Я такая же странница русская,
как и все мы,
и дом мой забыт.
Многим, многим,
стоявшим у пристани,
было вольно.
Чернела вода.
Время шло,
и смотрело так пристально
на разбросанные города.
«Стоял январь, и было вьюжно…»
Стоял январь, и было вьюжно…
От круглосуточной зимы
земля печалилась недужно,
как от тюрьмы и от сумы.
И я стояла в тихом свете
ночного стража – фонаря…
Металось сердце на рассвете
и ускользало от меня…
«Во встречных взорах …»
Во встречных взорах —
вновь моя ненужность.
Вас нет со мной,
весенние друзья.
И я глотаю
горестную вьюжность,
по перелётным улицам
скользя.
«Какую б жизнь мне не прожить …»
Какую б жизнь мне не прожить —
одну из тысяч, иль немногих.
Гортанный ветер, расскажи,
как ты встречал меня в дороге.
И по дорогам – расскажи,
как среди странниц и цыганок,
в метелях сизых ворожил,
людских не слыша перебранок.
Какую б жизнь мне не прожить —
одну из тысяч, иль немногих.
Что мне об этом так тужить,
меня в дороге слышат Боги…
«Пускай судьба моя одноэтажна…»
Пускай судьба моя одноэтажна,
не в этом соткана моя печаль.
Ведь каждый раз черёмуха всё так же
слетает грустно за речной причал.
Пускай меня отбрасывают бесы
от тихости земной – мне б их простить…
По площадям и улицам воскресным
я жизнь свою ещё несу в горсти…
«Дай, Господи…»
Дай, Господи,
не умереть в надежде
и от тоски вовек не замереть,
встречать и провожать снега, как прежде.
Дай, Господи, —
весною отболеть!
Сиренью облететь —
и вдоволь
нагореваться у окна,
натешиться мечтою вдовьей,
мол, не всегда была одна…
«Пускай пребудет Бог со мной…»
Пускай пребудет Бог со мной,
как эта синева.
Мой голос тихий за стеной
не оборвёт слова.
Пускай он будет —
день земной,
отпущенный с небес.
Я не хочу судьбы иной —
стремительный надрез.
И кто бы там ни произнёс —
пустые словеса.
Я распадусь на сотни вёрст,
как ранняя весна…
«И почему так труден путь…»
И почему так труден путь,
совсем не близок…
Людская жизнь без всякой меры —
