Книга Легенда - читать онлайн бесплатно, автор Следы на Снегу. Cтраница 5
bannerbanner
Вы не авторизовались
Войти
Зарегистрироваться
Легенда
Легенда
Добавить В библиотекуАвторизуйтесь, чтобы добавить
Оценить:

Рейтинг: 0

Добавить отзывДобавить цитату

Легенда

Алек что-то прикидывает в уме, я наблюдаю, как он производит расчеты и рассматривает разные варианты. Быстро закончив анализ имеющихся данных, он выныривает на поверхность и выдает готовое решение:

– Пусть живут в доме на опушке.

Тут пришла очередь задуматься нам с Августом. Спустя пару минут мы понимаем, что это действительно разумное предложение. Я как раз уеду, Лидия с дочерью вернутся не скоро, так что Алек с отцом могут спокойно пожить у нас.

Воспользовавшись возникшей паузой, он пытается встать и уйти, но Август разгадывает его хитрость:

– Погоди, сядь. Нужно поговорить.

Брат вынужден сдаться. На мгновение на его лице опять появляется отчаянное выражение, но он покорно садится. Заметно, что он нервничает – начинает машинально ковырять вилкой несчастную рыбину. Август решительно убирает тарелку, ненадолго лишив сына возможности куда-то девать свою неуемную энергию.

– Что с тобой происходит? Ты можешь нам объяснить?

Молчание. Алек сидит, опустив голову. Мне не видно его лица, но я понимаю, что он испытывает в этот момент.

– Мы хотим понять и помочь, – вступаю я и ловлю на себе одобрительный взгляд Августа. Надо же, как здорово мы спелись, успеваю подумать между делом.

– Скажи, что делать. Мы не хотим, чтобы повторилась прошлогодняя ситуация, – подхватывает дядя.

Никакой реакции.

– Если нужна поддержка, ты можешь на нас рассчитывать, – продолжаю я.

Алек отрывает взгляд от стола:

– Я справлюсь. Сам.

Встает и выходит из кухни. Занавес.

Вечно так – последнее слово должно оставаться за ним.

Август качает головой, но ничего не говорит. Чего больше в его жесте – восхищения? Возмущения? Беспокойства?

Я привык доверять брату, его суждениям. Но не готов отпустить просто так. Возможно, я единственный, кто понимает всю серьезность ситуации. Для Августа это выглядит как очередная странность в поведении сына. Для меня – это тревожные симптомы, которые могут вылиться во что-то более опасное. Я слишком хорошо знаю брата, знаю, сколько раз он был на грани, знаю, как глубоко он переживает любую потерю. И вижу, что он снова подошел к краю бездны.

Поэтому-то и следую за ним, надеясь, что наедине со мной он разговорится. Эта затея не кажется удачной, но я больше ничего не могу придумать. Сколько раз я пытался вызвать его на откровенность, выяснить, что его постоянно гложет, но он либо уходил от ответа, либо отмалчивался. Делал вид, что его мало заботит происходящее, что не придает этому особого значения, отмахивался от моих слов, но я и тогда замечал, что он часто выглядит подавленным. Да и его постоянная тяга к экстремальным переживаниям заставляла быть настороже как в городе, так и здесь. Он все время искал опасности, испытывая свою судьбу, пока в прошлом году Айзек не выстрелил в него. Это ненадолго остановило брата, но спустя время он снова стал попадать в рискованные ситуации, причем казалось, что делает это намеренно. Август, вместо того, чтобы удержать сына, наоборот, как будто бы одобряет такое поведение. Меня подмывало поговорить с ним на эту тему, но я так и не решился. У них и без постороннего вмешательства сложные отношения.

Алек в этот раз все-таки добрался до моей комнаты. Сидит на походной кровати, уставившись в темное окно, залитое дождем, свет, как обычно, не включил. В этом они с Марком похожи – им бы родиться до изобретения электричества. Что тот, что другой любят сумерничать.

Машинально тянусь к выключателю, но решаю оставить, как есть. Может, в комфортной для себя обстановке брат разговорится быстрее.

– Что, сеанс психотерапии? – в его голосе слышна усмешка, – Не стоит тратить свои силы, я в порядке.

– Подумал, что, может, ты хочешь с кем-то поговорить, – до чего же нерешительный тон я взял, аж самому противно, – Тебе не стоит нести это одному.

Алек реагирует неожиданно мягко, хотя я ожидал нарваться на грубость:

– Я сказал, что справлюсь – значит, закрыли тему.

Все, границы установлены. И как бы я ни пытался через них перейти, мне это не удастся, если он сам этого не захочет. Таков уж мой брат. Город едва не сломал его, но он каким-то невероятным усилием приспособился к враждебной среде и нашел там свою нишу. Выстрел Айзека и последующие события сделали его только сильнее. И теперь это. Уверен, он относится ко всем испытаниям как к вызову, на который нужно достойно ответить, попутно прокачав силу, интеллект, выносливость, терпение и прочие качества. Только порой кажется, что это подводит его все ближе к краю пропасти, из которой он не сумеет выкарабкаться.

Я бесславно покидаю поле боя, потерпев очередное поражение, и ретируюсь обратно на кухню. Август встречает меня вопросительным взглядом, я мотаю головой, мол, ничего не вышло, он усмехается. Судя по реакции, он успел неплохо изучить сына, и лучше меня способен предсказать, чем обернется та или иная затея. Я чувствую себя слегка уязвленным, но быстро отвлекаюсь от обид, увидев, какая огромная стопка грязной посуды ждет на столе. Издав мысленный стон, начинаю соскребать остатки еды с тарелок – честно говоря, ненавижу мыть посуду, что тогда, что сейчас. Август тем временем покидает кухню, но у меня и в мыслях не было привлекать его к этому делу, как-никак, он накормил нас ужином. Все честно. Обычно, когда мы остаемся одни, со стола убирает Алек – есть у него такой пунктик, которым мы все пользуемся. Но сегодня он явно не в форме. Я со вздохом вываливаю нетронутое содержимое его тарелки. Придется потерпеть, пока он снова не вернется в свое обычное состояние.

Алек

Кирилл наконец-то оставил меня в покое. Иногда его заботливость переходит в навязчивость, и я едва сдерживаюсь, чтобы не сорваться и не нагрубить. Но в этом его суть, ее нельзя изменить. Признаю, иногда приятно знать, что обо мне кто-то беспокоится, если, конечно, это не становится назойливым. Август в этом плане немного другой. Он действует.

Я спохватываюсь – надо закинуть в стирку промокшие вещи. Если забыть их в пакете, они начнут вонять. Нехотя поднимаюсь и бреду в ванную. Честно говоря, хочется только одного – лечь и уснуть. Не знаю, погода ли так влияет, или что-то другое, но меня постоянно клонит ко сну.

В ванной с удивлением застаю Августа, он успел запустить стирку.

– А, ты уже, – звучит довольно неопределенно и неразборчиво, но он кивает в ответ, – Спасибо.

На его лице мелькнула улыбка, мол, не за что.

– Что тебе снилось, когда мы ехали домой?

– Ничего особенного, – отмахиваюсь, но мне до сих пор немного не по себе.

– Ты ведь запоминаешь сны?

В ванной тесно, пахнет стиральным порошком и еще какой-то химией, ярко светят стоваттные лампочки, многократно отражаясь от белых стен и большого зеркала, да и стиральная машина урчит слишком громко – обстановка совсем не располагает к откровенности.

– Не всегда. Не все. Но некоторые остаются в памяти. Ну, а ты? – делаю ответный ход.

Он качает головой:

– Нет. Совсем не запоминаю.

Вижу, что он не до конца честен, но решаю не давить.

– Почему тебе так важно будить меня, когда приходят кошмары?

Все-таки ему удалось втянуть меня в разговор.

– Я знаю, каково это. Сам всегда мечтал иметь человека, который делал бы то же самое для меня. И такой человек был. Ты ведь понимаешь, о ком я.

Мне трудно представить их вместе – маму и Августа. Но вот же я – плод их любви.

– Во сне ты становишься очень похож на нее. Я не знаю, почему так происходит. Как будто у тебя два лица – днем ты один, ночью другой. Только не думай, что я схожу с ума. Спроси у брата, он скажет то же самое, – Августу нелегко дается это откровение.

– Я и не собирался. Просто странно слышать о себе такое, – Август, сам того не подозревая, задел за больное место. И только сейчас бросается в глаза, что за год он сильно сдал. Я никогда об этом не думал – каково ему видеть меня, находиться рядом, ведь я живое напоминание о единственной любви, которую уже не вернуть. С которой он так и не смог обрести счастье. На его месте я бы испытывал только горечь и скорбь.

– Эй, только не думай, что ты каким-то образом причиняешь мне боль, – Август легко читает мои мысли, протягивает руку к моей голове и взъерошивает волосы точно так, как когда-то делала мама, – Я счастлив, что у меня есть ты. В первые годы после ее ухода только это и придавало мужества жить дальше. Я когда-то говорил, что даже в самых смелых мечтах не мог представить себе такого – но судьба оказалась куда благосклонней. Да, ее нет, но она наверняка видит нас и радуется, что мы рядом.

Я отворачиваюсь, чтобы Август не заметил предательского блеска в глазах. Мне сложно говорить об этом. Сколько бы лет ни прошло с того дня – пять, десять, пятнадцать – эта боль не отпускает. В который раз убеждаюсь, что время не лечит, оно только прячет раны, маскирует их, и при первом же достаточно сильном порыве ветра все эти покровы уносит прочь, и рана вновь начинает кровоточить. Я никому об этом не говорил, да и не собираюсь. Кому от этого станет легче? Поэтому ношу скорбь глубоко в себе. И не только по маме, но и по всем остальным, кого потерял за эти годы. Черт, я бы не хотел дожить до момента, когда окажется, что все твои близкие покоятся в земле, а ты в полном одиночестве продолжаешь угрюмо брести через остаток своих дней, пытаясь найти утешение в ускользающих воспоминаниях.

Мы молчим, погрузившись каждый в свою печаль – это чувство объединяет, но лучше бы нас сблизило что-то другое.

– Тебе нужно жить дальше, Алек, – говорит Август, – Нельзя все время возвращаться в прошлое и заново переживать это. Отпусти. Позволь себе радоваться тому, что у тебя есть.

Если бы он знал, сколько раз я пытался следовать подобным советам! Но порой собственный мозг превращается в злейшего врага, задавшегося целью причинить как можно больше боли. Так было и пару суток назад. Я понимаю, что вел себя неадекватно, но в тот момент казалось, что иначе невозможно. Это пугает. Значит, я был не в себе, и не мог контролировать свое состояние. Что-то пошло не так, раз я испытывал подобное. И это что-то заставляет сомневаться в самом себе, в своем здравом уме. Мне еще понадобится время, чтобы осознать произошедшее и обдумать возможные его причины. Нужно побыть наедине с собой, в тишине и покое. В эту минуту я мыслю достаточно ясно, чтобы испытывать вполне обоснованный страх – а вдруг это повторится? Смогу ли в следующий раз удержаться на краю? Или бесславно сдамся и полностью погружусь в бездну, как это было прошлой осенью? Хватит ли сил выкарабкиваться из этого снова и снова? И как долго я смогу так жить?

– Ты ведь услышал меня? – Август смотрит прямо в глаза, а я не выдерживаю его взгляда. Боюсь подвести его, но киваю в ответ. Лучше надежда, чем грубая правда. По крайней мере, именно в этот момент она будет уместнее.

– Я рад. Иди, ложись, мы сегодня припозднились с ужином. Уже почти полночь.

В комнате стало на порядок темнее. Чувствуется, что скоро осень. Раздеваюсь, забираюсь под одеяло, поворачиваюсь лицом к окну. Чувствую кожей свежесть и прохладу ткани. Окно выделяется тусклым прямоугольником. Постепенно проступают отдельные детали – капли, застывшие на стекле, беспокойное мельтешение сосновых веток, горшок с чахлым растением на подоконнике, кривая стопка книг, неровные складки легкой летней занавески. До меня доходит, что во всей этой картинке нет цветов. Только оттенки серого и черный. Последнего больше. Большая часть комнаты утопает во тьме.

Я разучился воспринимать свет. Вот что со мной произошло. Знаю, что он существует, потому что видел его раньше – но когда? В глубоком детстве? Когда уехал из деревни? Когда вернулся после семи лет отсутствия домой? Или когда наконец-то осмелился встретиться со своими преследователями лицом к лицу? Перебираю в памяти воспоминания, день за днем, событие за событием, ищу в них радость и улыбки, дотошно, как археолог, вскрываю один культурный слой за другим, погружаясь все дальше в прошлое. Да, без сомнения, свет в моей жизни был, я уверен в этом. Но сейчас я не могу его обнаружить. Так бывает, когда среди кучи серых и черных камней ты ищешь единственный яркий, полупрозрачный, с застывшим в нем лучом юного Солнца. Роешься и роешься, но не находишь, даже если он спокойно лежит на поверхности, на самом виду.

Словно в твоем мозгу отключились клетки, которые отвечают за восприятие света. Ты физически не можешь его уловить, как бы ни старался, как бы ни хотел этого. Все тонет во тьме, растворяется в серых сумерках. И ты тоже. Медленно отступаешь в тень, сливаясь с ней. Вначале это больно. Ты пытаешься сопротивляться, вырваться из цепкой хватки бездны; и во время неравной борьбы понимаешь, что так не должно быть, что это неправильно. Захлебываешься, рвешься к поверхности. Но чуть позже сознание подсказывает тебе другой выход – береги силы! И ты неподвижно зависаешь где-то между мирами. Всматриваешься в окружающий холодный мрак в поисках чего-нибудь, за что можно схватиться и выплыть на поверхность. Если тебе повезет, такая вещь обязательно найдется. Неважно, что это будет. Может, чья-то теплая ладонь. А может, бесконечное море тайги. У каждого свое.

Как вновь научиться видеть свет? Как впустить его обратно в жизнь? Я всматриваюсь в сумрак за окном и отчаянно ищу выход. Внутренний голос подсказывает, что это будет нелегко. Но меня никогда не пугали сложные задачи – и раз жизнь подкинула еще одну, значит, я должен с ней справиться. Да, это займет время. Много времени. Но я готов.

Прошлое

Кровавый след тянулся долго. Яркие капли поблескивали на опавшей листве, их становилось то больше, то меньше. Вот они разлетелись в стороны – лось остановился и, видимо, попытался стряхнуть стрелы, которые причиняли ему боль. Одну ему все-таки удалось сбросить, самую первую – человек наклоняется и подбирает ее, тщательно вытирает и кладет в колчан, к остальным. Крови стало заметно больше, и капли уже не ложились прямой линией, а тянулись рваными зигзагами. Волк неспешной рысцой унесся вперед, человек тоже прибавил ходу, почуяв, что развязка близка. Их шаги разносились по притихшему лесу, в котором все живое затаилось в ожидании исхода их противостояния. Где-то в вышине хрипло каркнул первый ворон; услышав этот гортанный звук, к нему подтянулись остальные. Черные кресты закружили над местом, где упал обессиленный лось. На последнем издыхании он забрался в овраг, в самую гущу разросшегося ольховника, словно надеясь, что те своими гибкими ветвями защитят его.

Когда человек осторожно спустился со склона, все было кончено. Первым делом он вынул остальные стрелы, древко одной оказалось сломанным пополам. Острым ножом привычными движениями рассек шкуру, выпотрошил тушу, внутренности отнес подальше, чтобы отвлечь падальщиков – на пару дней они довольствуются и этим; отрезал себе несколько приличных кусков мяса, которые мог унести, а потом плотно закидал тушу ветками и лапником. Сразу отдал волку его порцию – так он выражал ему благодарность. Неторопливо пустился в обратный путь, к своему временному жилищу. Сегодня в условленный час он подаст дымовой сигнал, чтобы соплеменники присоединились и помогли донести мясо до дома.

Разжигая костер, он старался вести себя так, как на его месте поступил бы опытный охотник – почтить молчанием павшее животное, поблагодарить духов тайги за удачную охоту, подложив в огонь кусочки жира. Все это он проделал серьезно и сосредоточенно, хотя изнутри его распирала кипучая радость, которая нет-нет, да и прорывалась наружу, озаряя смуглое лицо широкой улыбкой.

Волку передалось его настроение – и он, словно щенок, ластился к хозяину, выпрашивая лакомые кусочки. А человек, приготовив обед и насытившись, подбросил в костер охапку листьев, травы и сухого навоза, чтобы белый дым, отвесно поднимавшийся над деревьями, было видно издалека. Брат, возглавлявший другой отряд, должен быть где-то неподалеку, и если не к ночи, так к утру, подойдет со своими людьми.

К вечеру похолодало, ярко-желтый закат обещал сухую и морозную погоду, значит, мясо сохранится лучше. Успокоенный этими мыслями, человек вновь развел огонь в очаге, закутался в шкуры, согрелся и уснул. Он привык полагаться на чуткость волка, зная, что тот загодя предупредит о приближении любых живых существ.

Спустя несколько часов он почувствовал, как напряглось тело питомца. Волк резко вскочил, вздыбил шерсть на загривке и глухо заворчал. Человек проснулся мгновенно, подкинул несколько сухих веток и еловых лап в тлеющие угли; потянулся к оружию, бесшумно выскользнул наружу через заднюю дверь, нырнул в ночь. Глаза, привыкшие к темноте, улавливали любое движение. Света ущербной луны было достаточно, чтобы различать все происходящее на открытой площадке перед домом. Волк в это время бесшумной тенью скользил где-то там, среди деревьев, выслеживая того, кто потревожил его сон. Если это окажется враг, то он постарается спрятаться от хищника в заброшенном жилище, чьи крошечные оконца гостеприимно светились изнутри, словно приглашая заглянуть на огонек. Оказавшись в доме, он станет отличной мишенью, а яркие всполохи огня в очаге на какое-то время ослепят его.

Но все предосторожности оказались напрасными – на лужайку выбралась знакомая фигура, за ней следовал волк. Человек выдохнул и улыбнулся. Он, конечно, надеялся увидеть брата, но не так скоро.

– Ты где? – тихо позвал тот.

Ему захотелось разыграть брата – он замер, затаил дыхание, чтобы ни один звук его не выдал.

– Не время затевать игры, выходи, – брат сразу раскусил уловку, – Я устал и голоден.

Младший сдался и покорно выбрался из своего укрытия. Брат действительно выглядел загнанным.

– Боялся, с тобой что-то стряслось, бежал несколько часов. Не люблю я это место, – он настороженно огляделся, – Слишком много крови тут пролилось. Говорят, души тех, кто погиб от руки врага, не находят покой, пока не отомстят ему. Или его семье.

– Я добыл лося! – он готовился к этому моменту, представлял, как удивится брат, как он будет горд и доволен, надеялся на похвалу, на худой конец, на одобрительный возглас, но вместо этого тот лишь сухо кивнул.

– Не стоило отпускать тебя одного, – брат устало потер глаза, – Ты пока слишком молод и неосторожен.

Он обиделся, но постарался не показывать виду. Пряча глаза, жестом пригласил брата в жилище. На правах хозяина налил ему воды, подал холодное мясо. Тот с жадностью набросился на угощение, ел быстро, отрезая небольшие кусочки, запивая брусничной водой. Волк остался снаружи – он знал, что старшему не нравится его присутствие.

– Как тебе это удалось? – брат, наконец, насытился, тщательно вытер лезвие небольшого ножа пучком травы, – Мы-то пусты, ничего не выследили.

– Волк помог. Я спустился к озеру, хотел подстрелить утку, но тут появился лось.

– Далеко ушел?

– Нет, полег почти рядом.

– Хорошо, – брат растянулся на шкурах, – Завтра, когда рассветет, займемся им. Как раз и наши подойдут, я ведь налегке прибежал. Старик увидел дым, встревожился. Думал, что-то произошло. Ты его знаешь. Сразу отправил меня сюда.

Младший усмехнулся.

– Не ожидал от тебя такой удали. Да не дуйся ты! Теперь у людей появится надежда. Она поможет пережить трудные времена. Сегодня ты подарил жизнь своим соплеменникам, понимаешь? А это многого стоит, – старший закинул руки за голову и прищурившись, глядел на ярко пылающий огонь, – Отец будет доволен.

До их слуха донеслось короткое царапанье – волк нерешительно просился внутрь. Младший бросил быстрый взгляд на брата, тот кивнул:

– Впусти. Он это заслужил. Возможно, ты был прав, когда оставил в живых этого щенка. Тогда ведь никто не мог предположить, что зверь сослужит нам такую службу.

Младший радостно вскочил и приоткрыл дверь, волк скользнул внутрь, свернулся перед очагом. Старший потрепал его по загривку, зверь удивленно поднял голову – никто из людей, кроме хозяина, не обращался с ним так ласково. Значит, что-то изменилось. Но ему было непривычно задумываться о причинах поведения других двуногих, и он принял это как должное. Жизнь преподносит и не такие сюрпризы – вчера ты был голодным и отверженным, довольствовался крохами, которые выделял хозяин из своей скудной порции, а сегодня сыт, ночуешь в тепле, и никто не пытается согнать тебя с места.

Человек чувствовал почти то же самое – пара удачных выстрелов и давнее решение оставить в живых беспомощное, поскуливающее от ужаса, существо, круто изменили его жизнь. Нотки уважения и легкой зависти, которые он уловил в голосе брата, обещали ему нечто совершенно новое. Он уже не тот робкий и застенчивый семнадцатилетний мальчишка, который пришел сюда позавчера; он почувствовал твердую землю под ногами и обрел уверенность в своих силах. Слова брата были большим, чем просто единичной похвалой, они сулили младшему новое положение в их племени.

Братья быстро уснули – отчасти из-за того, что присутствие волка внушало спокойствие, да и в заброшенном жилище было непривычно тепло; они позаботились о том, чтобы огонь не погас до утра.

Кирилл

Книга Петра была задумана, как академический труд, но рукопись случайно попала на глаза издателю, который родом из наших мест, он заинтересовался, добыл контакты автора – так все и закрутилось. После долгих препирательств получилось увлекательное чтиво, наполовину исследование, наполовину – приключенческий роман. Аудитории эта гремучая смесь зашла, и книга долго держалась в топе продаж, за несколько лет выдержав с десяток переизданий. Петр проявился с неожиданной стороны: как историк, он выказал должное уважение к деталям, а как писатель – мастерски закрутил интригу. Коллеги, втайне завидуя его успеху, всячески охаивали книгу, что это несерьезно и недостойно пера настоящего ученого, чуть ли не с лупой выискивали ошибки и, не находя, в конце концов, выдавили его из института. Но к тому времени Петр успел сделать себе имя и работал над вторым романом. Мы поддерживали с ним связь, он приезжал к нам в гости на недельку-другую за вдохновением. Все это время он проводил в моем доме у озера, иногда писал, но чаще просто отдыхал. Мы ни разу не заговорили о брате. Не знаю, почему.

Петр философски отнесся к увольнению из института. Я ожидал увидеть его подавленным, но вместо этого встретил человека, полного оптимизма и планов на будущее. Складывалось впечатление, будто он зажил собственной жизнью и занялся делом, о котором всегда мечтал. «Пора уступить место молодым, я уже внес свой вклад,» – вот и весь его комментарий по этому поводу. Свой отпуск он провел в деревне, его принимали, как почетного гостя. Небольшого роста, полноватый, полностью поседевший за эти годы, с очками, упорно сползающими к носу, деловитый и неизменно бодрый – таким мы его запомнили. Несколько месяцев назад его не стало. Он успел опубликовать серию из пяти романов, которая была не менее успешной, чем первая книга. И вся наша семья, и брат, в частности, способствовали этому. Не знаю, как бы отреагировал Алек на подобные события. Наверное, скупил бы все книги Петра – он всегда любил читать. Правда, чаще он предпочитал серьезные произведения, «тяжелые», как называла их Лиана в детстве, имея в виду не столько сюжет, сколько вес.

Я оставил книги брата себе. Марк забрал несколько томов, но остальное хранится в доме у озера. Когда мы только проектировали этот дом, я отвоевал небольшую комнатку под кабинет, он же – библиотека. Прибил полки от пола до потолка, плотно уставил их книгами. У окна – старый письменный стол, который я перевез из отчего дома. Удобное кресло. Приглушенное освещение. Проведя в кабинете некоторое время, понимаешь, что книги, оказывается, отличная звукоизоляция. Внутри тихо, слышен только шорох страниц, изредка прерываемый звяканьем ложки – я люблю чай с лимоном. Если закрыть дверь, можно представить, что ты совершенно один.

Честно говоря, я никогда не был книжным червем. По крайней мере, чтение большую часть жизни ассоциировалось с работой. Пока не приехал Денис со своей библиотекой и не обосновался в доме Августа и брата. Я часто к ним заходил, и почти каждый раз Алек со своим соседом рано или поздно заводили разговор о прочитанном, сыпали цитатами и ссылками, которые я не понимал. Денис искренне удивлялся моему невежеству – ему было невдомек, что в мире есть люди, которые крайне редко берут в руки книги. Я, к своему стыду, относился именно к такой категории. Потом брат, которому надоело меня просвещать, стал настойчиво рекомендовать любимые произведения. Я вначале отнекивался, но как-то во время ночного дежурства, когда все сообщения в мессенджере были прочитаны, а ленты в соцсетях изучены вдоль и поперек, заскучав, все-таки сдался и начал читать. Ночь пролетела незаметно. Так я и подсел на чтение.

Год за годом я скрупулезно собирал свою библиотеку – и теперь могу гордиться ею. В ней есть и роскошные издания, которые нанесли ощутимый урон семейному бюджету, и рабочая литература, и классика, и современные авторы, и книжки, с которыми росли мы, а потом они перешли моим детям. Но самыми дорогими остаются книги брата – они занимают всего одну полку, и я не раз перечитывал их. Он не был аккуратен, и часто загибал уголки страниц, корешки у многих погнуты; у пары книг рассохся клей, которыми скреплялись листы, и теперь они буквально рассыпаются в руках; на страницах можно обнаружить пятна, происхождение некоторых из них остается для меня загадкой. Ну, и та книга, которую он читал перед исчезновением – он где-то раздобыл большую скрепку, и ее оттиск за эти годы буквально пропечатался на нескольких страницах. Каждый раз, раскрывая ее на этом месте, я пытаюсь понять, о чем он тогда думал, вычитать между строк ответы на вопросы, которые преследовали меня все эти десять лет. Что он тогда чувствовал? Повлияли ли на его решение эти слова? Я стараюсь представить себе тот день – вот он просыпается, как обычно, рано утром, зажигает маленькую лампу-прищепку, которую пристроил в изголовье, нашаривает под кроватью начатую накануне книгу, открывает, погружается с головой в выдуманный мир, а потом кто-то – скорее всего, Август, зовет его. Он встает, одевается, бросает раскрытую книгу на постель, а когда приходит время ее заправить – еще один его пунктик, торопливо ищет, чем бы отметить место, на котором остановился. Озирается в поисках подходящего предмета, замечает стопку моих бумаг, выдергивает скрепку и решает, что она идеально подойдет для роли закладки. Захлопывает книгу, прячет под подушку – там я ее и найду.