Безобразная Эйвион, или Сон разума
Господская опочивальня была не особенно велика, но тиха и удивительно красива. Её свод цветными спиралями – красными, синими и зелёными, – уходил в сердцевину купола; арки в виде перевёрнутых сердец грациозно упирались на резные колонны. Вдоль оконных и дверных карнизов вились выложенные золотой мозаикой надписи на арканском языке, сплетаясь в одно целое с причудливыми арабесками из цветов, невиданных животных и сказочных чудовищ.
В середине опочивальни на широком ложе под синим шёлковым балдахином, расшитом серебряными птицами, лежал Тар’иик, Красный советник его высочества Мааг’сума, шейна Гази.
Роскошный Белый дворец шейна высился над городом – говорили, что там даже двери из золота, а в садах поют птицы, привезённые из Восточной империи. Множество советников окружало Властелина моря, и самыми высокопоставленными из них являлись Жёлтые. Как уже знала Эйвион, всего их было трое. Ступенькой ниже стояли шесть Зелёных, и, наконец, замыкали круг Совета мудрых девять Красных советников.
Никого из них, кроме господина Тар’иика, Эйвион никогда не встречала, только однажды за те полгода, что ей позволялось покидать дом, она видела, как по улице плавно проплыл паланкин Зелёного советника. Паланкин, тёмного с позолотой дерева, со всех сторон закрытый занавесками, несли восемь черных как смоль рабов, а впереди и сзади, будто не замечая жары, вышагивали солдаты в сверкающих на солнце кольчугах.
Фаиза поведала Эйвион, что Жёлтые и Зелёные советники не живут в Гази – их дворцы стоят на других островах Южного моря, – но лишь время от времени приезжают сюда по повелению шейна, зато пятеро из девятерых Красных постоянно находятся при своём господине.
– А далеко-далеко отсюда, – говорила старуха, – наверное, в месяце пути, в стране Аркаан, стоит дворец Великого Ал’иима, сайида всех шейнов Морского народа.
Эйвион опустилась на колени и, коснувшись лбом прохладного пола, замерла на несколько мгновений.
– Ты можешь подойти, – сказал Тар’иик.
В опочивальне царил полумрак, который едва рассеивали лучики света, пробивавшиеся сквозь цветную мозаику витражей. Эйвион на носочках подошла к кровати, ещё дважды остановившись, чтобы поклониться.
Тар’иик лежал раскинув ноги, почти обнаженный, прикрытый лишь небольшой набедренной повязкой. Это был крупный мужчина лет около тридцати, мускулистый и с волосатой грудью. Голова его была гладко выбрита; лоб прочерчивала едва заметная чёрная горизонтальная полоска – единственная татуировка, указывающая на его высокий ранг.
Эйвион сняла бусы и аккуратно сложила их на пол рядом с кроватью – звяканье ожерелий раздражало господина, – затем нанесла себе на ладони немного лечебной мази и плавными движениями, сверху вниз, принялась втирать её в больное колено. Тар’иик лежал молча, внимательно наблюдая за ней из-под полуопущенных век. И вдруг, приподнявшись, положил ладонь на её руку.
– Моя нога сегодня не болит.
Эйвион подняла глаза.
– Я… не понимаю, господин.
Не отпуская руки, он, едва касаясь, провёл пальцами по гладкому полукружью её бедра, выглядывавшего из разреза тенуры. Она вздрогнула, внутренне сжавшись.
– Ты совсем расцвела, Эйша.
Она молчала, тяжело дыша.
– Сними это. – Он взглядом указал на её юбку.
Руки Эйвион путались в завязках. Наконец, она встала прямо. Тар’иик, скользнув взглядом, удовлетворённо кивнул.
– Прекрасно. Скажи… какая-нибудь пчела уже пила нектар из твоего цветка?
Эйвион покраснела.
– Отвечай.
– Нет, господин, – едва слышно прошептала она.
Тар’иик откинулся на спинку кровати.
– Хорошо. Отправляйся к Фаизе.
* * *
Эйвион привалилась спиной к стене. Губы её дрожали.
– Глупая, – проворчала Фаиза, – любая другая на твоём месте визжала бы от счастья. И ты, с твоим-то лицом, ещё смеешь пускать слезу. Рано или поздно это должно случиться у всякой женщины. И лучше пусть это будет господин Тар’иик, который благоволит к тебе, чем кто другой. Или ты думаешь иначе?
Эйвион растерянно покачала головой.
– То-то, – буркнула старуха. – И знай: выбора у тебя нет. А если господину будет угодно, из его постели ты встанешь не рабыней, а харим – той, которую он выбрал. Сними эти тряпки.
Фаиза медленно обошла вокруг Эйвион, придирчиво её разглядывая. Пощупала грудь, ягодицы, живот, зачем-то велела поднять руки.
– Иди за мной, – буркнула она, наконец, – одежду оставь. Эта больше тебе не пригодится.
Они пошли куда-то вниз, узким коридором, потом через залу с ещё одним бассейном.
– Туда. – Эн’хариим указала на небольшую дверцу. – Там Мааруф, делай то, что он скажет. И не бойся – он н’арк.
Эйвион вопросительно подняла глаза.
– Не мужчина, – пояснила старуха. – Через час я заберу тебя.
Мааруф оказался толстым и розовощёким, с гладким лицом, лишённым каких бы то ни было признаков растительности. Из одежды на нём была лишь набедренная повязка.
– Пожалуйте, – нараспев произнёс он, поклонившись, – но сначала наденьте это…
Он указал ей на сандалии на деревянной подошве.
Зала была круглой и полутёмной, с насыщенным паром воздухом; в её середине стояло что-то вроде низкого мраморного стола. Мааруф завёл Эйвион в небольшую комнатку, очень жаркую. Дождавшись, когда с Эйвион сойдёт семь потов, он сказал ей прыгнуть в бассейн с такой прохладной водой, что у неё захватило дух. Эту процедуру Эйвион повторила три раза, и после третьего евнух велел ей залезть в небольшую ванную, наполненную странной на вкус кисловатой водой, а через четверть часа, уложив её на тот самый мраморный стол, принялся растирать шершавой перчаткой. Под конец он натёр её с головы до ног какой-то пеной, запах которой напомнил Эйвион оливковое масло.
Наверное, это было бы очень приятно, если бы голову Эйвион не переполняли беспорядочные мысли, которые, сшибаясь друг с другом и разлетаясь осколками, порождали невероятный сумбур. Под мягкими прикосновениями пухлых рук евнуха она то впадала в лёгкое забытье, то вздрагивала, лихорадочно представляя себе, что будет дальше. Навязчиво скреблась коготками безумная мысль о побеге. Вскочить прямо сейчас, и мимо банщика – в дверь. Он толстый, в жизни не догонит. Сердце заколотилось отчаянно, и Эйвион едва смогла взять себя в руки. Некуда бежать. С острова уплыть не получится, а в Гази её сразу же найдут. Ей даже негде спрятаться. А потом… Она знала, какое наказание ждёт сбежавшую рабыню: плети, и большая железная клетка на площади. Одна женщина в такой клетке сначала плакала и стонала, на следующий день только бессильно царапала пыльную землю, а на третий высохла под палящим солнцем. Эйвион видела её закатившиеся глаза и распухший язык, торчащий из открытого рта, а тощая рыжая псина с урчанием обгладывала вывалившуюся из клетки руку.
Наверное, думала Эйвион, старая Фаиза права: рано или поздно это случится, и хорошо, что это будет господин Тар’иик, куда лучше, чем если бы что-то такое с ней сотворили те дикари из Морского народа. В конце концов, он знатен и совсем не уродлив. Да, так лучше, занудно твердила она сама себе, но облегчение почему-то не приходило.
Потом вернулась Фаиза, и Эйвион поплелась за ней как сомнамбула. Какие-то девушки расчёсывали ей волосы, сурьмили брови и глаза, делали что-то ещё, чего она не понимала, а спрашивать не было никакого желания. Затем в комнату зашёл незнакомый мужчина в длинном, до пят, белом одеянии, велел ей лечь и раздвинуть ноги. Эйвион было уже всё равно. Мужчина кивнул старухе, и та, удовлетворённо улыбнувшись, проводила его к выходу. Едва касаясь, те же девушки надушили её разными ароматами: запястья одним, шею и грудь другим, ноги – третьим.
– …розмарин разжигает любовную страсть, – бубнила над ухом эн’хариим, – жасмин умножает силы. Лаванда и цикламен очаровывают нежностью, а красная роза возбуждает мужское желание…
Эйвион поставили посреди комнаты и служанки принялись одевать её в белое платье с золотыми узорами. Платье оказалось полупрозрачным, с длинными, едва не до талии, разрезами, идущими по передней стороне ног; бёдра украсили тяжёлым золотым поясом, застёгнутым на узорчатую пряжку.
От густого запаха благовоний, курившихся в высоких кованых подставках, духóв и масел Эйвион стало дурно, и она почти с облегчением услышала приказ Фаизы идти за ней.
Тем временем на улицы Гази уже опустилась ночь; снаружи доносились голоса городских стражников, призывавших тушить огни, и далёкий лай собак.
Дверь открылась…
В опочивальне господина Тар’иика горели бронзовые светильники, распространяя вокруг неясный желтоватый свет.
…и закрылась с лёгким скрипом.
Его руки скользнули по её спине, шее. Эйвион дрожала, как на ветру, не смея поднять глаза.
– Не бойся, – мягко сказал он.
Совсем незаметный среди резных узоров, покрывавших противоположную от кровати стену, открылся и тут же закрылся крохотный глазок.
Глава 3. Харим господина Тар’иика
Следующая неделя – или две? – прошли для Эйвион в какой-то дымке.
Она не работала: Фаиза просто хмыкнула в ответ на вопрос, что ей нужно делать сегодня. Она спала, ела персики, виноград и сочные гранаты, сок от которых тёк по подбородку, пила сладкое вино, слушала пение птиц в саду, рассматривала красочные картинки в толстых фолиантах, потом опять спала, наслаждаясь спокойствием и блаженным ничегонеделаньем. Вместо её маленькой клетушки на задворках дома ей предоставили собственные покои в женской половине: не очень большие, но уютные, с мягкой кроватью, резным столиком, и витражным окном, выходившим во внутренний двор. И каждый день евнух Мааруф парил её и умащивал душистыми притираниями, от которых становилось так легко и звонко, как на душе в весеннее утро, промытое ночным дождём.
И каждый вечер господин Тар’иик требовал её к себе.
– Не пойму, – проворчала как-то Фаиза, в очередной раз заявившись к своей подопечной, – чем ты так его приворожила? Он уже месяц не хочет видеть свою жену. Спору нет, ты сложена, словно богиня Асма, но это… – она указала на её лицо.
– Я не знаю, – сказала Эйвион недовольно. Она не хотела думать о жене Тар’иика.
Следующей ночи она боялась ужасно, но это оказалось совсем не так больно, как в первый раз, и она благодарно улыбнулась своему господину.
Он был нежен; терпелив, но настойчив, и её первоначальная робость мало-помалу отступала перед новыми удивительными ощущениями. Она словно проснулась, и в какой-то момент поймала себя на том, что сидит и ждёт, когда наступит вечер. Она немного смущалась своей наготы и, заметив это, он стал оставлять только один едва мерцающий светильник. Эйвион опускала ресницы, откидывала голову назад, её волосы волнами струились по простыням, и неизведанный мир открывался перед нею. Его пальцы скользили по телу, и она едва заметно вздрагивала, словно чего-то боясь, но прикосновения были так легки и неожиданно приятны, что однажды она сама задержала его руку, тут же испугавшись своего отчаянного распутства.
Днём Эйвион не бездельничала и, когда сон и пение птиц в саду прискучивали, бралась за чтение. По-аркански она читать не умела: буквы Морского народа походили на повторяющиеся причудливые переплетения арабесок, которые мало чем отличались друг от друга. Евнух Мааруф, однако, оказался сведущим не только в части банных дел, и во время длительных купальных процедур терпеливо разъяснял Эйвион книжные премудрости.
Эйвион просила Фаизу приносить ей книги, и та, получив дозволение Тар’иика, таскала их из господской библиотеки одну за другой. Тар’иик, по её словам, оказался весьма удивлён этим желанием своей новой наложницы, но препятствовать не стал. Сама хозяйка жён была неграмотна, и при выборе руководствовалась скорее яркостью переплётов и красочностью миниатюр. Единственное, в чём она время от времени поучала свою подопечную, были хитрости женской науки, иногда такие, что слушая, Эйвион краснела и отворачивалась к окну, делая вид, что там происходит нечто весьма интересное, однако по ночам нередко вспоминала услышанное, ворочаясь и подолгу не засыпая.
Однажды она сидела у себя в комнате и читала. Может, именно эта книга попалась случайно, а скорее всего, старая Фаиза намеренно подсунула её, прельстившись картинками. Эйвион медленно водила пальцем по строчкам, закусив губу, замирая от непривычного томления, и очнулась только тогда, когда дрожащий язычок пламени в лампе погас. На дворе уже стояла ночь, и господин Тар’иик не позвал её.
Эйвион не спала до утра, глядя в темноту, и с первыми лучами солнца послала за Фаизой. Облегчённо вздохнула: он просто уехал по делам. А когда вернулся – это произошло через три дня, – и наступила очередная ночь, случилось так, что горячая волна затопила всё её существо, и в голове помутилось от дурманящего чувства полёта. Она зарычала и крепко-крепко обхватила его ногами, задвигала бёдрами навстречу его движениям, вцепилась скрюченными пальцами. «Сильнее, сильнее», – хрипло зашептала она – и очнулась от звука собственного голоса.
Он смотрел на неё с лёгким изумлением. На его плечах отчётливо виднелись алые полоски с выступившими капельками крови. Она испугалась, и, должно быть, Тар’иик это заметил. Но не её внезапная животная страсть и не вид крови потрясли Эйвион больше всего.
Его лицо.
Потемневшее, с гниющей язвой на левой щеке. Эйвион моргнула – и язва пропала. Должно быть, просто неровный свет от лампы.
Тар’иик усмехнулся.
– Ты удивила меня. Я не думал, что бледнокожие женщины корнов так горячи. Кем ты была в своей стране? Расскажи.
Эйвион села на кровати, пытаясь отдышаться. Её грудь вздымалась тяжело, а тело отчётливо белело в полумраке, но почему-то ей не хотелось ничего прятать. Он налил себе бокал вина и слушал внимательно, задавая самые разные вопросы.
– Ты – дочь малого советника? – поразился он, пытаясь уразуметь услышанное. Эйвион часто не находила подходящих слов в арканском языке. «Рисарь, рисарь» – несколько раз повторил за ней Тар’иик, словно пробуя незнакомые звуки на вкус.
– Рыцарь, – улыбнувшись, поправила его Эйвион.
А много ли шейнов в Корнваллисе? Как это возможно, что шейны ведут между собой войны и почему ваш сайид не дарует им господскую милость? Брови Тар’иика медленно поползли вверх, когда Эйвион поведала ему, что среди корнваллисских шейнов есть женщины, и даже сам король, если у него нет сыновей, может назначить своей преемницей дочь или сестру, и поэтому всех наследниц дворянских родов обязательно учат грамоте и другим наукам.
– И эти женщины так могущественны, что мужчины признают их власть? – задумчиво спросил он.
Они разговаривали полночи, даже дольше – за окном уже забрезжил рассвет, и бронзовые лампы давно погасли, – а уже к следующему полудню Фаиза, придя к Эйвион, остановилась на пороге и поклонилась. Позади неё виднелись две служанки, тоже склонившиеся в пояс.
– Господин Тар’иик приказал препроводить тебя в другие покои. Эти недостойны его харим.
* * *
«Господской милостью» у арканов именовалась склянка с ядом, которую шейн или сайид присылали провинившимся знатным подданным.
Как поняла Эйвион, у Морского народа не было вассалов и сеньоров, и вообще отсутствовало представление о знатной крови. Точнее, оно было, но совсем не такое, как в королевстве Корнваллис. Советником мог стать любой из подданных шейна, которого тот счёл подходящим для этой роли. Но – и это было очень важное дополнение, – назначить нового советника шейн мог только на освободившееся место. Шейн не жаловал советникам ни земель, коих в Гази просто не было, ни особых титулов, но лишь право на почёт и уважение, много обязанностей, а в довесок – часть своих доходов. У Эйвион широко открылись глаза, когда Тар’иик мимоходом упомянул о том, что по милости шейна Мааг’сума он обладает правом рыбной ловли в Гази. Тар’иик, заметив её изумление, изрядно развеселился.
– Да нет же, – едва не поперхнувшись вином, сказал он, – это означает, что мне причитается десятая часть налогов с продажи рыбы на здешних рынках. Но я должен следить за тем, чтобы прочие доходы неукоснительно поступали в Белый дворец.
Шейн, как и каждый из его советников, запросто мог взять в жёны любую женщину, даже рабыню, которая, если устраивала своего господина в качестве наложницы, становилась харим, «любимой», а если приносила ему ребёнка, переходила в ранг «ихтиб», то есть «уважаемой».
С другой стороны, сам Тар’иик являлся Красным советником в пятом поколении, его мать была дочерью другого Красного советника, а нынешняя жена, Зурифе – дочерью одного из нынешних Зелёных. Советники как бы составляли одну знатную группу, но легко могли лишиться своего места и даже жизни по прихоти шейна.
Услышав это, Эйвион сделала для себя кое-какие выводы. Про Зурифе она ничего у господина Тар’иика не спрашивала, но знала, что у них нет детей.
– Вообще-то, – шепнула ей как-то раз её подружка Айят, – этого вполне достаточно, чтобы отказаться от жены. Не понимаю, чего он тянет, и почему не возьмёт ещё одну.
А Эйвион теперь поняла. Вряд ли он может, даже если захочет, просто так выгнать со двора дочь Зелёного советника.
Ей даже стало жалко Зурифе.
Эйвион давно её не видела, но знала, что Зурифе почти не покидает свои покои на женской половине, как, впрочем, все жёны знатных чиновников. На вид ей было около двадцати пяти лет; с большими грустными глазами, всегда густо подведёнными сурьмой, тонким носом, и пухлыми губами. Со слугами она вела себя доброжелательно и спокойно, но, как сейчас догадывалась Эйвион, это спокойствие ей дорогого стоило.
Один раз ночью, уже в своей опочивальне, Эйвион, внезапно проснувшись, села на кровати, уставившись на тусклый огонёк, пляшущий в лампе. А вдруг она понесёт от господина Тар’иика? Она, конечно, ещё очень молода, но мало ли? Бывает, что рожают и раньше. Что тогда будет с Зурифе? И кем станет она сама? Эти мысли не давали Эйвион уснуть до самого утра, и только когда уже забрезжил рассвет, она забылась неспокойным сном на сбитой в комок простыне.
Прошло, наверное, уже около месяца, когда господин Тар’иик вызвал Эйвион в неурочный час. Он сидел в своём кабинете, небольшой комнате с пышным ковром на полу, и стенами, заставленными книжными полками. Его лицо было сосредоточенным и хмурым, а в руке он держал развёрнутый лист пергамента, который при появлении Эйвион небрежно бросил в ящик стола.
– Мой господин звал… – начала она, но Тар’иик лишь махнул рукой, приказывая замолчать. Затем внимательно оглядел Эйвион, так, словно видел её в первый раз.
– Завтра утром ты отправляешься в Белый дворец.
Она вопросительно посмотрела на него.
– На днях его высочество Мааг’сум, шейн Гази и близлежащих островов, поинтересовался моим здоровьем. Я отвечал ему, что, хвала богам, моя нога больше меня не беспокоит. Мне пришлось рассказать его высочеству о девушке из народа корнов, что живёт в моём доме, и обладает удивительными умениями, такими, которые незнакомы здешним лекарям.
– Шейн болен? – растерянно спросила Эйвион. – Но, мой господин… я не училась специально лекарскому делу, и мои познания ограниченны.
Тар’иик опять махнул рукой.
– Это уже неважно. В любом случае я не могу отказать ему в твоей помощи.
– Но здесь нет даже половины тех трав, что нужны для моих лекарств…
Тар’иик раздражённо хлопнул ладонью по столу.
– Я сказал – неважно. Ты должна ему помочь. Мы найдём замены твоим травам. – Иди.
Эйвион склонилась в поклоне и, пятясь, вышла из комнаты.
* * *
Направляясь к Белому дворцу, Эйвион странно себя чувствовала. Так, будто на неё все смотрят. Наверняка никто не смотрел, поскольку и смотреть-то особо было не на что, но всё же.
На ней было три – целых три! – платья, хотя ни одно из них в Корнваллисе не удостоилось бы такого названия. Название имелось у каждого из них, но сходу Эйвион их не запомнила. Нижнее платье, по сути просто юбка, оставлявшая верхнюю часть тела обнажённой, начиналось под грудью и доходило до самых пят. Не белого, но нежно-персикового цвета, в потрясающей красоты вышивке из цветов и райских птиц. Но и это не всё: листья цветов были исполнены золотой нитью, а в глазах птиц сверкали крохотные рубины. Держалась вся эта роскошь на тоненьких бретелях с мелкими драгоценными камнями. Руки и шею украшали тяжелые браслеты и ожерелья из самоцветов.
Сверху на Эйвион надели другое, кисейное – это было даже не платье, а длинный кусок прозрачной ткани, искусно драпированный и скреплённый на плече брошью, а в талии подвязанный шёлковым поясом. И, наконец, довершал наряд простой белый тончайшего полотна плащ, почти полностью скрывавший всё это великолепие: лишь два небольших, по пол-локтя, разреза в подоле давали любопытным взорам возможность увидеть и оценить богатство нижнего платья. На ноги ей надели туфли без пяток, остроносые и тоже в узорах, а на лицо – вечный платок, не чёрный, но белый, к которому, в отличие от одеяний рабынь, добавилась накидка, скрывавшая волосы. Даже не накидка, а шёлковая сеточка, усыпанная мелким жемчугом; на голове она держалась тоненькой золотой диадемой.
Если кто на неё и смотрел, то заметить это было почти невозможно.
Паланкин Эйвион не полагался, и она шла пешком, как любая другая женщина, но разглядывать харим Красного советника было сродни оскорблению, воровству того, что могло принадлежать только ему, и два евнуха со сверкающими алебардами в руках одним своим грозным видом заставляли зевак прижиматься к стенам домов.
Однако, как бы богато не была одета Эйвион, и какое бы количество драгоценностей не сверкало на её платье, запястьях и шее, ей всё же полагалось уступать дорогу свободным арканкам, кроме совсем уж горьких нищенок, которых евнухи просто отгоняли в сторону. Её плащ свидетельствовал лишь об одном: она была рабыней, удостоенной чести ублажать своего господина, а потому являла для него определённую ценность. Одежды свободных женщин чаще всего не скрывали их фигуры, хотя отличались невероятным разнообразием: Морской народ занимал десятки островов во всей южной части моря Арит. Среди подданных Ал’иима, Великого сайида всех арканов, были светлокожие, смуглые и совсем чёрные, вид которых поначалу пугал Эйвион: и мужчины и женщины ходили в одних набедренных повязках, страшно сверкая белками глаз, сжимая в руках копья и звеня невероятным количеством бус. Одежды прочих так же мало походили друг на друга, как и лица их владельцев. Перед глазами Эйвион мелькали женщины в богатых юбках, наподобие той, что была надета на ней самой, бесстрашно подставлявшие обнажённую грудь палящему солнцу; женщины в длинных одеяниях, скрывавших даже кончики пальцев; в цветастых платьях с разрезами до самой талии; а один раз она заметила странную компанию, при встрече с которой даже вооружённые мужчины отводили глаза: человек пять белокожих женщин, в коротких, до колен, кожаных юбках с металлическими бляхами, и таких же нагрудниках. У каждой из них на боку болтался короткий меч, за спиной – небольшой щит, а взгляд серых глаз был холоден и жесток. В отличие от всех прочих, они единственные не носили платков на лицах.
Эйвион с интересом смотрела по сторонам, при этом стараясь не слишком выказывать своё любопытство – здесь это считалось дурным тоном. Дом господина Тар’иика, как она уже знала, в отличие от жилищ прочих чиновников, находился дальше всего от Белого дворца, и ближе к порту – это было неудобство, связанное с обязанностями Красного советника. Уже очень скоро она и её сопровождающие свернули на улицу, где Эйвион никогда не бывала: гораздо более тихую и чистую, чем знакомая ей часть портовых кварталов с его лавками, мастерскими, и кишащими людом рынками.
Здесь были те же самые стены из глиняного кирпича, однако цветные витражи, богатые циновки у дверей и аккуратные садики с апельсиновыми деревьями и пальмами в кадках ясно свидетельствовали если не о знатности, то о достатке местных жителей. Одна-единственная рабыня мела пустынную улицу, тут же сбрызгивая мостовую водой из кожаного бурдюка; завидев харим в белом плаще и сопровождающую её охрану, она почтительно поклонилась.
– Это улица Ариф, госпожа, – сказал один из евнухов.
– Ариф? – переспросила Эйвион. Она не знала этого слова.
– Улица мудрецов, – пояснил тот, – тех, что служат нашему шейну своими знаниями. Это – самый короткий путь к Белому дворцу. И, кроме того, господин Тар’иик велел показать вам это место. Здесь живут нааби, которым знакомы секреты древних книг. Если понадобится, нааби будут внимательны к просьбе Красного советника.
Эйвион кивнула. Она не вполне поняла, зачем ей это, но после недолгих раздумий решила, что скорее всего Тар’иик имел в виду учёных врачевателей, которые смогут помочь в поиске нужных рецептов. Услышанное вернуло её к цели прогулки по городу, и чем ближе они подходили к дворцу шейна, тем больше Эйвион волновалась.