Когда мир изменился
Бесплотными, само собой.
Мир болен, мир гниёт изнутри. И он, некромант Фесс, некромаг Неясыть, не знает, как его излечить.
Вот и сейчас – летучие тени над лесом предвещали…
– Имя моей спутницы – Этиа Аурикома, из… из Саттара, что в Эгесте.
Сержант набычился.
– Не слыхал. А ты, маг, зубы не заговаривай!..
– Как это «не слыхал»?! – Голосок Этии дрожал, но возмущения от этого в нём меньше не становилось. – Саттар известен вельми, и в наших землях, и в окрестных! Нас и в Эгесте знают, и в Мекампе, да и в самом святом граде Аркине!..
– Сержант! Мастер Артеур! – Другой пикинёр, тоже немолодой, с выбивавшейся седой бородой.
– Чего тебе, Тамас?
– Слыхал я про Эгест! Когда молодой был, на востоке служил!.. Только… думал, что сказки всё это, байки…
– Довольно! – Рыцарь поднял руку. – Маг, имеете подорожную?
– Нет, – Фесс упёр глефу в землю. – Не имею, сэр Конрад.
– Тогда, – злорадно объявил молодой лорд, – по слову и указу его светлости маркграфа, я должен тебя задержать. Заковать в колодки и отправить коронному дознавателю его светлости.
– Колодок не хватит – заковывать всякого без подорожной, – невозмутимо заметил некромант. – Если хватать всех бродяг и нищих, или мелких купчиков, снующих меж городами. К тому же, когда покидал я достойный град Стилкрест, ни о каких подорожных никто и слыхом не слыхивал. А прошла всего неделя!..
Рыцарь не дрогнул. Слегка кивнул своим, и Фесс в один миг оказался в кольце. Острия копий тускло блеснули рыжим в свете факелов.
Этиа Аурикома взвизгнула.
– Бросай оружие, некрос, и без глупостей. – Клинок сэра Конрада почти упирался Фессу в горло. – У меня ладанка с мощами самого святого Каброна Санданского!..
– Бросать хорошие и дорогие вещи никогда не следует, – холодно заметил некромант. – Сержант, прими. – И он сунул глефу опешившему Артеуру. – Смотри за ней как следует. И я бы посоветовал всем – вас, сэр Конрад, не исключая – постараться укрыться внутри. Надеюсь, запоры у вас достаточно прочные, а мощи и обереги – и впрямь действенные.
Сэр Конрад откинул забрало и ухмыльнулся. На верхней губе едва-едва пробивались усики, и усмешка вышла по-мальчишески жестокой – словно он собирался замучить сейчас щенка или котёнка.
Меч он не опустил.
– Железы! – скомандовал рыцарь, не отводя взгляда.
– Над лесом, – Фесс глядел поверх воронёного бургиньота сэра Конрада, – вьются, если мне не изменяет взор, крылатые гиббеты, духи виселиц и тому подобных мест. И, хотя утро уже близко, храбрым воинам его светлости маркграфа не стоит рисковать.
Копейщик, державший заржавленную цепь, замешкался, выворачивая шею; его примеру последовали остальные.
Обычному человеку гиббетов увидеть нелегко, только когда они совсем близко или когда сыты, насосавшись крови.
– Он лжёт, люди! – возвысил голос сэр Конрад. – Лжёт!..
– А ежели нет, сэр? – Сержант Атреур был, видать, неробкого десятка. – Святой-то отец, фра Бенедикт, ушёл!..
Рыцарь недовольно скривился. Обвёл своих людей взглядом – однако у него хватило ума понять, что сейчас лучше с ними не спорить и не настаивать.
– Хорошо. Тем более что святого отца и впрямь нет. Внутрь их!..
На запястьях некроманта сомкнулись железные браслеты. Цепь была старой и ржавой, кожа, обернутая вокруг кандалов, протёрта до дыр.
Этиа сама опрометью бросилась к нему.
– Не бойтесь, дамзель, – покровительственно взглянул сэр Конрад, хотя щёки его несколько разрумянились. – Вы в полной безопасности. Я дал обет защищать слабых, оборонять беззащитных, вступаться за девичью честь – разумеется, если оные не осуждены судом его светлости за богохульство.
Этиа ничего не ответила. Она крупно дрожала, почти тряслась и, несмотря ни на что, цеплялась за некроманта.
Внутри оказалось тепло и сухо; правда, дух стоял казарменный, и Этиа наморщила носик, словно и не была, по её уверениям, «простой девушкой» из Саттара.
Сэр Конрад занимал отдельную выгородку с печкой; остальные довольствовались общей караулкой с лавками, нарами и длинным столом. Под ногами хрустела солома.
– Тебе сю… – начал было рыцарь и осёкся.
Закрытые по ночному времени ставни затрещали; в щели просовывались бледные сероватые когти, рвавшие дюймовые доски, словно гнилую дерюгу. Рамы вылетали одна за другой, в узкие окна лезли длиннющие руки-лапы, тощие, синевато-бледная кожа обтягивает худые мослы, пальцы вдвое длиннее обычных человеческих; поверх круглых безволосых голов пытались протиснуться крылатые гиббеты, рвались изо всех сил, ломая и выворачивая крылья – чёрные блестящие глаза навыкате, вытянувшиеся челюсти щёлкают и щёлкают, словно торопясь дорваться до лакомой человечьей плоти.
Кто-то завопил, кто-то споткнулся, покатился по соломе; кто-то уже тыкал пикой в грудь первой из серых тварей; рыцарь Конрад отмахивался мечом от бьющегося под потолком гиббета, запустил за пазуху левую руку и что-то там лихорадочно искал.
Этиа истошно визжала, пытаясь спрятаться за некроманта.
– Некрос! – сержант Артеур швырнул тому глефу. – Ах ты ж тварь какая!..
И сделал выпад пикой.
Остриё пробило насквозь грудину одного из серых чудищ – гротескных подобий человека, головы – почти идеальные шары, руки до земли, ноги изгибаются в двух местах, словно у фавнов или сатиров. Страшно худы, измождены, сероватая кожа обтягивает рёбра и чресла. Пасти распахиваются – словно открывается крышка у горшка.
– Конрад! – крикнул некромант, ловя на лету отполированное древко, несмотря на кандалы. – Это dauðbarn verur, смерть-дети!.. Ключ! Ключ от!.. – и потряс цепью.
Но рыцарю было явно не до того.
Нанизанный на сержантскую пику мертвяк хрипел, дёргался, тянул длиннющие руки-лапы и упрямо не подыхал. Другой, тоже получив копьём в живот, насаживал сам себя на древко, пока не дотянулся бледными пальцами до запястья пикинёра, стиснул – серые когти прошли сквозь кожу и стальные накладки, погрузились внутрь; копейщик дёрнулся, выпуская оружие, глаза его полезли из орбит, он взвыл дико, животно – и кисть его отделилась от руки, плоть стремительно чернела, над ней поднялся обжигающе-кислый дым.
Серая тварь подтянула себя ещё ближе, но тут коротко свистнула глефа.
Сияющий лепесток клинка прошёл сквозь шею мертвяка, перерубая позвоночный столб, мышцы, сухожилия и жилы; брызнула густая чёрная кровь.
Круглая голова запрокинулась на спину, болтаясь на единственном лоскуте серой кожи.
– Rithugsun! Halshogging! [Опустошение! Обезглавливание!] – мысль некроманта следовала за словом, наполняла форму силой, вливала в неё, словно собственную кровь. Руки скованы, руну не сотворить, но ничего!..
…Караульня словно разламывалась от истошных криков умирающих. Сверху на пикинёров Конрада вер Семмануса обрушились гиббеты, били крыльями, цепляли когтями, пытались впиться зубами, и каждое касание оборачивалось чёрным вонючим дымом.
Доспехи не спасали. Холодное железо, наговорное серебро – ничего не помогало. Твари ночи не убивали, они лишали людей кистей рук, или ступней ног, или вообще отнимали начисто всё от локтя или ниже колена.
Сержант Артеур выдернул пику, ударил вновь, разбивая сталью челюсти и зубы мертвяка. Круглая голова бестии дёрнулась, покрытое чёрной слизью остриё вышло из затылка. Фесс, поневоле неловко, ткнул твари лезвием под подбородок, и правильный шар серой башки покатился по истоптанной соломе.
Dauðbarn забился, задёргался, хлеща, словно кнутом, во все стороны длинными тонкими ногами и руками.
– Осторожнее! – Фесс успел оттолкнуть сержанта. В тот же миг хлестнула серая плеть руки неупокоенного, глубоко ушла в утоптанный земляной пол. Сержант, хакнув, рубанул коротким мечом-кордом, отсёк лапу мертвяка у самого плеча.
– Нет! Девчонку прикрой!.. – Он не мог себе позволить сейчас думать о ней. Совсем не мог.
На ногах остались лишь трое солдат сэра Конрада и сам рыцарь. Он таки выудил из-за пазухи то, что искал, – небольшую ладанку – и сейчас тыкал ею во все стороны, громко читая молитвы; надо сказать, читая правильно, не запинаясь от страха и не путая слова.
Его зажимали в угол, медленно, но верно.
Этиа Аурикома пряталась за спиной сержанта, зажав рот ладошкой.
Серые твари сообразили, что к чему. Их было шестеро, да четвёрка гиббетов билась крыльями о доски потолка.
Короткая цепь по-прежнему стягивала запястья некроманта, и не простая, хоть и покрытая ржой – магия стекала с неё, словно дождевые капли.
Ну что ж, будем по-плохому…
У ног некроманта бился в корчах солдат, лишившийся обеих ног – одной не было аж до самого бедра – и кистей на обеих руках. Глаза закатились от боли, он выл и орал, и должен был бы умереть от потери крови, но раны запеклись, покрылись чёрной коркой, и он жил, жил себе на горе и на…
И на горе другим, вдруг понял Фесс.
А ещё понял, что надо делать.
Остриё глефы чиркнуло, рассекая артерии несчастного.
…Жертва была не подготовлена. Отсутствовала магическая фигура и даже руну толком было не накинуть из-за скованных рук; но грубая, горячая сила, пронизанная и перевитая ужасом и агонией, пылала словно пламя.
Оно вырывалось из поневоле грубых и неверных форм; растрачивалось зря, било не туда – но всё-таки вокруг древка глефы закружилась спираль тонкого, почти невидимого огня, языки его заплясали на чёрных от слизи клинках, пожирая нечистоту и грязь; головы мертвяков лопались одна за другой, заливая всё вокруг чёрной жижей, ломая крылья гиббетам и вбивая их в брёвна стен.
Хруст, мокрое чавканье, зловоние – и нарастающий рёв дикого, вырвавшегося на волю пламени.
Что-то истошно вопил сэр Конрад, но Фесс уже не слушал.
Он уже почти догадался, что тут происходит и что предстоит сделать. Пусть со скованными руками, но сделать.
– Конрад! Спасай людей, вытаскивайте наружу!..
Пинком распахнул дверь.
Ночь встретила серым предрассветным маревом, она жадно ловила и пила, словно кровь, алые отсветы пожара.
– Покажись!..
Гиббеты кружили над полыхающей караульней, словно стервятники. Кружили, но спускаться пока не спешили.
Зато спешили другие. Ломая рогатки, раздирая их кольями собственные брюха и лапы, ползла ещё дюжина мертвяков, уже другого вида – раздутые, распухшие трупы, «свежачки», пролежавшие в могилах совсем недолго. Судя по лохмотьям и обезображенным лицам – отверженные маркграфства, бродяги и нищие, мелкие воришки из самых неудачливых, отдавшие концы то ли в подземельях, то ли в каторжных работах; наспех зарытые без гробов и даже самой простой молитвы в неглубоких рвах – откуда и были извлечены.
Они пёрли без строя и порядка, толпой, толкаясь и пихаясь, и некроманту не потребовалось бы много времени упокоить их всех, но чуть поодаль, у самого края леса, застыла высокая и тощая словно жердь фигура в широченном плаще, висевшем на ней как на вешалке. Скалился нагой череп с остатками чёрной бороды на подбородке, и два огня – как и положено, красные – горели в глазницах.
Лич. Это был лич.
Маг, возжелавший бессмертия и нарушивший ради этого всего законы, писаные и неписаные. Маг, которого тащило по неумолимой спирали, а он сопротивлялся, дёргался, трепыхался, тщась отдалить неминуемое; и каждая его попытка орошалась кровью, кровью и ещё раз кровью.
Разумеется, чужой.
Глава 3
Нижняя челюсть чудища заходила ходуном, задёргалась, заскрипела, словно немазаные колёса. Очевидно, изображало это хохот.
За спиной некроманта жарким и жадным пламенем пылала караулка, из огня и дыма копейщики вер Семмануса вытаскивали задыхающихся в кашле раненых, кого смогли и успели. Сила погибающих ощущалась, словно тот же огненный жар, горячила кровь в жилах, туманила взор, властно требовала боя и мщения.
Нельзя, сказал себе Фесс. Нельзя, если я ещё хоть что-то правильно помню.
Посланные личем неупокоенные меж тем распихали и растолкали рогатки, что смогли – переломали. Это были не жуткие смерть-дети, просто свежие трупы, выкопанные и анимированные, но всё равно они были страшным противником.
Особенно рядом со своим господином.
Личи при трансформе теряют львиную долю магических талантов и умений, но этому, с бородой, хватило и остатков. Поросшая чёрным длинным волосом челюсть дёргалась в жутком подобии смеха, и Фесс вдруг ощутил, как чужая сила пытается заткнуть ему рот, сдавить горло, лишив дыхания; глаза резало, словно в них брызнули кислым соком.
Глефа описала широкую дугу, сверкнули в пламени пожара лезвия. Ближайшему мертвяку снесло голову, из обрубка шеи хлынула чёрная парящая жижа.
Ого. Постарался лич, накачал своих!..
За спиной хлопнул одинокий арбалет – это сержант Артеур пустил стрелу; наконечник с тупым хлюпаньем ушёл в грудь ходячего трупа почти полностью, но не остановил.
За спиной сержанта всё так же пряталась Этиа.
Второму мертвяку точно так же срубило начавшую гнить башку, остальные продолжали напирать, тупо, без строя и без оружия, но зато и без страха или колебаний.
Лич хохотал.
– Вперёд! Именем Господа! – кажется, это сам сэр Конрад. Выбрался, значит…
– Нет! – крикнул некромант, но доблестный сэр рыцарь уже врубился в ближайшего мертвяка, продырявив ему мечом бок. За вер Семманусом последовали его солдаты, опустив пики, и это было очень плохо, потому что…
– Бегите! – рявкнул Фесс. – Бегите, глупцы!..
И вновь его не послушались.
Плохо отбиваться, когда запястья у тебя стянуты ржавой цепью.
Сразу пара копий вонзилась в грудь и брюхо раздутого трупа с рыжей бородой, до сих пор засыпанной могильным песком; раздался хруст, словно рвали плотную ткань, и мертвяк, растягивая почерневшие губы в жуткой усмешке, стал вдруг расплываться, оседать, словно свечка, плоть его жирными волнами потекла по древкам копий, обволакивая их.
Воин постарше и поумнее успел бросить пику. Двое его товарищей помоложе растерялись и опоздали.
Растекавшийся не то тестом, не то кашей мертвяк расползался с жуткой ухмылкой на растянувшихся чёрных губах. Голова его шлёпнулась наземь, а тело, растворившись на глазах, обволокло слизью кисти рук двоих незадачливых пикинёров.
Два вопля, утонувших в рёве пожирающего сруб пламени. Слизь втягивалась под кожаные рукава грубых боевых дублетов, и люди падали, корчась, пытаясь содрать с себя бесполезные уже кирасы.
Лич смеялся.
Рыцарь Конрад выдернул меч из бока ходячего трупа, размахнулся – но из разруба прямо в лицо вер Семманусу брызнула струя чёрной дымящейся жижи.
Тот взвизгнул, бросил меч, вскинул ладони к шлему – зря, потому что на руках – кольчужные рукавицы.
Сержант Артеур что-то скомандовал своим, и уцелевшие попятились, выставив пики. Сам же сержант кинулся к своему лорду, подхватил, потащил к сомкнувшим строй копейщикам; двое бившихся в судорогах солдат замерли на миг – а потом стали подниматься, шатаясь и на глазах раздуваясь, словно рыба-пугало.
Времени не оставалось, и некромант ударил тем, что было, – чистой силой, сжатой стремительным движением глефы. Эх, эх, посох-то остался в двуколке…
Остриё прочертило голубоватую спираль, щедро разлитая вокруг сила от убитых и умирающих позволила использовать себя на малую малость – распухающих воинов вер Семмануса отшвырнуло, сшибло с ног, одного удачно насадило на кол, торчавший из опрокинутой рогатки. Второй, однако, упрямо поднялся, и хоть и пошатываясь, но куда увереннее простых мертвяков побрёл к вчерашним товарищам. Насаженный на кол задёргался, рванулся, освободился – из дыры в спине хлынула всё та же чёрная жидкость, однако он всё равно пытался брести.
На самого некроманта насело сразу полдюжины мертвяков, и ему не без труда удавалось не подпускать их к себе. Проклятье, эта цепь!.. Ключ так и пропал в охваченной пожаром караульной.
Лич торчал нелепой костяной башней, и предутренний воздух дрожал вокруг него; содрогалась сжатая тугим вихрем сила, что отобьёт и развеет любые чары.
При жизни это был очень сильный маг. Донельзя сильный.
– Все прочь! Рассыпаться! – гаркнул Фесс солдатам, и на сей раз несколько человек ему вняли. Бросив копья, кинулись наутёк, к тёмному лесу, озарённому алыми сполохами пылавшей караулки.
Неупокоенные потеряют след, если живые сумеют оторваться.
…Но куда больше воинов сэра Конрада так и остались в строю. Сам рыцарь стоял на коленях и один из пикинёров пытался промыть ему глаза.
И ещё там пряталась белая от ужаса Этиа, угодившая из огня да в полымя.
Ни один из смерть-детей не выбрался из горящего сруба, ни один гиббет не вырвался на волю. И некромант Неясыть совсем по-другому говорил бы с личем, кабы не эта дурацкая цепь на запястьях.
– В голову их пиками! Башки им сбивайте! – командовал за спиной сержант Артеур. – Эй, некрос! Глефу кинь – цепь разрублю!..
Лич заскрежетал что-то яростное, и насадивший себя на кол воин побрёл, шатаясь и дёргаясь, оставляя за собой полосу чёрной жижи, словно вмиг заменившую в нём всю живую кровь. Его товарищ по несчастью кое-как дотащился до недавних соратников, получил копьём между глаз и развалился на части – руки, ноги, торс – все одна за другой вздувались и лопались, обдавая всё вокруг чёрными дымящимися брызгами.
Люди пятились, отступали шаг за шагом, но не бежали, и лишь после того, как ещё один копейщик свалился, угодив под веер чёрных брызг, они не выдержали.
Слава всем силам подземным.
Остались только сам сэр Конрад, сержант Артеур да дева Этиа Аурикома. Правда, сгинули и неупокоенные, кроме той шестерки, что наседала на некроманта, подпитываясь какими-то иными чарами, причём наброшенными только что – острия глефы оставляли лишь пузырящиеся чёрным росчерки, словно на старой плотной коре дерев-мироносиц.
Лич медленно, по широкой дуге, стал огибать свалку, явно нацелившись на сержанта и сжавшуюся подле него девушку. Рыцарь кое-как пришёл в себя и теперь пытался встать, громко читая молитвы. В кулаке его что-то светилось, сияло раскалённо-серебристым. Шлем и лицо залило чёрным, но глаза уцелели.
– Некрос! – вновь крикнул сержант. И протянул руку.
Отдать глефу – словно часть себя. Отдать глефу – остаться безоружным. Но…
– Лови!..
Древко взмыло в воздух. Артеур ловко поймал его – видно, и впрямь был хорошим копейщиком, примерился.
Некромант ударил напиравших мертвяков быстрой руной, под плащом вспыхнул и распался медальон истинного стекла с вплавленной туда мифрильной проволокой.
Его он берёг на крайний случай – как раз такой и пришёл.
Грудь обожгло через все слои лёгкого кожаного доспеха, однако своё дело руна сделала – шестёрку неупокоенных отшвырнуло, сбило с ног, покатило по мокрой земле. Один врезался в покосившуюся рогатку, доломал последнее и теперь дёргался, пытаясь выбраться.
Повезло второй раз – и ему кол вошёл в спину.
«Эк удачно же попадаем!..» – мелькнуло у Фесса.
– Руби! – пока не накатил страх, что бравый сержант может и промахнуться.
Руки вытянуты, цепь на козлах, некогда бывших частью рогатки.
Артеур рубанул.
Шипение, свист, и лезвие рассекло железную цепь словно гнилой канат, глубоко уйдя в вязкое дерево опоры.
– Лови! – Теперь настала очередь сержанта.
Некромант выпрямился. Хорошо, что никто не видит, как блестит от пота лоб и как вздрагивают пальцы, судорожно сжатые на отполированном древке.
Ходячие трупы один за другим поднялись, даже тот, что с колом в спине; однако между некромантом и личем уже не было ни одного мертвяка, и Фесс в тот же миг атаковал.
…Когда-то, давным-давно, в городе Эгесте, в сказке, которая, быть может, приснилась ему, его заклятия вызвали множество летающих черепов – черепов, что рвали жёлтыми зубами его противников, инквизиторов во главе с преславными отцами Этлау и Марком…
Было ли это иль не было – не важно. Нужные чары сплетались, и никакой откат уже не мог ему помешать.
Лицо девушки в берете, девушки с двумя саблями в руках. Рысь, его Рысь.
Он видел её и совсем недавно. Тоже во сне, только в жутком и страшном. На пути, который можно пройти, увы, лишь не ощущая под собой тверди.
Мёртвое поднималось из мёртвого. Ты умел и искусен, лич, но и меня не зря звали некромант Неясыть.
Прах поднимался над дорогой, частицы некогда отжившего соединялись. Сила изменила ход, поменяла направление, рухнула каменной тяжестью на плечи некроманта, кончики пальцев онемели, и – знал он – стали черны и тверды, словно камень, ударь посильнее – раскрошатся.
Но тёмные иглы, не нуждавшиеся ни в какой иной форме, хлынули на лича сплошным потоком, разбиваясь о древние кости.
Лич больше не смеялся.
Вскинул ручищи – костяные пальцы сливались, вытягиваясь двумя смертоносными серпами, словно меч-хопеши. Иглы разили его, вонзались в провалы глазниц, в пустоту безносья, рассыпались чёрной пылью, по желтоватой кости паутинкой бежали трещинки, тотчас затягиваясь, но игл было слишком много.
Глефа плясала перед некромантом, разом чертя атакующую спираль, рождая руны разрушения и гибели, однако уже ясно было, что дело решит сталь – как некогда всё в том же Эгесте, во сне, что не был сном.
Они сшиблись – со спины на Фесса накатывались пятеро мертвяков, шестой отставал.
…И здесь не было Западной Тьмы, у которой можно было попросить помощи, даже великой ценой.
Ливень чёрных игл прекратился – лич ухитрился зачаровать каждую пядь собственного скелета, не поскупился; чувствуется множество алхимических эликсиров, впитанных старой костью, прячутся ушедшие вглубь руны и знаки, укрыты в аккуратно высверленных отверстиях крошечные обереги.
Лич делал себя по частям, медленно, методично и скрупулёзно.
Некромант прокрутил глефой восьмёрку (на самом деле – куда более хитрое и тонкое движение, многослойный символ власти рождался в единое мгновение), однако лич атаковал сам – куда делись медлительность и неуклюжесть, скрип костей и неверные движения!
Хопеш встретил начарованное лезвие глефы, искры так и брызнули; некроманта отбросило, так, что он едва удержался и едва успел отбить молниеносный выпад левого серпа, оставившего бы его без головы.
Каждое движение лича полнила магия. Тщательно сберегаемая где-то в пустом межреберье, она сейчас щедро выплёскивалась, тратилась, и, наверное, чудовище можно было бы измотать, если бы не его слуги.
Что он сделал с ними, этот лич?! Какое заклятье набросил, да так быстро и ловко?!
…Уклоняясь, он отступал. Они могли бы долго играть так с этим давно мёртвым чародеем – однако тут вмешался сэр Конрад.
Достойный отпрыск рода вер Семманусов ухитрился-таки справиться с чёрной жижей мертвяков, наповал валившей его людей, и сумел подняться. Сияние в его кулаке угасло, однако сэр рыцарь либо не заметил, либо не почувствовал.
– Во имя Господа!.. – завопил он, бросаясь вперёд с занесённым мечом.
Что ж, он, по крайней мере, не был трусом.
Однако один храбрый глупец, бывает, наделает больше бед, чем сотня умных трусов.
Сэр Конрад вкось рубанул в шею отставшего мертвяка, того самого, с пробитой спиной – лезвие засело в отвердевшей плоти, эфес вывернулся из руки рыцаря, и сам он поскользнулся на чёрной жиже, растянулся, вскрикнул.
Неупокоенный с мечом в шее развернулся и рухнул сверху прямо на молодого лорда, растекаясь кашей и теряя форму.
Однако вер Семмануса защищало и что-то ещё, помимо доспехов.
Идиотская улыбка ещё играла на распухших и потемневших губах мертвяка, а тягучая слизь уже начала гореть, распространяя отвратительный смрад, словно кто-то накрыл костёр основательно протухшей звериной шкурой.
Размякшее мёртвое мясо обугливалось и рассыпалось пеплом. Выброс силы заставил лича обернуться – а сэр Конрад уже поднимался, быстро и неестественно, шатаясь из стороны в сторону, словно маятник очень спешащих часов.
– Сэр?! – Рыцарь даже не повернулся, он шёл прямо к сержанту и к девушке, по-прежнему укрывавшейся у того за спиной. Лицо у Этии – белее мрамора, глаза расширены.
Случилось всё это в считаные мгновения, пока некромант отражал ещё один выпад изогнутого костяного серпа. Он понял, что случилось, понял, что сейчас будет и никак не мог этому помешать.
Сержант тоже понял, кто нужен его господину. Он помешать попытался, однако благородный Конрад вер Семманус ловко поймал его пику голыми руками, резко оттолкнул – Артеур едва не опрокинулся в пламя пожара, всё ещё пожиравшего остатки сруба караулки.
И протянул руки к дрожащей, оцепеневшей от ужаса деве Этии Аурикоме.
Фесс попытался достать безумного простой и чистой силой, но лорд лишь стряхнул её с себя, словно пёс дождевую воду.
– Вот она, владыка! – прохрипел он, и голос его был поистине нечеловеческим. Хрип и рычание пополам с мокрым хлюпаньем, соединение несоединимого; рыцарь – или уже мертвяк? – сгрёб Этию в охапку, шагнул раз, другой; лич внезапно и резко сжался, прижал костяные лапищи к груди, серпы-хопеши исчезли, и сам он вдруг стал распадаться на отдельные кости и костяшки, рухнув бесформенной белёсой грудой, словно кто-то перерезал проволоку, стягивавшую воедино человеческий скелет в аудитории почтенного медицинского колледжа.