показала красноречивый жест соседу, отправляя того к невинной поливке цветов на окне. – Это же из-за женщины, верно?
– Почему ты так решила?
– Не знаю… – Она, выдохнув дым, поцеловала Василия в губы, ужасая табачным выхлопом. – Судя по напряжению в сексе, у тебя давно никого не было. Почему? Старая любовь… вероятно, мешающая этому. Образ на фото мужской. Ты смотрел на него так, как смотрят на врага. Вот я и решила…
– Не очень последовательная и не полностью собранная логическая цепочка… не находишь?
– Но она работает тем не менее. – Любовь кошкой приластилась к его отдохнувшему, но не окрепшему телу. – И я это вижу… Так что, расскажешь?
– Да пошла ты!..
– Да… но и ты… – она схватила его за руку, сминая ее, как полуиспользованный рулон обоев, и потянула в комнату, – со мной!
Василий проснулся от запахов приготовляемой пищи. Кофе. Омлет. И напевы каких-то африканских племен. Подпевала «туземцам» и Любовь. Василий отдохнул и восстановился. Тело сухое (последний душ он принял под утро) и упругое.
– С меня – завтрак, с тебя – рассказ…
– Хорошо… Может, после этого ты быстрее исчезнешь из моей жизни. – Он оглядел себя в зеркало, придирчиво рассматривая кожу лица. – Любой, даже незаметный для других изъян кажется вам бельмом в глазу.
– Не пытайся меня запугать. – Она указала на минимально сервированный стол.
И тем не менее, выслушав Василия, она выглядела испуганной, куря на балконе. Так, словно это была ее работа – курить, работа, ставшая временной отдушиной. Возвращаться в комнату Любовь явно не хотела.
«Останется на вторую смену… – Улыбнулся внутренне Василий. – Если только не кончатся сигареты…»
– Я вчера ошиблась…
– В чем же? – Василий удивлен, скрывает это в поглощении кофе, боясь быть уличенным.
– Ты не трус… – Любовь лишь в четверть оборота повернула голову в его сторону, словно обращаясь к кому-то на соседнем балконе. – Ты способен на поступок, даже на самый страшный, из-за… любви.
В ее голосе ноты восхищения и тут же сожаления, что поступок не «из-за любви к ней».
