Великий крестовый поход
– Если я плохо к тебе относился, то приношу извинения. Ты заслуживал лучшего. Под конец нашего путешествия я устал, но… словом, я слишком много возомнил о себе и позабыл о том, сколь многим я тебе обязан.
Нильс поднял глаза и ответил с оттенком отчаяния:
– Забудь о своем долге, Тауно. Это я в неоплатном долгу перед тобой.
– За что, друг мой? – мрачно усмехнулся Тауно. – За то, что тебе приходилось идти навстречу опасностям, снова и снова рисковать жизнью ради нашей сестры? За то, что впереди тебя ждут еще бóльшие трудности?
– Разве? А богатство и все, что оно означает – конец нужде, издевкам и насмешкам других людей? Да, я помогаю Маргрете, то есть Ирии, но разве я уже не вознагражден за это сторицей?
– Гм. Я не очень-то искушен в обычаях жителей суши, но могу предположить, что все шансы против тебя, и если ты потерпишь неудачу, твоя смерть от рук людей станет куда ужаснее, чем в океане или в пасти морских монстров. Задумывался ли ты об этом, Нильс? – потребовал ответа Тауно. – Думал ли по-настоящему, серьезно? Я спрашиваю ради Ирии, но и ради тебя тоже.
– Да, думал, – твердо ответил юноша. – Ты знаешь, кому я служу в моем сердце. Так вот, ради нее я готов сделать все, что в моих силах, и каждый свой свободный час я проводил, строя разные планы. Ингеборг станет моей первой советчицей, она лучше меня знает этот мир, но она не останется единственной. Будущее в руках Господа, но все же я храню надежду. – Нильс перевел дыхание. – Ты ведь знаешь, что торопливость погубит нас. И каждый шаг нам следует тщательно продумать.
– Верно. И сколько же времени потребуется? Год?
Нильс нахмурился и подергал жидкую бороденку.
– Пожалуй, больше. Сперва мне потребуется приобрести соответствующее положение… но ты не про это желаешь узнать, верно? Ирия… если все пойдет хорошо, то… мы можем выкупить ее через год. Видишь ли, это зависит от того, каких союзников мы сумеет отыскать. Словом, через год мы лучше будем знать, как обстоят дела.
– Тебе виднее, – кивнул Тауно. – Тогда через год мы с Эйян вернемся узнать новости.
– Вас не будет так долго? – изумился Нильс.
– А зачем нам торчать здесь, если мы можем заняться поисками своего народа?
Нильс судорожно сглотнул. Пальцы его рук переплелись. Через некоторое время он собрался с духом и спросил:
– Где вы станете искать?
– На западе, – ответил Тауно, смягчившись. – Возле Гринланда. Как-то в море, одной лунной ночью, мы с Хоо говорили об этом. У нас было видение будущего, у меня очень расплывчатое и неясное, но Хоо мне сказал, что услышал в голове чей-то шепот, и этот голос сказал, что где-то в тех краях меня ждет часть моей судьбы.
Солнечный луч упал на Тауно, превратив его волосы в янтарь. И, словно вспомнив о насущных проблемах, Тауно пожал плечами и пояснил:
– Это вполне логичное направление. По дороге, возле Исландии, мы сможем узнать кое-что полезное.
– Ты будешь беречь Эйян от опасностей? – страстно спросил Нильс.
Тауно коротко рассмеялся.
– Гораздо труднее не дать ей сломя голову кинуться навстречу опасности. – Пристально вглядевшись в Нильса, он добавил: – Давай не будем накликать беды. Нам их уже с лихвой досталось. Лучше договоримся о том, как встретимся снова.
Словно спасаясь от тоски перед расставанием, Нильс с жаром бросился обсуждать эту проблему, обмениваясь с Тауно всевозможными предложениями. Брату и сестре предстояло сообщить о своем возвращении заранее, а потом дожидаться появления Нильса. Место, где они сейчас находились, плохо подходило для будущей встречи – на берегу почти не имелось укромных мест, а если их заметят вышедшие в море рыбаки, это вызовет опасные слухи. К тому же Нильс будет сильно рисковать всякий раз, возвращаясь за новой порцией золота. Уж лучше ему не совершать непонятных поступков в округе, где его все знали.
Они решили встретиться вновь на острове Борнхольм в Балтийском море. Тауно хорошо знал и любил этот почти необитаемый островок. Нильс, во время одного из своих прежних плаваний, тоже бывал в этом ленном владении Лундского архиепископа и познакомился там со старым моряком – надежным человеком, владевшим лодкой в Сандвиге. Пусть дети морского царя отыщут его, представившись путешественниками, и передадут через него тщательно составленное послание для Нильса. За небольшую плату – брат с сестрой уже надели на запястья витые золотые браслеты, от которых можно при необходимости отрезáть кусочки, – моряк согласится доплыть до Дании, отыскать Нильса и доставить ему весточку.
– Тогда до встречи через год – если будем живы! – сказал Тауно.
И они с Нильсом скрепили договор рукопожатием.
* * *Ингеборг и Хоо стояли на берегу, окутанные влажными завитками тумана, посеребренного невидимым солнцем. У их ног плескались воды Каттегата.
– Надо уйти до полудня, пока туман скрывает нас, – сказал Хоо. Ему предстояло увести шлюп подальше в море и бросить его там, чтобы он разбился у берегов Швеции или Норвегии, где корабль никому не был знаком. К тому времени серый тюлень уже давно плыл бы к родному Сула-Сгейру.
Ингеборг обняла его, позабыв о рыбной вони, которой пропитается ее платье.
– Увижу ли я тебя снова? – спросила она сквозь слезы.
Грубое лицо Хоо удивленно дрогнуло, массивная неуклюжая фигура напряглась.
– Ах, милая, зачем я тебе?
– Потому что ты… хороший, – пробормотала она. – Добрый, заботливый… А многие ли заботятся о других в этом мире… или потом?
– Ну и олух твой водяной, – вздохнул Хоо. – Нет, Ингеборг. Море ляжет между нами.
– Ты сможешь навещать меня. Если все пойдет хорошо… я куплю себе островок или полоску пляжа, построю себе домик…
Хоо обнял Ингеборг за талию, привлек к себе и долго вглядывался в ее глаза.
– Ты настолько одинока?
– Это ты одинок.
– Ты думаешь, мы могли бы… – Он покачал головой: – Нет, радость моя. У тебя своя судьба, у меня своя.
– Но пока они не сбылись…
– Я ведь сказал «нет».
Хоо замолчал. Вертелись клочья тумана, о чем-то бормотали волны. Наконец очень медленно, словно каждое слово было тяжкой ношей, он произнес:
– Самое дорогое, что в тебе нашел я, – твоя женственность. Но мое второе зрение… точно не скажу, все смутно очень, но… внезапно испугался тебя я. Такую странность почуял в тебе я… в тебе, какой будешь ты завтра.
Он разжал руки и шагнул назад.
– Прости меня, – пробормотал он, подняв руки, словно защищаясь. – Говорить не должен был я. Прощай, Ингеборг.
Хоо повернулся и шагнул в море.
– Зачиная сына, – крикнул он сквозь клубящийся туман, – о тебе я думать буду.
Ингеборг услышала его шаги по воде. Услышала, как он поплыл. Когда туман поднялся, шлюп был уже на горизонте.
* * *Общего прощания так и не получилось – обе пары попрощались наедине. Нильс и Ингеборг долго смотрели на север, пока их возлюбленные не исчезли в волнах. Небеса распахнулись нараспашку, море сверкало. Вдалеке темным пятнышком пролетела стая бакланов.
Нильс встряхнулся.
– Что ж, – сказал он, – если мы хотим добраться до Элса засветло, то пора идти.
Эту ночь они собирались провести в ее хижине, а если хибарка развалилась за время долгого отсутствия Ингеборг, то, может быть, отец Кнуд пустит их переночевать. Утром они начнут упорную борьбу за спасение Ирии, но по крайней мере начнется эта борьба среди знакомых лиц.
Ингеборг зашагала к деревне. Под ногами похрустывал песок.
– Запомни, – велела она Нильсу, – сначала все разговоры буду вести я. Ты не привык лгать.
– Особенно тем, кто мне верит, – скривился Нильс.
– Зато шлюхи всегда лгут.
Ее тон оказался столь резок, что Нильс сбился с шага и медленно, потому что очень устал, повернул голову к Ингеборг. Та шла молча, не отрывая глаз от тропы.
– Я не хотел тебя обидеть, – пробормотал Нильс.
– Знаю, – равнодушно бросила Ингеборг. – Но все равно попридержи язык, пока не избавишься от своих мечтаний и не сможешь рассуждать здраво.
Нильс покраснел.
– Да, мне будет не хватать Эйян, это очень горькая для меня потеря, но… эх…
Смягчившись, Ингеборг, не останавливаясь, ласково пригладила волосы Нильса и мягко добавила:
– Позднее ты, мужчина, возглавишь наше дело. А сейчас я повела себя так только потому, что знаю одного человека в Хадсунде, который, как я думаю, поможет нам за толику золота, не задавая лишних вопросов… и расскажет кое-что о других, обладающих властью, к которым мы направимся позднее. Мы ведь с тобой уже все обсудили.
– Да, верно.
– Но все же будет лучше, если мы с тобой станем до конца понимать друг друга. – Она сухо усмехнулась. – Хотела бы я знать, была ли у морских людей более диковинная цель, чем та, что стоит перед нами?
И они побрели к югу.
Книга третья
Тупилак
1
В нескольких лигах от побережья Адриатики холмы начинают постепенно превращаться в горы, и эти места, окраина Свилая Планины, служат также границей округа, тянущегося далее к настоящим горным районам, за мир и спокойствие в котором отвечал жупан Иван Субич. Однако замок жупана стоял не в центре округа, а в Скрадине, совсем недалеко от Шибеника, – отчасти из-за того, что деревня эта была самым крупным поселением в жупе, а отчасти для того, чтобы при нужде можно было быстро вызвать подмогу из города. Впрочем, такая необходимость возникала очень редко; почти во всех владениях жупана природа осталась нетронутой, а жители – мирными. Воистину, тут был совсем другой мир по сравнению с побережьем и его многочисленными городами и портами, обращенными к западным странам. Здесь сохранилась седая древность и столь же древние обычаи.
Отец Томислав, шагавший по улицам Скрадина, казался их воплощением. Он перебирал ногами куда быстрее, чем можно было ожидать от человека с его комплекцией. Дубовый посох священника, случись ему столкнуться с лихим человеком, превратился бы в опасное оружие. Заткнутая за пояс сутана, открывавшая запыленные старые башмаки, была сшита из грубой домотканой шерсти, выцветшей и лохматившейся от ветхости. Сбившиеся набок четки с болтающимся на конце распятием сделаны из деревянных бусин, вырезанных вручную кем-то из крестьян. Лицо священника напоминало лица его сельских прихожан – широкое, круглоносое и загорелое. Между высокими скулами помаргивали светло-карие глазки, а редкие седые волосы словно перетекли в размазанный по груди всклокоченный куст бороды, спускающийся до самого пояса. Руки у священника были крупные и мозолистые.
Когда он проходил по улице, с ним все здоровались. Он отвечал прихожанам громким басом, а когда рядом пробегал ребенок, гладил его по голове. Кое-кто из прохожих окликал его, спрашивая, не узнал ли он что-нибудь о чужаках, опасны ли они и что замышляют.
– Вскоре все узнаете, с Божьей помощью, – отвечал Томислав, не замедляя шагов. – А пока ничего не бойтесь. Нас хранят святые угодники.
У ворот замка его остановил стражник:
– Жупан велел передать, что встретится с тобой в Соколиной Палате.
Томислав кивнул и направился через вымощенный булыжником двор к главной башне. Она сама по себе была крепостью. Сложенная из потемневших известняковых блоков, высеченных более века назад, она не могла похвастаться ни застекленными окнами, ни дымоходами и прочими современными удобствами. На ее северном конце виднелась сторожевая башенка, под крышей которой имелось небольшое помещение, откуда было удобно наблюдать за окрестностями или выпускать охотничьих соколов. Там же при необходимости можно было провести и уединенный разговор.
Поднявшись в башенку, Томислав подошел к окну отдышаться. Ему открылась повседневная суматоха замка – беготня слуг и мастеровых, собаки, домашняя птица, звуки голосов, топот ног, позвякивание металла, струйки дыма из труб, запахи навоза и свежевыпеченного хлеба. За пределами стен виднелись поля поспевающей пшеницы, слегка колышущейся под дуновением ветерка, лениво подгоняющего по голубому небу несколько пухлых белых облаков. Мельтешили птицы – голуби, вороны, ласточки, жаворонки. На южном горизонте зеленая стена дремучего леса заслоняла все, кроме поблескивающей глади озера.
Его взгляд скользнул вдоль берегов Крки, которая, протекая мимо Скрадина, вскоре впадала в озеро. В миле от деревни на берегу реки рос яблоневый сад, отгороженный изгородью против свиней, охочих до падалицы, а заодно и мальчишек, столь же охотно чистящих ветви яблонь. Томислав заметил внутри возле ограды блеснувшие на солнце шлем и наконечник копья конного стражника. Другие кольцом окружали весь сад. Там, под листвой яблонь, находились странные пленники.
Услышав на лестнице шаги, священник обернулся. В комнату вошел жупан – высокий мужчина с резкими чертами лица. Его губы наискосок пересекал шрам сабельного удара, крививший левую щеку. Черные с проседью волосы спускались на плечи, но борода была коротко подстрижена. На нем была повседневная вышитая рубаха и заправленные в полусапоги порты, на поясе висел кинжал. Драгоценностей жупан не носил.
– Да ниспошлет тебе Господь удачный день, – сказал Томислав, благословив жупана. Те же слова священник сказал бы и самой дряхлой деревенской старушке.
– Это может зависеть и от тебя, – хмуро отозвался Иван Субич.
Томислав невольно нахмурился, увидев вошедшего следом отца Петара, капеллана замка, – сухопарого мужчину, лицо которого почти никогда не украшала улыбка. Священники сдержанно кивнули друг другу.
– Итак, есть ли у тебя для нас добрые известия? – спросил Иван.
Томислав замешкался с ответом долее, чем намеревался.
– Возможно, есть, а возможно, и нет. Я не смог сразу во всем разобраться.
– Ничего удивительного, – фыркнул Петар. – Сын мой, ведь я предупреждал тебя, что ты зря потеряешь время, послав за… священником, чья паства ютится по лесам. Прости мою резкость, Томислав. Надеюсь, ты согласишься, что с этим делом должен разбираться ученый доктор богословия – сам бан, а то и личный регент короля.
– Мы не можем ждать так долго, – заметил Иван. – В моих владениях сейчас более сотни этих сверхъестественных пришельцев, мне приходится кормить и охранять их. И это обходится мне недешево, не говоря уже о том страхе, который они порождают в душах селян.
– А что удалось узнать в Шибенике? – спросил Томислав.
– То же, о чем я тебе вкратце рассказал утром, – пожал плечами Иван. – Полузатонувшие останки чужого корабля, на нем мертвые тела таких же существ и людей – на вид итальянцев, скорее всего из Венеции. Они явно сражались между собой. Вот и все, что узнали люди сатника. К счастью, сатник оказался умен и не дал новостям распространиться. Тела тайно захоронили, а солдатам строго-настрого приказали молчать. Слухи все равно расползутся, но я надеюсь, что они так и останутся слухами и со временем заглохнут.
– Но только не здесь, – пробормотал Петар, оглаживая пальцами светлую бороду. Пальцы другой руки пощелкивали четками.
– Верно. Впрочем, путники почти не ходят через Скрадин, – заметил Иван. – Я послал просьбу о помощи – прислать нам пищи и солдат, – но пока не получил ответа. Сатник, несомненно, послал бану Павле письмо и воздержится от всяческих действий, пока не получит указания. Так что пока вся тяжесть легла на мои плечи, поэтому я нуждаюсь в любом совете, какой смогу получить.
– И от кого угодно? – насмешливо произнес Петар.
Томислав вспыхнул, стиснул посох и рявкнул в ответ:
– Каков же будет твой совет?
– Безопаснее всего убить их всех, – сказал Петар. – Может, они и люди, но совершенно точно не христиане – ни католики западной конфессии, пусть даже один из них знает латынь, ни нашей; ни ортодоксальные схизматики, ни отвратительные еретики Богомила, ни даже евреи или пайнимы. – Его голос возвысился, лицо заблестело от пота, несмотря на холодные каменные стены. – Голые, не знающие стыда, беспорядочно совершающие плотский грех… даже у язычников есть хоть какое-то достоинство, какое-то подобие брачных уз… И ничего похожего на молитву, пожертвование Всевышнему, никакого преклонения перед ним – вот насколько низко они пали!
– Если сие верно, – мягко заметил Томислав, – то тогда мы свершим худший из грехов, убив их, если вместо этого мы можем привести их к Господу.
– То не в наших силах, – не уступал Петар. – Они животные, у них нет душ, или же вместо души у них нечто худшее, из самого ада…
– Это еще предстоит узнать, – прервал его Иван.
Петар стиснул руку жупана:
– Господин… сын мой, сын мой, разве смеем мы рисковать проклятьем, которое они могут навлечь на нас? Святая Глаголитская церковь уже осаждена со всех сторон – папой, которому следовало быть нашим любящим отцом, ортодоксами Сербии и Империи, Богомилом, вдохновленным самим Сатаной…
– Довольно! – рявкнул Иван, освобождая руку. – У меня были веские причины вызвать к себе отца Томислава и попросить его о встрече с теми существами. Нужно ли мне повторить их специально для тебя? Я давно знаю его как человека по-своему мудрого, и он далеко не невежда, поскольку учился в Задаре и потом служил там епископу. А ежели говорить о дьявольщине или колдовстве, то отец Томислав живет там, где люди знают об этом поболее нашего. Его самого коснулось…
Выражение, появившееся на лице Томислава, вынудило воина скомкать начатую фразу и неуклюже завершить ее совсем другими словами:
– Так что, удалось тебе что-то узнать?
Сельский священник помолчал немного, успокаиваясь, и когда заговорил, его слова прозвучали с подчеркнутой невозмутимостью:
– Возможно. Петар, узнав, что их предводитель немного понимает латынь, обратился к нему слишком грубо. Он имел дело с личностью гордой, страдающей от ран и объятой страхом за судьбу своего народа. И если кричать на него, словно на раба, издеваться над их обычаями, которые не принесли вреда никому, разве что им самим… то как, по-твоему, он себя поведет? Конечно же, он повернулся к Петару спиной. А ты, жупан, поступил на благо всем нам, послав своего военного хирурга на помощь их раненым.
– Ну, хорошо, ты вежливо поговорил с их вождем, – сказал Иван. – И что же он тебе сказал?
– Пока немногое. Однако я чувствую, что немногословие его не от нежелания говорить. Его латынь скудна словами и малопонятна из-за сильного акцента. – Томислав хмыкнул. – Признаюсь, моя латынь тоже слегка заржавела, и это тоже не пошло делу на пользу. Более того, мы оказались совершенными чужаками друг для друга. Многое ли можно объяснить за пару часов?
Он открыл мне, что они явились сюда не как враги, а просто в поисках нового дома – на дне морском. – Его слова вызвали меньшее удивление, чем можно было ожидать, потому что внешность морских людей сразу породила всевозможные домыслы и догадки. – Их изгнали из родных мест где-то далеко на севере; я пока не узнал кто и почему. Он признал, что они не христиане, хотя кто они на самом деле – до сих пор для меня загадка. Он обещал, что, если мы их отпустим, они уйдут в море и никогда не вернутся.
– Солгать нетрудно, – заметил Петар.
– Думаешь, он говорил правдиво? – спросил Иван.
– Да, – кивнул Томислав. – Хотя, конечно, поклясться в этом я не могу.
– Нет ли у тебя догадок о том, кто они такие?
Томислав нахмурился, подняв глаза к небу.
– Гм-м-м… кое-какие догадки есть. Но лишь предположения – кое-что из того, о чем знает или во что верит моя паства, кое-что слышал или читал сам, кое-какой собственный… опыт. Скорее всего, я ошибаюсь.
– Принадлежат ли они к смертному миру?
– Их можно убить, как и нас.
– Я не об этом спрашивал, Томислав.
Священник вздохнул.
– Полагаю, они не Адамовой крови. Но это вовсе не значит, что они зло, – торопливо добавил он. – Вспомни о леших, домовых, полевиках и других безвредных существах – да, иногда они немного озоруют, но нередко становятся добрыми друзьями для бедного люда…
– С другой стороны, – молвил Петар, – вспомни и о вилии.
– Замолчи! – с внезапным гневом гаркнул Иван. – Не желаю больше слышать твое карканье, ты меня понял? Я ведь могу попросить епископа прислать мне другого исповедника.
Он повернулся к Томиславу:
– Извини, старина.
– Я… не настолько… мягкотелый, – слегка запинаясь, ответил сельский священник. – Но в его словах есть толика правды. Кажется, последние несколько лет вилия и в самом деле бродит по окрестностям. Бог да простит злобных сплетников.
Томислав расправил плечи.
– Я считаю, что будет лучше и для нас, и перед Богом, если мы отпустим этих людей, – сказал он. – Отведи их к морю, пусть под копьями стражников, если захочешь, но отведи и пожелай счастливого пути.
– Я не посмею так поступить, если этого не велит мне мой господин, – ответил Иван. – И даже если бы мог, все равно не отпустил бы их, не уверившись прежде, что из-за них никому не причинится вреда.
– Знаю, – согласился Томислав. – Тогда выслушай мой совет. Пусть они и далее останутся твоими пленниками, но будь к ним добр. И отпусти их вождя ко мне домой, так мы лучше узнаем друг друга.
– Что? – взвизгнул Петар. – Не сошел ли ты с ума?
Слова жупана удивили даже Томислава.
– Ты по меньшей мере беспечен, – заметил он. – Вспомни, насколько он велик и силен. И когда поправится, то с легкостью сможет разорвать тебя на куски.
– Не думаю, что он решится на подобную жестокость, – негромко возразил Томислав. – Но коли случится худшее, то погибнет лишь плоть моя, а прихожане сразу убьют его. Я же давно не боюсь расстаться с жизнью земной.
* * *В Загруде – деревушке, где жил Томислав, – обитали менее сотни христианских душ, семьи которых состояли в близком родстве. От Скрадина до нее был полный день пешего пути по тропе, шедшей сперва на север, затем сворачивавшей на запад сквозь окружающий озеро лес, но обходящей его воды стороной. Некогда люди расчистили земли возле ручья и поселились здесь, кормились пахотой, рубили лес, жгли уголь, охотились и ставили капканы. Землю обрабатывали общиной, как вольные землепашцы, и хотя большинство было крепостными, с этим никто особо не считался, потому что хорватское дворянство редко угнетало своих крестьян и покидать родные края никто не собирался.
Домики деревушки стояли двумя рядами в тени невырубленных деревьев и окруженные хлебными полями. Деревянные, крытые соломой строения на одну или две комнаты покоились на сваях. В них поднимались по лесенке, а между сваями размещались стойла для животных. Улица между домами была или пыльной, или грязной и обильно унавожена. Впрочем, запах навоза не казался назойливым, разбавленный запахом трав с зеленых лужаек между домами, а на мух летом селяне внимания не обращали. За каждым домом располагался садик с летней кухней.
Рядом с каждым домиком виднелся амбарчик – с косой крышей и установленный на очищенных от коры стволах, чьи корни напоминали птичьи ноги, совсем как у знаменитой избушки Бабы-яги. В сарайчиках хранились инструменты и необходимые мелочи. Рядом с домиками стояли ярко расписанные двухколесные тележки. На одном из концов деревенской улицы виднелась небольшая мастерская, на противоположном – часовенка, тоже расписанная причудливыми узорами, ее черепичная крыша переходила в луковицу купола, увенчанного крестом. Мельницы в деревне не было, но фундамент и осевшие останки земляной дамбы указывали место, где она некогда стояла.
Ни в одном из направлений поля и луга не тянулись до горизонта – повсюду их окружал лес. Где-то он стоял ближе, где-то дальше, но везде глаз натыкался на мощную зеленую стену с освещенными солнцем кронами и густой тенью внизу. В лесу по большей части росли дубы и березы с примесью других пород, а проходы между стволами густо заросли кустарником.
Ванимену деревня во многом напоминала Элс. Но шло время, и он начал понимать, насколько поверхностным было это сходство.
Дорога сюда, верхом на одолженном муле, оказалась для него сущей пыткой, но в доме Томислава, где для него нашлись кровать и обильная здоровая пища, морской царь начал поправляться гораздо быстрее человека, окажись тот на его месте. Он удивил Томислава и быстротой, с какой осваивал хорватский язык. Прошло немного времени, и они со священником повели настоящие беседы, которые с каждым днем становились все более непринужденными. Когда же его перестали бояться селяне, он познакомился и с ними, немало узнав об их жизни.
* * *Ванимен сидел рядом с Томиславом на скамье под козырьком крыши. Было воскресенье, когда люди отдыхали после богослужения. На уборке урожая священник работал наравне с остальными, а Ванимен, уже выздоровевший, помогал ему если и не умением, так силой.
Лето постепенно переходило в осень. Зелень листвы поблекла, в кронах деревьев уже мелькали первые коричневые, красные или золотые пятнышки. В выцветшем небе тянулись стаи гусей, чьи крики наполняли душу безмолвной тоской, а когда солнце скрывалось за вершинами деревьев, ветерок, прохладный летом, становился холодным. Большинство крестьян отдыхали дома, а редкие прохожие запросто окликали Томислава и его гостя. Все успели привыкнуть к Ванимену – одетый по-крестьянски, он, если не присматриваться к его босым ногам, мог запросто сойти за человека могучего сложения.