Тихое НЕсчастье

– А он тут причём? – возмутилась я. – Он не вынашивал. Не толстел, его не мучал токсикоз. Не рожал, в конце концов.

– Начало-о-сь, – притянул меня к себе Вова. – Вообще-то, без участия отца ничего бы и не получилось.

– Не скажи. Лет так сто назад, конечно. А сейчас ЭКО и всё прочее.

– А на ЭКО, – вмешался таксист, – откуда материал берут? Опять же, нас, мужиков высасывают. Самое ценное забирают.

Так, с шутливыми спорами мы и не заметили, как доехали до дома.

– Спасибо, друг, – Вова расплатился и открыл дверцу автомобиля.

– Да вам спасибо. Классные вы. Приятно было поболтать.

И мы вышли и направились в сторону дома. Тут Вова остановился.

– Ты иди, я скоро.

– В смысле? Ты куда? – Я вцепилась в его руку.

– Да сейчас, – махнул он в сторону продуктового, располагавшегося на первом этаже дома, – пивасика возьму и вернусь.

– Вов, – меня уже начинало злить, что ему всегда мало. – Достаточно уже. Пошли домой.

– Я же сказал – сейчас приду. Что ты начинаешь?

Он вырвал руку и ушёл.

При магазине был отведён небольшой уголок под разливное пиво. Там стояли два высоких пластиковых стола, чтобы можно было там же и выпить кружку пенного, затем попросить добавки. Уже зная слабость мужа к пиву, я понимала, что он может быстро и не вернуться.

– Я с тобой.

– Нечего тебе там делать. Там курят, бухают, мужики матом орут. Иди домой лучше.

– Вов, я хочу с тобой. Мы пойдём вместе. Или домой, или за пивом, но я хочу быть с тобой.

Дотронулась до рукава его ветровки. Он бросил на меня гневный взгляд.

– Ладно, идём домой, – он грубо схватил меня под локоть.

– Ай, – я возмутилась и попыталась вырвать руку. Но не тут-то было. Он лишь вцепился в неё сильнее. – Мне больно.

– Это не больно, – процедил он, таща меня за руку к подъезду.

В квартиру он меня втолкнул так, что я отлетела к противоположной стене, едва не ударившись об висевшее на ней зеркало.

– Ты совсем больной? – вскрикнула я и тут же закрыла лицо руками, потому что муж закинул надо мной свою огромную пятерню.

– Ты какого хера меня позоришь?

– Я позорю? А ты меня нет? Зачем напиваться, как бомж последний.

– Я сказал домой идти – значит, молча идёшь, – с этими словами он схватил меня за плечо, так что казалось, оно сейчас сломается. Я согнулась от боли, а он откинул меня в сторону. Я прокатилась спиной по линолеуму до конца коридора.

Муж в это время хлопнул дверью и ушёл. Я сидела, не зная, можно ли уже вставать. Не вернётся ли он и не разозлится ли ещё сильнее от того, что я встала. Просидев так минуту, не меньше, всё встала. Ноги дрожали. Я вышла в кухню и посмотрела в окно. Там внизу, одиноко скучала детская площадка. Бегали и лаяли две дворовые собаки, парковался чужой автомобиль. Мужа нигде не видно.

Внизу живота стянуло. Стало больно. Сжав его в кулак, заторопилась к аптечке и достала «Но-шпу».

Живот крутило ещё долго. Я легла в постель, но уснуть не могла. Боль была не сильной, слегка ныл низ живота. Больше было опасение. В голове крутилась одна мысль: «Лишь бы не выкидыш».

Вовы всё не было. Я постоянно смотрела на часы.

Не заметить его прихода было сложно. Я как раз только смогла уснуть, как из коридора послышался громкий звук хлопающей двери. Я вздрогнула и тут же бросила взгляд на настенные часы. Половина второго ночи. Тихо легла обратно под одеяло. Слыша, как он падал на пол, видимо, пытаясь разуться, как хлопнул кухонной дверью, в которой задребезжало стекло, я поняла, что лучше притвориться спящей.

– Ма… блядь… ик.. Малика, иди сюда, – раздалась едва различимая речь из кухни. – Жрать хочу.

И стук кулаком по столу.

Я сделала вид, что не слышу. А сама напряглась в ожидании дальнейших его действий.

– Малика, твою мать, – громче позвал муж, стукнув уже в стену.

Я вздрогнула. Нет, надо идти, пока всех соседей на уши не поднял.

Я встала, быстро накинула халат и вышла.

– Чего тебе? – Недовольно проворчала.

Вид у Вовы был мерзкий. Стеклянный, смотрящий в никуда взгляд, кривая ухмылка и шатающая поза. Казалось, он сейчас упадёт с табуретки.

– Чё пожрать?

– А там не накормили?

– Ты поговори ещё, – стукнул он по столу. И снисходительно добавил, – молча нагрей и всё, свободна.

И я нагрела. Молча. Решив, что выскажу всё утром. Пока грела, он… уснул. Прямо за столом.

Я, максимально тихо, даже не стала свет ему выключать, вышла из кухни и легла в постель. Не снимая халата. На всякий случай.

Из кухни доносился храп, не выключенный свет и моральное состояние – всё это не давало уснуть. Внезапно, внизу живота словно кто дёрнул за верёвочку, сильно. Резкая боль и ощущение, будто я не успела до туалета. Почувствовав влажное между ног, я не на шутку испугалась. Вскочила и включила в комнате свет.

На простыни, под откинутым углом одеяла было несколько капель крови. Небольших, всего несколько капель, но у меня началась тихая паника. Я боялась подойти к дивану. Застыла и не понимала, что делать. Вызывать «Скорую»? Вроде, отпустило. Всего несколько капель. Это ведь не страшно? Или страшно? А если и так, уже ничего не сделать. А может оно и к лучшему? Полный ступор. И совета спросить не у кого.

В итоге, в полусознательном от страха состоянии, я сняла простынь, отнесла её в ванну, поменяла нижнее бельё и кинула в стирку халат. Зашла в кухню, взяла тряпку которой вытираю со стола, намочила и начала оттирать пятна, попавшие на обивку дивана. В тот момент мне это казалось важным. Оттереть кровь, пока она не впиталась. Вова проснётся, будет ругать, что мебель испортила.

И я тёрла. Тщательно. Не замечая ноющей боли в животе, храпа, доносящегося из кухни. Я не плакала и никому не хотела жаловаться. Не привыкла. Мне просто нужно было вытереть эти чёртовы пятна.

Часа в четыре ночи проснулась от тяжёлых шаркающих шагов. Вова лёг в постель и сгрёб меня в охапку, подмяв под себя. Я сделала вид, что сплю. Лежала напряжённая, боясь шевельнуться и мысленно надеясь, что он не проснётся сейчас. Уснуть в таком состоянии было практически невозможно.

Утром встала, едва свет начал пробиваться сквозь занавески. Тихо, стараясь не скрипеть диваном, перелезла с дивана на кресло и, затем, на пол. У меня в голове была одна мысль – скорее в гинекологию. Не дай что с малышом.

В коридоре торопливо расчёсывалась в полной тишине, когда голос Вовы напугал так, что я чуть не выронила расчёску.

– Ты куда в такую рань? – Сонный, с помятым лицом, Вова стоял в дверном проёме.

Я бросила на него полный гнева взгляд.

– Спасать ребёнка. В том числе и твоего, между прочим.

– Не понял. У тебя живот болит? Что случилось?

Я офигела от этих слов. Он выглядел таким искренне удивлённым, что бесил ещё больше.

– Ты серьёзно? – бросила расчёску на тумбу. – Ты помнишь, КАК вчера явился домой?

– Ну, малыш, – недовольно скривился муж, – ну толкнул, перегнул, согласен. Никто ж не умер. Зачем лезть к пьяному?

– А вот насчёт «не умер», не факт. Это я и иду узнавать.

Выражение лица мужа резко изменилось. Теперь он выглядел напуганным.

– Не понял. Малинка, – он сделал шаг навстречу, но я открыла входную дверь и вышла на площадку.

– А ты в ванной на простынь посмотри. Правда, застирала уже, – бросила ему напоследок и вышла.

В поликлинике пришлось высидеть очередь, завистливо поглядывая на торчащие пузики других беременных. Я наглаживала свой, пока не выпирающий живот и мысленно просила малыша не уходить. Когда понимала, что вот-вот заплачу, отгоняла плохие мысли и заставляла себя фокусироваться на хорошем. На тех же беременных.

Над кабинетом зажёгся фонарь. Моя очередь.

– Здравствуйте, – приоткрыв дверь, заглянула.

В кабинете сидели двое: врач и акушерка.

– Проходите, – ни одна из женщин даже голову не поднял, обе усердно что-то писали. Одна из них, врач, так же, не отрываясь, указала рукой на свободный стул возле неё. – Присаживайтесь. Давайте карту и рассказывайте.

Я рассказала. Без подробностей, конечно. Не могла же я сказать про пьяного мужа и прочее. Просто упомянула ночное кровотечение.

– Понятно. На кресло, – врач, наконец, оторвалась от бумаг и удостоила меня взглядом.

Она с таким серьёзным видом производила осмотр, что стало страшно. Я только успела подумать, что видимо всё плохо, как она убрала от меня руки и снимая перчатки, произнесла:

– Ребёночек в порядке. Матка растёт. Так что не переживайте, мамочка. Тонус, правда, имеется, но не критичный. Одевайтесь.

Я готова была расцеловать эту женщину! Теперь она мне казалась едва ли не матерью Терезой! Лучшим врачом, как минимум, нашего города. Я одевалась и сияла от счастья. Казалось, даже солнце засветило ярче.

Из кабинета вышла счастливая, успокоившаяся. Когда спускалась по лестнице, заметила внизу, возле входа в женскую консультацию, стоявшего там Вову. Он напряжённо смотрел по сторонам, видимо ища меня. Я хмыкнула и неторопливо спустилась. Муж заметил меня и поспешил навстречу. Вопрос читался в испуганном взгляде.

– Всё в порядке, – ответила я на него. И добавила: – в этот раз.

– Малинка, – обнял Вова и прошептал, – да я никогда. Я ж за тебя, за малого, любого порву. Родная.

Он начал покрывать моё лицо быстрыми и частыми поцелуями, но щетина щекотала так, что я начала жмуриться и смеяться.

***

Дальше протекала беременность не очень легко. Скорее, даже наоборот. Мне постоянно ставили угрозу выкидыша. С пятого месяца начался токсикоз. Такой, что на автобусе проехать могла не больше двух остановок. И мне всё воняло. Я перестала пользоваться духами и запретила их мужу. Покупала у бабушек на рынке самые кислые яблоки, которые никто и брать не хотел, кроме меня.

В детском саду меня могло начать мутить во время занятия. Я резко белела, зеленела и убегала. Благо, младшая воспитательница (если проще, нянечка), девчонка уже прошедшая роды, видя мою зеленеющую физиономию, вставала на моё место и развлекала детей, вынуждая их повторять стихи или поговорки, пока я стояла, склонившись над казённым унитазом.

Одно успокаивало – скоро декрет. Можно будет полежать. Хотя с «полежать» тоже были проблемы. На животе, как я люблю – нельзя. На спине тоже. Ляжешь на бок, начинается война. Меня пинали изнутри, как хотели. Постоянно болели рёбра и хотелось «по-маленькому».

Я дважды успела полежать в больнице на сохранении. Всё тот же тонус. К счастью, больше ни разу не кровило. Я еще месяц, как минимум, просыпалась среди ночи от ощущения, что по ногам течёт кровь. В панике отдёргивала одеяло и начинала ощупывать себя, хватала телефон и светила фонариком на простынь. Успокаивалась, понимая, что мне приснилось. Но всё же шла в туалет, чтобы ещё раз, при включённом свете убедиться, что всё нормально. Было безумно страшно.

В то время по телевизору крутили американский сериал про женскую консультацию. Нельзя такое показывать беременным! Но я смотрела. Как мазохистка. Ревела, примеряла к себе все симптомы, снова ревела, потому что естественно, почти всё находила. Бежала в нашу поликлинику, где мне вежливо крутили у виска. Зарекалась больше никогда его не смотреть. И смотрела.

Вот и сегодня, придя на очередной осмотр, начала задавать кучу вопросов, на которые получала односложные ответы.

– Тебе в больницу надо, тонус сильный.

– Нормально, – отмахнулась я, – пройдёт.

– На таком сроке это может быть опасно, вплоть до выкидыша. Нужно ложиться, – врач смотрела на меня строго.

Пришлось подчиниться.

В больницу меня отвёз Вова, проводил до отделения и уже перед входом мы попрощались, так как за дверь посторонних не пускали. Беременные выходили на лестничную площадку или шли во двор, чтобы пообщаться с близкими.

– Звони, – поцеловал он меня, отдавая пакет с вещами.

– Хорошо, давай, пока.

И поцеловав, ушла.

Отделение гинекологии, надо сказать, было одним из самых чистых и со свежим ремонтом. Правда, с водой была беда. В душевой она была не всегда, шла тонкой ржавой струйкой. Про эту проблему прекрасно знала и мэрия и ЖЭК, но уже несколько лет ситуация не менялась. В палатах стояли раковины, и из тех кранов вода шла более чистая за счёт установленных фильтров. Почему нельзя придумать что-то в душевой – оставалось загадкой.

Нас в палате было четверо, и так получилось, что я оказалась самой молодой из всех. Моим соседкам было за тридцать. Для одной из них, Лены, женщины тридцати четырёх лет, самой медработницы, беременность хоть и была не первой, но как она сама призналась, до такого большого срока не донашивала ни разу. Предыдущие её попытки родить ребёнка прерывались на третьем-четвёртом месяце. Последние лет пять они с мужем даже перестали пытаться беременеть, как вдруг неожиданная новость – тест показал две полоски. Решили рискнуть ещё раз, последний.

– Родишь, – непринуждённо заметила я, грызя сочное яблоко, – я везучая. Со мной точно родишь.

На самом деле я понятия не имела, насколько везучая, просто очень хотелось поддержать её. У двух других соседок уже имелись взрослые дети. Татьяне, самой старшей женщине в нашей большой палате, было и вовсе, сорок три. По её словам, про беременность она даже узнала, когда уже стало поздно делать аборт. Поначалу то, что не было месячных, она списала на возможный климакс. Тем более, начала поправляться, кА-то не очень хорошо себя чувствовать. Решила сходить к врачу. И вот там-то её и ошарашили.

Татьяна так смешно и с эмоциями рассказывала, что мы все хохотали.

Третьей была Элона, самая эффектная из нас. Армяночка с длинными ногтями и красивыми чёрными кудрями по плечи. С Татьяной их истории были похожи не только тем, что уже имелся взрослый ребёнок, но и тем, что та не сразу поверила в саму возможность беременности.

Вообще, с соседями в этот раз повезло. Взрослые, умные женщины, без истеричности. Все замужние, по вечерам каждой звонил муж и спрашивал, что привезти. Мы договаривались между собой и заказывали с расчётом на всех. Вовка тоже звонил. И приезжал почти каждый вечер.

Когда он прислал смс: "Мама приехала" – я не очень обрадовалась, помня её любовь переставлять всё по-своему и повсюду находить доказательства моей безнадёжности, как идеальной жены.

"Пожалуйста, сделай так, чтобы после выписки мне пришлось звонить ей и спрашивать, где мои кастрюли".

Соседкам по палате пожаловалась на чрезмерную заботу свекрови о нашем быте. Оказалось, проблема знакома многим.

Самой везучей в этом плане оказалась Элона.

– У меня свекровь мировая, – хвасталась она, смачно отгрызая кусок от яблока. – Он только взгляд косой кинет, мать ему подзатыльником мозги на место. Как шёлковый сразу.

– Мы с родителями жили по молодости, ещё с первым, – придерживая живот, легла на кровать Татьяна, – причём, с моими. Тихий ужас. Вот точно, как Малика говорит, только это ещё и моя мать. Чужой хоть можно рот закрыть, а это вроде мама, нельзя.

– И что в итоге? – спросила я, в надежде на подсказку.

– Начала я мужу мозг выедать чайной ложечкой. Мол, съезжать надо. Всё равно, куда. Главное, отсюда. Года два точно, мы так прожили.

– А потом?

– А потом съехал. Он, – хохотнула Таня, отчего живот ходуном заходил. – А я ещё полгода с ними пожила. Потом работу нашла, сняла общагу. Там и с Колькой своим познакомилась. И сразу сказала – никаких мам. Чай попила, и всё, домой.

– Шикарный вариант, – мечтательно протянула я, выливая в кружку остатки молока.

Выкинув пустой пакет, позвонила мужу:

– Вов, вечером будешь ехать, купи молока.

– Сколько?

– Много не надо, чтоб не прокисло. Или один литровый, или парочку пол литровых. Ладно?

– Конечно. Привезу.

Вечером он приехал, привёз орехи, печенье и молоко… Два литровых пакета. Я рассмеялась.

– Зачем мне столько? Я же просила.

– Ну. Ты сказала два литровых.

– Вова, – поцеловала его и достала один пакет, отдала ему. – Домой забери, сам выпьешь. Я сказала – один литровый, или два пол литровых. Ты как слушаешь?

– Вас же там много. Выпьете.

– Ага. И каждой муж приносит пакеты. Я уже бояться начинаю. Может, вы нас откормить хотите для непонятных целей?

– Чего тут непонятного? Мы не вас кормим, а их, – он ласково погладил живот.

Я отнесла наверх пакет, и мы ещё некоторое время погуляли по территории больничного парка. Отпускать мужа не хотелось.

А уже через несколько дней я сидела на голом матраце, ожидая выписку. Девочки уже уехали, на их места заселялись другие. Я ждала, когда приедет Вова. Вчера мы договорились, что он приедет, заберёт меня. Но его всё не было. Телефон не отвечал. Звонить его маме? Я смотрела на экран с высвеченным её именем, но зеленую клавишу так и не нажала. Смысл? Она уехала в Курелёво ещё вчера днём. С Вовой мы созванивались вечером, он был дома.

Я начинала нервничать. Новенькие девочки косились на меня. Возможно, мне так казалось, но было ощущение, что я им мешаю.

Дверь в палату открылась и вошла медсестра, за ней шла девчонка лет шестнадцати, высокая, крупная, с цветом волос, словно яйцо об макушку разбили: сверху белое, ближе к кончикам – жёлтые.

– Карпович, – всплеснула руками медсестра, – ты еще здесь?

– Да, – виновато поджала губы, – мужа жду.

– Давай жди его в коридоре. Мне заселять надо.

– Да, хорошо, – я встала с кровати, подхватила пакеты и вышла.

Чувствовала себя так, будто меня поймали на воровстве. Причем мелочи, вроде жевательной резинки. Дурацкое чувство. Неловко, стыдно. И хочется оправдаться.

Ждать я не стала и пошла вниз по ступеням.

Сама не знала, что и думать. Переживать или злиться? Забыть он не мог. Если проблемы по работе – мог бы предупредить. Позвонить, сказать. На первом этаже, в холле, остановилась, поставила пакеты на пол. Они, надо сказать, совсем не лёгкие. Вещи, постельное бельё – на больничном спать я не хотела. Размяла пальцы, покрасневшие от врезавшихся ручек. Достала телефон и попробовала ещё раз дозвониться.

Шикарно! В этот раз абонент и вовсе оказался вне зоны действия сети. Меня начинало колотить от неопределённости. Денег на такси, разумеется, не было, а до остановки нужно ещё дойти. С пакетами. И судя по холоду, врывавшемуся в фойе каждый раз, как хлопала входная дверь – на улице не тепло. А на мне из верхней одежды только тоненькая жёлтая ветровка с огромными белыми пуговицами. Свитер и ботинки должен был привезти как раз Вова. Я достала из пакета косметичку. К счастью, там наковыряла мелочи, закинутой «на всякий случай» ещё месяц назад. Вот и пригодились. Попыталась застегнуть ветровку, но получилось это сделать только с двумя верхними пуговицами. Живот рос, как на дрожжах, вещи в момент становились маленькими. Полы ветровки очертили округлый живот. Делать нечего. Подняла пакеты и вышла.

Ветер не сильный, но он был холодным, пока ждала автобус, уже начала дрожать. Особенно, учитывая, что и обувь на мне была тонкая. Ведь, когда ложилась в больницу, погода была больше летняя, термометры показывали выше пятнадцати градусов и светило ярко солнце. А теперь – серые облака, похожие на сигаретный дым, ветер и холодное солнце, от которого совсем не было тепла. Пока доехала домой, успела замёрзнуть.

Войдя во двор, заметила, что Вовы машина… стояла во дворе! Это меня просто убило! То есть он дома. Я была взбешена. Автомобиль стоял вдоль бордюра, на него с дерева насыпалось немало листьев. Человек никуда не собирался ехать.

Наверх я поднялась злая.

Учитывая, что в нашем доме лифта не было, то ещё и на этаж с пакетами пришлось подниматься. Перед дверью я остановилась, уже запыхавшись. Нажимала на кнопку звонка и в то же время старалась отдышаться. Прислушалась. Но за дверь было тихо. Ни шагов, ни голоса. Нажала ещё раз и прислонилась к двери. Тишина. А ключей от квартиры у меня с собой не было. Они остались дома.

Услышав, как орала музыка у соседей, позвонила к ним в дверь. Эта парочка, насколько я знала, ни разу нигде не работала, но постоянно бухала. Откуда они брали на выпивку деньги, для меня оставалось загадкой. Она, дамочка с насквозь пропитым лицом. Женщине еще и сорока не было, но выглядела лет на пятьдесят. Низкого роста, с короткой стрижкой, огромными мешками под глазами и обвисшей кожей на лице. Моя мать старше её, а выглядела раза в полтора моложе. Если пьющий мужик – это просто неприятно, то пьющая женщина – это мерзко.

К соседям дозвониться удалось не с первого раза. Я начала тарабанить ногой, когда мне всё же открыли. А так как у них из прихожей прямо напротив находилась кухня, я даже рот не успела открыть, как увидела своего мужа, сидящего за столом, с сигаретой в руке. Внутри закипало. Я, с пузом, с пакетами, в холодину, пёрлась сама на автобусе, прождав его перед этим больше двух часов. А он даже не вспоминал обо мне, сидел здесь.

– Вова, – забыв даже поздороваться, бросила под электрощитом пакеты и прошла в кухню. – Ты какого хрена здесь делаешь?

– О, – поднял он уже стеклянные глаза, – моя Малинка приехала. Иди ко мне.

Он протянул ко мне руки, но я сделала шаг назад. И возмутилась:

– Я-то приехала. Сама. Ничего, что ты должен был меня забрать?

– Ну, – развёл он руками, – так получилось. Немного забыл.

– Ключи от квартиры, – протянула я ладонь. – Я устала и замёрзла. Хочу домой, а ты продолжай, не отвлекайся.

– Присядь, сейчас вместе пойдём.

– Ключи дай, – продолжала я настаивать. Сидеть здесь, в провонявшей сигаретами и спиртом кухне, желания не было. Хотелось принять тёплую ванну и прилечь.

– Да сядь ты, – муж дёрнул меня за руку. – Сказал же, сейчас пойдём.

– Я хочу домой, а ты продолжай, не отвлекайся. Просто дай мне ключи.

– Да на, – достал он из кармана трико связку и швырнул её на пол. – Задолбала, вечно недовольна.

Говорить что-то было бесполезно. Несмотря на унизительность ситуации и гогот соседа, который я слышала, даже когда уже вышла из квартиры, я решила промолчать. Просто подняла ключи и ушла. А самой чертовски обидно. Я не понимала, почему Вова себя так ведёт? Когда трезвый, совсем другой человек – заботливый, умный, пусть и скупой на слова. Да и на эмоции. Те дни, когда он носил меня на руках и задаривал букетами, теперь оставались только в моей памяти. Коротким у нас оказался конфетно-букетный период, хоть и насыщенным.

Я зашла домой, бросила пакеты в коридоре, разбирать их сил уже не было. Идя в сторону ванной, ненароком бросила взгляд в кухню. Полный срач! Видимо, они сидели и у нас. На столе стояли рюмки, рассыпаны крошки хлеба, на тарелке нарезанное сало и солёные огурцы. На печке стояли кастрюли. Я открыла одну из них – борщ. Вероятно, как мама вчера сварила, так его никто и не убирал после её отъезда. Я села на табуретку. Сил не было. Хотелось плакать от обиды. Из-за стены слышались голоса, среди которых был моего мужа. Я прислонилась спиной к стене и погладила живот.

– Да, малыш, – вслух тихо проговорила, – кажется, не сладко нам придётся. Надо папку перевоспитывать. Или совсем потеряем.

Зазвонил телефон. Лениво протянула руку, глянула на экран. Светка.

Я выпрямилась. Единственный человек, которого я сейчас рада была услышать.

– Привет, Малинка, – начала тарахтеть Светка, едва я подняла трубку. – Как дела? Выписали?

– Ага, – устало ответила я.

– А что с голосом? Случилось что?

– Нет, просто устала. Спать сейчас пойду.

– А, ну ладненько. Я тогда не приеду сегодня. Давай на выходных встретимся, погуляем, пока ты родила.

– Хорошо.

Мы ещё немного поболтали. Правда, говорила в основном, Светка, а я односложно отвечала. Не потому, что не хотела общаться, а просто сил не было. Да и постоянно прислушивалась к звукам за стеной.

Превращаться в свою собственную, вечно ноющую мать я не хотела. Поэтому и не стала жаловаться на мужа даже близкой подруге. Смысл портить человеку настроение?

Я встала, налила в кружку воды и едва успела сделать глоток, как телефон снова зазвонил, сотрясая тишину всей своей двадцати четырёхголосной полифонией.

Подошла к столу, взяла телефон: «Мама».

Даже удивилась. Она никогда не звонила первой, разве что сообщить, что кто-то из родственников едет в гости или рассказать срочную сплетню. И то, крайне редко. А когда и звонила, то речь свою начинала со слов: "Вот, так помру, а никто даже не поинтересуется, где я и как". Вроде, ещё не настолько старая, чуть за сорок, а брюзжит, как старуха. Нехотя ответила.

– Да, мам, привет, – заговорила первой, услышав, что она лишь тяжело сопит в трубку.

– Серёжки больше нет, – глухо ответила она.

– Какой серёжки? – Выслушивать очередные жалобы совсем не было настроения.

– Дура? – Сквозь всхлип вскрикнула мать. – Нашего Серёжки, брата твоего. Говорила я ему, что допрыгается. А он…

Она что-то ещё говорила, всхлипывала, причитала. Но я убрала трубку от уха. У меня был шок. Уши заложило и все звуки, включая голос матери – ушли далеко. Я смотрела в никуда. Перед лицом, как в детстве, когда мы крутили диафильмы, возникали кадры из прошлого. Мой Серёжка.