Девушка с медовыми глазами
Худший способ скучать по человеку – это быть с ним и понимать, что он никогда не будет твоим.
Габриэль Гарсиа Маркес
Тим
Осталось два дня до зимних каникул. Оценки за четверть уже выставили, но по дурацкому правилу ходить в школу всё равно нужно. Сегодня приволок с собой гитару, чтобы вынести тянущуюся, как смола, скукотищу. До начала занятий тихо играю дворовую песню «Королева снежная», напевая вполголоса:
«У тебя на ресницах я слезинки не встречу,
Я слезинки не встречу…»
Звук гитары, как мед для пчел, влечет праздно слоняющихся в холле. Мимо меня проносится вишневая копна волос, собранных в тугой хвост. Тут же начинаю намеренно петь громче, выкрикивать ей вслед:
«Только серые льдинки
У тебя-я-я в глазах…»
Нулевая реакция. Не обернулась, не поздоровалась, не подошла. Гитару под мышку и за ней в класс. А у снежной королевы-то сегодня глазищи опухшие, красные. Впервые не накрасилась. Так она выглядит значительно младше своих лет, как маленькая грустная девочка, у которой упал на пол леденец.
«Ну что ты так смотришь?» – говорит и отворачивается.
Стесняется, закрывает лицо руками – не хочет, чтобы видел её не в форме. Как же ещё не поняла, что её лицо – самое волшебное на свете. С косметикой или без неё. Пока Лика смотрит пустым взглядом куда-то вдаль, сбоку разглядываю её профиль. Острый прямой нос переходит в чувственную ложбинку над ртом (ещё одно моё любимое местечко). Соблазнительная впадинка под нижней губой, будто кто-то нежно провел пальцем по фарфоровой коже Лики перед её рождением. Взглядом поглаживаю её густые тёмные брови. Они строго сведены двадцать четыре часа в сутки, если только не рассмешить её. Сама-то она шутит на троечку. Наверное, сразу родилась со своим фирменным выражением лица.
Широко распахнутые глаза совершенно не умеют лгать. Очевидно, что она плакала, и плакала долго. Может, и всю ночь. Но в чем же причина? Покажите того, кто так накосячил? Где ненормальная любительница праздников, сумасбродных новогодних костюмов и нелепых детских конкурсов? Где взахлеб рассказываемые планы на Рождество с её церковными друзьями?
Вопросительно смотрю на Соню, которая только пришла. Она одними губами отвечает мне: «Потом».
Учитель заболел. Страдаем фигней целых сорок пять минут. Лика склонила голову над партой с закрытыми глазами. Может, и не спит, просто не хочет говорить ни с кем.
Тихо бренькаю на гитаре и едва слышно пою:
«Где твои крылья, которые так нравились мне?»3
«Никакая ты не Снежная королева. Ты спящая красавица…», – думаю про себя. Пишу записку Соне: «Что с ней стряслось?»
Лика
Ничего не хочу, кроме как проспать ровно столько, чтобы, проснувшись, забыть обо всем. О словах отца, о Данеле и его сухом последнем разговоре. Трус!
Вот бы вернуть себя прежнюю, беззаботную и весёлую, лет так в десять.
Ожидала, что Данель утешит, обнадежит, что не перестанем быть друзьями, что-то придумаем. По крайней мере мог бы бывать на утренних служениях церкви и видеться со мной. Мне пришлось расстаться с ним прямо в Сочельник, и теперь каждый год на Рождество буду вспоминать об этом позоре, унижении. Почему, почему я так привязываюсь к людям и потом начинается такая невыносимая ломка?
Чем быстрее выберусь из зыбучих песков воспоминаний, тем лучше. Но чувствую, что часть меня не хочет отпускать и забывать Данеля.
В Сочельник по семейной традиции отец развел огонь в камине. Пока родители поднялись переодеться к праздничному ужину, жгу одно за другим письма Данеля в ненасытной пасти пляшущего огня. Не вижу смысла их хранить, ведь не удержусь и буду перечитывать и раз за разом вскрывать раны.
Никто не дождется от меня сегодня нарядного вида или хотя бы натянутой улыбки. На семейном рождественском фото всем на зло буду в депрессивных пижамных штанах и мрачно-коричневом, как моя жизнь, балахоне. В зеркале потухшие глаза. Детская предпраздничная непоседливость и возбужденность Олега и Ани ещё сильнее действуют на нервы. Как им всем может быть так весело, когда мне так плохо?
Мамина стойкость даёт трещину к концу ужина. Она гладит меня по волосам, по лицу, молча целует в щеку и обнимает за плечи: «Ты нас потом поймешь… Когда-нибудь у тебя тоже будет дочь». Всё равно люблю её. Мне кажется, что, если бы не отец, мама бы не выдержала и разрешила дальше дружить с Данелем.
Сидим без света у камина на мягком диване. Прижимаюсь головой к маминой груди и погружаюсь в долгожданный исцеляющий сон.
***
В воскресное утро 30 декабря в холле церкви среди собравшихся кучками бабушек вижу Тима. Неожиданно и приятно.
«Бледнолицым привет!» – дразнит он.
Картинно закатываю глаза, цыкаю, и мы садимся на скамью в конце зала во время служения. Тим говорит, что ему по утрам здесь бывать удобнее – потом весь день свободен. Браво, маэстро врать и не краснеть. Догадываюсь, что пришел утром только ради меня. Я ему всё рассказала перед каникулами. Он откидывает рукой назад косую челку, по-доброму подмигивает смоляным глазом и тычет пальцем в мои ребра. Не могу не засмеяться. Звон серебряного браслета на его запястье, привлекает к нам взгляды соседей по лавке. Бабули начинают улыбаться.
Вот кто настоящий друг. И в горе, и в радости.
Залезть в чужую голову
Правду следует подавать так, как подают пальто, а не швырять в лицо, как мокрое полотенце.
Марк Твен
Тим
«Двигатель внутреннего сгорания за счёт движения поршня, который совершает возвратно-поступательные движения, попеременно проходя…», – Лика отчеканивает зазубренный текст, в то время как учитель, ещё довольно молодой, закрыв глаза, чуть не стонет:
«Да, Воскресенская, давай ещё. Могу слушать это бесконечно. Просто услада для моих ушей».
Слова «возвратно-поступательные движения» он сопровождает соответствующими движениями руки, сжатой в кулак. Отчего по классу прокатывается волна басистого ржача. Здесь пацаны со всей параллели и совсем мало девчонок.
Препод, конечно, рад такой старательности Лики в неженском предмете, но тот ещё извращенец – его похвала звучит двусмысленно.
«Девочка моя, что ты здесь забыла?» – звучит сострадательный вопрос в моей голове. Она даже не понимает причины смеха в классе, ассоциации, которые вызвали её слова.
Кроме Лики, здесь ещё несколько таких же отчаянных, которые ненавидят шить и вязать больше, чем толпу спермотоксикозных самцов со всей параллели с их сальными шуточками.
По средам весь день профподготовка. Выбор невелик: швейное дело или автошкола. Для девчонок устроили жесткий отбор – пробный заезд сразу на грузовике. Допотопная колымага с огромным рулем без гидроусилителя заводится отвёрткой вместо ключа.
У отца Лики в гараже стоит ЗИЛ со времён постройки собственного дома. Потому до испытания в автошколе папа успел солидно поднатаскать её. Лика прошла отбор и попала с нами в группу «автошников». Догадываюсь, что не по своей воле, опять руку приложили родители.
Кто в силах шесть уроков подряд сидеть в одном кабинете, изучая железяки и правила дорожного движения? А потом ещё пару часов торчать на улице, ожидая свои десять минут позора за рулем чудо-мобиля.
Лика спрыгивает с подножки грузовика красная, как флаг СССР. На правой кроссовке сверху отпечатался протектор массивной ноги. Она боится газовать, а препод делает это не самым изящным способом – давит своим сорок пятым размером на её тридцать седьмой.
Нам с Ликой по пути до её остановки. По дороге она обнаруживает, что забыла ключи от дома, а родители за городом у бабушки до самого вечера.
Уговариваю пойти ко мне и не мерзнуть на улице. Все-таки январь на дворе. Представляю мамину ухмылку, когда приду домой с девушкой. Впервые. Мне фиолетово, мы же просто друзья.
Лика
Зачем согласилась? Хочется бежать без оглядки, когда двери лифта закрываются за нами. Хотя и нахожусь рядом с Тимом в школе каждый день, в таком узком и замкнутом пространстве между нами повисает почти осязаемая неловкая тишина, а лифт едет слишком медленно.
Как это будет выглядеть в глазах его мамы? А вдруг её не будет дома? Что тогда? Один на один оставаться нельзя – так нас учили в церкви. И как потом объясню родителям, где провела весь день, забыв ключи? Могла бы пойти к Соне, но без предупреждения как-то неудобно. Или просто ищу себе оправдание?
Хоровод вопросительных знаков в голове заставляет нервно теребить серьгу-рыбку в ухе.
Тим открывает дверь, и мы сразу же оказываемся в светлой кухне. В квартире нет коридора – видимо, сносили стены.
Брюнетка с короткой стрижкой и бронзовой, как у Тима, кожей мигом оборачивается к нам. Она на голову меньше меня ростом и, думаю, на десяток лет старше моей матери. Увидев меня, расплывается в лукавой улыбке, будто знает какой-то секрет.
– Мам, это Лика – моя подруга, – Тим делает сильное ударение на последнем слове. – Она забыла ключи, посмотрим что-нибудь на компе.
– Ага-а, девочка «щечки, как яблочки», – говорит она с той же самой улыбкой.
Та-а-ак, откуда ей известно это прозвище? Неравный поединок. Я не владею такими личными деталями о маме Тима, как она обо мне.
По-озорному хохочет и жестом зовет нас за стол.
Пьём чай с простыми гренками из батона и вареньем из дачной клубники, когда из другой комнаты с голым рельефным торсом вываливается старший брат Тима. Который из двоих – не знаю. Почти точная копия Тима, но возмужавшая, небритая и выше ростом. Увидев нас за кухонным столом, парень театрально хватается за живот, из гортани вырывается самый заразительный смех, который когда-либо слышала.
«Наш маленький Тим пришёл поиграть в игрушки с маленькой подружкой, или пришли сообщить, что поженитесь?» – говорит он, саркастично задрав одну бровь.
Краснею до самых корней волос. И как реагировать на такую реплику?
«Простите, не знал о Вашем визите, а то бы принарядился. Я – Алекс», – чмокает мать и садится рядом с ней за стол. По-прежнему без майки. Стараюсь не пялиться на его голое тело.
Позднее убеждаюсь, что брат Тима веселый и открытый человек, хотя и крайне беспардонный. Алекс рассказывает, как создал свою музыкальную группу. До жути стеснялся девчонок в школе, боялся к ним подойти и заговорить. На что его мать дополняет чересчур откровенно: «Я уже подумывала, что Алекс у нас гомосек, пока не нашла чемодан с презервативами».
Мои глаза против воли превращаются в два мяча для пинг-понга от её слов. Такие ужасные вещи для них – норма? И они болтают о них вот так запросто за чаем.
Короче, брат Тима нашёл способ кадрить девчонок, не разговаривая с ними. Все мы, дамы, падки на танцоров и музыкантов. Со временем увлечение, публичные выступления и поддержка зрителей сделали парня более раскованным.
Помогаю маме Тима с посудой, оставшись с ней наедине на кухне. Нашлась общая безобидная тема – у них есть дача, а я рассказываю про мамин сад.
Тим показывает свою комнату, потом куда-то выходит. Детская мебель, книги в жанре фантастики и фэнтези. Беру с полки фотоальбом. Внутри страницы с фотографиями девчонок. Некоторых из них знаю, учились в нашей школе. Здесь же фото Инессы. На снимке она сидит на столе с хищным взглядом и готическим макияжем. Подскакиваю от страха, когда слышу голос Тима за спиной:
– Нашла мою коллекцию?
– Что? – растерялась, что он меня так подловил.
– А твоей фотографии у меня так и нет. Подаришь на память?
– Зачем? Что ты с ней будешь делать? – Если честно, мне даже странно видеть фотографии этих девушек. Они сами ему их отдали?
– Буду смотреть на тебя перед сном. Может, даже целовать. – Увидев мою реакцию, Тим смеётся.
– Это все твои бывшие? – кладу альбом на место.
– Почему же, нет, не все.
Нет, не все они его бывшие или нет, не все, и есть ещё куча девчонок, с которым он был? У себя дома Тим другой. Простой, умиротворённый, спокойные, чуть сонные глаза, ленивая, неторопливая речь.
Показывает одну фотографию и рассказывает, как пережил тяжёлое расставание со своей первой любовью. Она старше нас на год. Короткие вьющиеся русые волосы, большие зелено-коричневые глаза и добрая улыбка.
Хуже всего, что они не поссорились, не разбили друг другу сердце. Девушка улетела с семьей на другой континент. Навсегда. У Тима остались только фотография и несколько памятных вещиц. В аэропорте он ей обещал, что непременно прилетит, когда станет старше, и всё будет по-прежнему.
Это случилось, когда Тим учился в другой школе в девятом классе. Получается, у нас обоих было дурацкое лето накануне десятого класса, оба скучали по людям, с которыми расстались, и оба искали, как забыться в начале нового учебного года.
Они хотя бы пишут письма друг другу. Но всё реже. Тим помнит такие милые детали: как её пудель обожал яблоки и мандарины, как отец девушки научил его дарить возлюбленной подснежники в первый день весны, как он все выходные пропадал у них дома.
Внутри всё сжимается от грустного рассказа.
Тим отгоняет накатившие воспоминания, внезапно взмахивая рукой.
– Ну вот, теперь ты знаешь страшную тайну обо мне. Не такой уж я сухарь. За тобой должок, поэтому тоже задам вопрос о твоей тайне. – Он пытается злорадно рассмеяться, но не выходит. Искренность лишила его уверенности, сделала уязвимым.
– Ну, окей. Спрашивай. У меня нет темных секретов.
– Ну-ну. Кхм… – Чего он тянет-то и не решается никак спросить? Что там за вопрос такой? – А правда, что ты… привязывала ремнём своего братишку к стулу? Ты по части этих самых…садо-мазо? – заговорщицки прищуривает глаза.
– Что-о?! Кто тебе такую чушь сказал? – такой вздор впервые слышу. С чего он взял?
– Инесса… – голос тихий и провинившийся, как у пятилетнего мальчишки в углу.
– Так и знала, что она гадости про меня рассказывает. Значит, слушай сюда. По субботам мать с отцом уезжали на рынок за продуктами. Меня оставляли с братишкой. Но к тому же суббота для меня – день уборки. И никто не делал скидок на то, что я параллельно приглядывала за годовалым малышом. Он то и дело норовил куда-то залезть, откуда-то упасть. Включала ему мультфильм на видеокассете и сажала на стул. Сиденье высоко от пола для братишки, запросто мог грохнуться с него. Я ж у папы инженер – придумала способ в виде ремня безопасности. У нормальных детей есть специальные стульчики с такими ремнями, а у нас его нет. Вот и вся история. Родители даже похвалили за изобретательность. Никаких тебе садо-мазо и в помине не было.
– Прости, – одними губами говорит Тим, смотря на меня.
– Раз провинился, тебе штрафной вопрос.
– Согласен. Но боюсь тебя. Ремнём пристёгивать не будешь к стулу и пытать? – намеренно подкалывает, и я изображаю хук справа.
Есть один вопрос, который вертится в голове уже долго. И мы с Тимом привыкли говорить обо всем на свете без утайки, но эта тема… Не знаю. Спросить, не спросить? И главное – почему я хочу это знать? Не наивная, слышала разговоры одноклассниц, сплетни в раздевалке на физкультуре, но никогда не участвовала в подобных обсуждениях.
– Ты когда-нибудь… – какое же слово подобрать? – был близок с девушкой… ну, это… – я-то, понятное дело, с детства верующая, потому и девственница, а Тим уверовал только прошлой весной.
Тим видит моё смущение и даёт понять, что вопрос ясен, можно не продолжать объяснять. Держится уверенно, ни один мускул на лице не дернулся. Может, и ему нечего стыдиться?
– Ну, знаешь, ничего особо серьезного. И не так, как должно быть в идеале. Глупое любопытство пятнадцатилетнего пацана. Она была доступной девчонкой. В меру симпатичная блондинка, но совершенно глупая. Сидели с пацанами во дворе на скамейке, пели под гитару дворовые песни. Они почти все о несчастной любви или какие-нибудь пошленькие. Девчонкам такие обычно нравятся. Потом все разошлись по домам, а мы с ней остались. Я повернулся и поцеловал её. Она была не против. Парни всегда проверяют, до какого момента горит зелёный свет. Опустил ладонь на её шею. Меня подгоняло элементарное любопытство. Она продолжала бесстыдно смотреть своими зелёными глазами, не возражая. Начал медленно перебирать пальцами вниз, продолжая целовать, чтобы не смотреть в глаза и не краснеть. Нырнул рукой под легкую блузку и просто замер. Для меня всё было впервые. Как опыт на уроке анатомии. И кроме страха и незнакомой пульсации, дрожи в теле больше ничего не почувствовал. Она положила ладонь мне на бедро. Целовались в такой странной позе. Повторения с ней больше не хотелось. Слышал от Инессы, – от звуков её имени меня уже передергивает, вот же язык без костей, – что ты ни с кем пока даже не целовалась. Сейчас, держу пари, меня осуждаешь. Я вижу. Зато сказал правду.
– Понятно. – Наконец сглатываю я и прикусываю щеку изнутри от неудобства.
Почему мне казалось, что Тим более невинный?
Он смотрит на мои губы и на пару секунд зависает. Потом резко разворачивается в сторону компьютера и спрашивает:
– Вторая часть «Истории игрушек» или «Жестокие игры»?
Я выбираю мультфильм.
Возвращаясь вечером домой, слышу мамин телефонный разговор из кухни:
«Да Вы что? Такая огромная клубника вырастает из семян? Обычно же усами её разводят. В январе надо семена высаживать? Ой, нет, нет, мне неудобно как-то. Правда? Ну, спасибо Вам огромное. Да, я передам Лике, чтобы зашла после школы к Вам. Всего доброго, и ещё раз спасибо».
Пожар
Иногда мне хочется плакать, а я смеюсь.
И.Тургенев, «Ася»
Лика
До выпускных экзаменов и поступления в университет осталось меньше четырех месяцев. Дни проносятся мимо табунами диких мустангов, которых сознательные выпускники пытаются приручить.
Школа, домашние дела, курсы подготовки для абитуриентов трижды в неделю, зубрежка экзаменационных билетов. Даже на длинных переменах всё для служения великой цели – решаем с Тимом наперегонки задания из тестовика по математике. Вот же он спринтер. У меня сейчас пар из ушей повалит от такого «спортивного интереса» – не хочу позволить ему вырваться вперед.
Вступительные экзамены в университет предполагают сто двадцать случайных тестовых вопросов по четырем предметам. Экзаменационная база по каждому из них составляет пять тысяч заданий. В продаже тестовики объемом в тысячу вопросов, а значит, остальные четыре тысячи станут полной неожиданностью, если выпадут на экзамене. Хотим учиться бесплатно, но грантов, особенно по моей специальности, совсем мало. Для востоковедов всего десять бесплатных мест на всю страну.
Потому по доступной одной пятой части вопросов гоняем друг друга всё свободное время.
Завтра придет фотограф сделать на память последние школьные фото. Плакать по школе не буду уж точно, закрою эту дверь в последний раз и даже не обернусь. Слишком много унижения и предательств пережила в этих стенах.
Мама Тима на днях позвонила и обещала моей матери семена особого сорта клубники. Просто взяла и набрала наш номер, не зная даже имен моих родителей. Так могла сделать только она. Без всяких церемоний. А потом точно также на полуслове оборвала диалог словами: «Ну всё, пока!»
Избежать допроса не удалось:
– Лика, что у тебя с Тимом? Ты опять за своё? Иначе с чего бы его матери вдруг пришла идея рассказывать мне про свою клубнику размером с маленькое яблоко? Ты с ней знакома? Что всё это значит?
– Мама, мы с Тимом просто друзья, – отвечала я без капли обмана, ведь так всё и было.
– Лика, у нас с тобой уже был разговор о нём год назад. Не дружат мальчики с девочками. Ты же понимаешь, что скоро выпускной. Жизнь разведет вас в разные стороны. Драгоценное время для занятий, необходимое сейчас, можно профукать, и не вернешь. Ключевой момент твоей жизни. Мы с папой верим, что ты сможешь воплотить задуманное. Не загуби судьбу из-за мальчика. Будут новые друзья, интересная студенческая жизнь. Всё только начинается. И парень будет, и не один. Куда торопишься, а? – ну, всё, мама теперь не отстанет.
– Мама, да, Тим заигрывал со мной в прошлом классе, но его чувства перегорели. Вот честное слово. Я ж не слепая. Не волнуйся.
Впервые за год реальность больно полоснула меня, когда проговорила эти слова вслух. Тим действительно потерял ко мне интерес, как к девушке. Мозг глубже провернул вонзённый клинок, показывая кадры диафильма из прошлого года под названием «Тим + Лика = ?» Как мы постоянно вызывали друг друга на словесные дуэли, как он разглядывал меня втихаря, единственный танец, наши руки в кармане его куртки. Вся нежность в прошлом.
А скоро мы и вовсе потеряем друг друга. Он поступит на другой факультет, встретит новую девушку, полюбит и будет танцевать с ней. И мы не сможем продолжать дружить. А потом, потом… Не разрешаю себе об этом думать. Но ведь так и будет. Тим женится на другой девушке. Забудет меня. У нас ничего и не было, так и не признались в чувствах друг другу, хотя они явно были у обоих.
Сейчас между нами всё просто, спокойно и до колик в животе смешно. Братско-сестринские отношения.
Я заплакала. Вот чего не жилось-то спокойно? Зачем понадобилось сейчас вскрывать эту могилу чувств? Забытые ощущения моментально нахлынули, будто нашу прошлогоднюю любовь сорвали зеленой, как последние помидоры перед заморозками и дали дозреть на подоконнике. Вроде и красные, да не то. Ещё и Данель этот. Если бы не он, Тим бы не охладел ко мне, не отошел в тень. Да что ж за любовь такая была, если она дымит, как дешевые ароматические палочки, которые ничего, кроме тошноты, не вызывают? Или я просто боюсь остаться одна после окончания школы? Зависимая, и неважно, к кому прилепиться?
Тим
Кажется нелогичным, зачем выбрал специальность «Информационные системы», если обожаю химию и биологию. Но я-то понимаю, что программистом смогу зарабатывать приличные деньги уже лет через шесть, пока поклонники химии и биологии будут отматывать срок в медицинском, потом ещё все эти интернатуры, ординатуры, горбатить в поликлиниках за копейки, пропускать через себя толпы пациентов. Больные люди не очень приятны в общении, а с компьютерами даже разговаривать не придется.
Сегодня фотосессия. Все должны разбиться на группы для будущего коллажа. Сажусь на стул перед штативом, а Соня и Лика по задумке присядут ко мне на колени с разных сторон. Легко сказать, да трудно сделать.
Только одна назойливая, как муха, мысль в голове: «Где она откопала эту юбку?» Видимо, очень старалась оставить на прощанье неизгладимое впечатление в каждом альбоме одноклассников. Даже плотные черные колготки не скрывают изгибы её щиколоток, колен и бедер. Самая интересная часть кокетливо прячется в вышитых цветочках на малюсенькой черной юбочке Лики, которая через минуту оказывается прямо на моей ноге.
«Мы. Просто. Д-дру-зья», – пытаюсь отвлечь внимание мозга от происходящего на моих коленях, бедром чувствую её ягодицы, в нос ударяет запах Ликиных волос. Хочется шипеть, будто на меня брызнуло раскаленное масло из сковороды.
«Снято! Следующие!» – отрезвляет фотограф.
На литературе Лика вертит ручку в руках и задумчиво поглядывает на меня. Потом всё повторяется по дороге домой. Какая-то непостижимо-тихая девочка идет рядом. Куда девался Ликин неугомонный щебет?
Её хандра продолжается всю следующую неделю, задачи на переменах отказывается решать, а маленький грустный огонек в глазах теперь превратился в сжигающее всё на фиг на своем пути пожарище. Лика в ярости – что-то новенькое. Злится, дергается по мелочам. Она что так остро переживает надвигающиеся экзамены? Но паника проявляется иначе. Её глаза что-то властно требуют. Что стряслось? Чем я её обидел?
И внешне переменилась. Или надвигающаяся весна заставляет её снимать безразмерные теплые одёжки? Сегодня Лика в черном длинном пиджаке без пуговиц, под которым я разглядел красное платье на толстых бретельках. Пока она сидит в холле перед уроками, мне сложно стоять рядом и не смотреть туда, куда хочется нырнуть глазами больше всего. Нельзя.
На контрольной Лика вся раскраснелась от волнения. Поспешно снимает пиджак. Сзади её тело делит надвое металлическая молния от лопаток до поясницы.
Выколите мне глаза кто-нибудь. Пожалуйста. Вот такая у нас офигенная «дружба». Я ж не евнух, в конце концов.
За неделю до весны
Тим
Как мог, старался отложить признание. Будто пока не произнесено вслух, не существует по-настоящему. Я понял, чего она хочет, почему злится. Ну зачем ей понадобилось именно сейчас всё портить, будить ненасытного зверя, которого мы так благополучно уложили под уютное пуховое одеялко прошлой весной? Уже не время. Слишком поздно. Признаем чувства и всё, дружбе конец. Дружба крепче школьной влюбленности, а я не хочу терять Лику вот так.