Штурм бездны: Океан. Цикл «Охотник»

Глава 4. «Карусель»

«Толстозадый» мягко ушел в глубину на маневровых турбинах. То ли Чернуха так насобачилась в вождении на симуляторе, то ли батиплан был непривередлив в управлении, но движения почти не ощущалось. Удивительно, как машина столь уродливой формы могла так хорошо выполнять свои функции.

Я активировал системы огневого пульта, с ними удалось великолепно ознакомиться на секретном симуляторе Вершинского, который он организовал в отдельном ангаре для нашей команды. Если бы кто-то на таком симуляторе погонял виртуальный батиплан со всеми его огневыми средствами, он бы озадачился вопросом существует ли такая техника в реальности, а если существует, то почему ее не клепают на заводах сотнями. С сотней таких батипланов, действительно, можно было бы за пару лет очистить от биотехов все океаны.

Я снова задумался о парадоксах истории. Ну, ладно, Вершинский, он по понятным причинам не применяет эти батипланы, да и вообще старается не использовать реликт. Но что мешало сделать это другим людям? Само наличие батипланов с реликтовой броней и силовой установкой обратного цикла говорит, что реликта когда-то было много, куда больше, чем одна расческа. Почему же их тогда не наклепали сотнями и не вычистили океан?

Ответа напрашивалось два. Первый, что реликта стало мало еще до начала войны. Второй, что я чего-то о реликте не знаю, и что он несоизмеримо опаснее. Но опаснее чего? Неужели он опаснее биотехов? Впрочем, биотехов хотя бы можно убить, пусть и не без труда. Человека же с реликтом в крови убить невозможно, пока у него период не кончится. Так что вполне возможно, когда люди поняли, что к чему, они сознательно избавились от реликта.

«Не это ли стало причиной войны?» – подумал я, ощущая, как холодеет спина.

Может потому на уроках истории ничего толком не говорят ни о причинах войны, ни о ее ключевых участниках, что война была, по сути, гражданской? Возможно ли, что велась она между теми, кто хотел избавиться от реликта и теми, кто хотел его использовать?

Картинка нарисовалась страшненькая. Я представил накачанных реликтом воинов, почему-то не с пулеметами, а с мечами в руках. Они двигались стройными рядами через руины города, по ним со всех сторон долбили из крупнокалиберных пулеметов трассирующими пулями, которые светящимися стежками прошивали сумеречный дымный воздух. Но пули от них, ясное дело, отскакивали, как от Ксюши, а воины продолжали двигаться чуть приподняв жутковатые мечи, похожие не на мечи, скорее, а на сорванные с древних вертолетов лопасти. Мечи, конечно, тоже были покрыты реликтом. Именно покрыты, не целиком из него, так как если бы их целиком отлить, как расческу, то ими не помашешь, инерция будет чудовищная. Даже с учетом неимоверной силы, какую обретает человек с реликтом в крови.

Бойцы с мечами вышли на площадь и перестроились широкой шеренгой, а с противоположной стороны на них выскочили биотехи. Сотни панцирных партульников. Они налетели на бойцов, как прибой на волнолом, в воздух полетели отрубленные конечности, полыхнуло несколькими мощными взрывами. Ударная волна прокатилась по ближайшим кварталам, надламывая стены домов, и они начали рушиться, оставляя в воздухе клубы пыли, пока все не погрузилось во мрак.

– Эй, Долговязый! – раздался голос Чернухи у меня в наушниках. – Ты там уснул, что ли?

Я с усилием вынырнул из кошмарного сна, помотал головой и ответил.

– Я на связи!

– На какой, к дьяволу, связи? Ты ослеп, или мониторы забыл включить? Ты будешь стрелять, или мне торпеды измором брать?

Я глянул на главный монитор стрелкового комплекса и чутка обалдел. В полярной сетке было хорошо видно, как в километре от нас, с обоих бортов, заходят в атаку четыре патрульные стаи, состоящие, как это обычно бывает, из жилистых скоростных «Стрелок» с перекачанной мускулатурой. Их изумрудные искорки с маркерами типа и массы пытались прорваться к центру экрана, в котором находился наш подводный корабль.

«Это сколько же я проспал? – подумал я. – И что за дикий бред мне снился?»

Но пока мне было не до расшифровки подсознательного символизма.

– У меня все под контролем, – соврал я. – Жду их на дистанцию удара ультразвуком. Не тратить же ракеты на них.

– Да они уже секунд тридцать на дистанции поражения, – не скрывая иронии, ответила Чернуха. – Если не хочешь стрелять, я могу врубить маршевый и успеем проскочить.

– Нельзя, – подумав, произнес я. – Как далеко мы оставили за кормой пиратов?

– Значит, все таки спал, раз не знаешь. На пять миль мы ушли от них, соня.

«Проспал я, значит, минут пятнадцать, если шли мы со скоростью сорок узлов», – произвел я в уме необходимые вычисления.

– Буду стрелять, – произнес я вслух. – Не убьем тварей, они затопят «Амбер».

– Да и дьявол бы с ним. Уроды. Чуть не раздели меня глазами.

– Соври еще, что то тебе не понравилось, – хихикнул я. – Ты же любишь, когда на тебя смотрят.

– Ну… Все равно. Не для них мои красоты. Чисто из принципа. Я люблю, когда на меня смотрят хорошие мальчики.

Я улыбнулся, активировал ультразвуковую пушку, заложил ручку прицеливания и выжал спусковую педаль. Монитор тут же расчертило полосой изумрудной ряби, пронзившей пучину от нас до первой стаи торпед. Орудие било широким мощным лучом, рвавшим жабры любым биотехам, причем, они даже не понимали, что происходит, пока не начинали задыхаться. Иногда они взрывались в конвульсиях, иногда просто всплывали брюхом кверху, и становились трофеями рыбаков, если попадались к ним в сети или туши выбрасывало на берег до того, как успевали как следует разложиться. Фрагменты тел биотехов стоили значительно больше, чем рыба, так что дохлые твари после атак охотников оказывались желанной добычей для новых прибрежных жителей.

Но в этот раз им не повезло – одна из торпед рванула, вызвав цепь вторичных детонаций, из-за чего монитор локатора весь пошел зелеными концентрическими кругами ударных волн. Первая стая была уничтожена полностью, а три других могли представлять для нас опасность лишь если мы продолжим путь на маневровых турбинах. Если же Чернуха перейдет на маршевую тягу, им нас в жизни не догнать. Можно было так и сделать, но мне жалко было «Амбер». Я знал, что рано или поздно пираты, не имевшие должного представления об охотниках, рано или поздно на них нарвутся, будут перебиты или пленены, а прекрасный транспортник перегонят на базу и он еще послужит добрым делам. Самих пиратов, тут Чернуха была права, мне жалко не было. Но вот корабль – дело другое.

Кораблей в мире было не много, строить их еще не начали, большинство довоенных испортили биотехи, а те, что были сейчас на ходу, все или из защищенных портов, типа Севастопольской бухты, куда реки впадали, либо из Азовского моря, где биотехи не могли жить из-за недостаточной солености, либо из сухих доков и шлюзов, куда твари не смогли добраться. Кроме того, для каботажных рейсов по морю годились и некоторые речные суда, которых сохранилось довольно много. Но если их топить каждый день, надолго не хватит.

– Заходи на вираж, – попросил я Чернуху. – Надо их перебить.

– Не наохотился за год? – поддела меня она.

– Не в этом дело, – ответил я.

После чего изложил ей свою концепцию о неизбежности скорого перехода большинства кораблей из рук пиратов в руки охотников, или хотя бы в руки морской полиции, которая все равно рано или поздно организуется. Крыть ей было нечем, и она завела «Толстозадого» в крутой вираж с глубоким левым креном. Я пристегнулся, на всякий случай, поскольку Чернуха была большой любительницей высшего пилотажа, и могла без затей заложить «бочку» или «мертвую петлю», а у меня не было ни малейшего желания рассчитывать только на центробежную силу, возникающую при таких маневрах и способную удержать меня в кресле. Ремни, когда речь идет о противодействии гравитации, они как-то надежнее, на мой взгляд.

– Если зайдешь лобовым курсом, буду признателен, – произнес я в микрофон.

– Это за каким дьяволом? Лень орудие повернуть?

– Нет, хочу, чтобы они болтались по разным бортам. Пусть все окажутся в зоне поражения одновременно.

– Это ты классно придумал, а уходить от оставшихся как?

– Ой, хватит кокетничать! – Я рассмеялся. – Знаю же, как тебе хочется провести парочку фигур высшего пилотажа.

– О, сударь, вы решили сделать даме приятно? Поставлю в планшете галочку напротив вашего имени. Будете отмечены, сударь. Но просьба не обижаться, если на какое-то время у вас голова с задницей поменяется местами.

– Я уже пристегнулся, не надо ссать в компот, там кок обычно ноги моет.

Чернуха прыснула смехом, все-таки провернула «бочку» и зашла на биотехов прямым атакующим курсом. Я видел на радаре пятнадцать точек, по пять в каждой стае, но теперь они все оказались широким фронтом прямо по курсу. Я надеялся шарахнуть в середину эшелона ультразвуком, в надежде вызвать вторичные детонации, но твари оказались тоже не промах.

Вообще, это все заметили, и мы произошедшие изменения пару раз обсуждали с Вершинским, что чем меньше оставалось в море тварей, тем хитрее они становились, и тем труднее их было убивать. Кто-то из древних стратегов сказал, типа, больше травы, легче косить, и можно было бы назвать это чушью, если бы я сам не наблюдал нечто подобное. Когда торпеды без разбора, без тактики, без стратегии, перли нахрапом, беря числом, их можно было полями выкашивать с помощью реактивных бомбовых установок. И это внушало большие надежды. До какого-то момента.

Затем в искусственных мозгах, выращенных на китайских или американских заводах, начали просыпаться совсем другие алгоритмы, и поведение биотехов кардинально изменилось. Чем меньше оставалось донных платформ, которые корректировали поведение мелких тварей, тем большую сообразительность, хитрость и коварство, стали проявлять сами мелкие твари. Иногда настолько эти качества проявлялись, что только держись.

В общем, они как бы поняли, чем я в них стреляю, и что у меня широкий луч поражения, и что в конвульсиях кто-то из них может взорваться, убив сородичей.

Раньше, помнится, они просто в стороны шарахались, не меняя эшелона, и это было очень удобно, так как позволяло активно маневрировать на батиплане, проходить выше или ниже торпед на относительно безопасной дистанции. Такая их тактика хорошо работала против надводных кораблей, потому что генетики, создававшие их мозги, о батипланах, похоже, никакого представления не имели. Скорее всего, эта разработка «Хокудо» была совершенно секретной, и применялась корпорацией исключительно для личных нужд. Но когда мы стали зачищать море на батипланах, под прикрытием надводных кораблей с реактивными глубинными бомбами, для биотехов многое изменилось, и они начали брать наши возможности в расчет. В частности, изменилась их тактика рассредоточения, они стали не только в стороны шарахаться, но и занимать эшелоны на разных глубинах. При этом дистанция между ними была внушительной, почти наверняка исключала вторичные детонации, но, главное, очень сильно ограничивала возможности ультразвуковой пушки.

Дело в том, что нет оружия без недостатков. Ультразвуковая пушка была всем хороша, главное, она не имела ограничения по боеприпасам, но все же и у нее была одна проблема. Причем, серьезная. Дело в том, что для формирования мощного ультразвукового импульса требовалась колоссальная плотность тока, обеспечить которую могли только и только ионные конденсаторы, заряжаемые от силовой установки. Реликтор мог выдать огромную мощность, но само устройство ионных конденсаторов и системы их коммутации не позволяло набить ионами всю их емкость быстрее, чем за пять секунд. Когда торпеды держатся густо, стаями, это большого значения не имеет, пушка их выкашивает по пять десять особей за выстрел, и плотности огня хватает. Но вот если торпеды рассредоточатся, если одним выстрелом получится убить только одну, тогда ситуация меняется кардинально. Не в лучшую для нас сторону.

В общем, торпеды рассредоточились, мы мчались на них, они на нас, Вершинский запретил расходовать боеприпасы, у меня в арсенале оставался только ультразвук, а им не пальнешь чаще, чем с паузой в пять секунд. И я понял, что погорячился насчет встречного курса.

– Чернуха! – выкрикнул я.

Вообще-то я собирался выкрикнуть еще слово «сворачивай», но не успел, потому что меня так присандалило перегрузкой, что у меня чуть позвоночник в штаны не осыпался. Впрочем, это означало, что Чернуха чего-то подобного ожидала, и сразу произвела маневр. Оставалось надеяться, что это поможет.

Конечно, если бы она дала полную тягу на маневровых турбинах, эффект был бы несравнимо слабее, а так было очевидно, что стартанула она на маршевом, да еще с довольно малым радиусом, метров в пятьсот, судя по данным огневых стабилизационных систем, да и по вестибулярным ощущениям тоже.

Через пару секунд наступила невесомость. Ощущение незабываемое, словно ты во сне сорвался с детских качелей, и полетел, полетел, непонятно куда. Это говорило о том, что батиплан, всей своей тушей пробил водную гладь, вылетел в воздух, а теперь падает обратно в воду, подобно разыгравшемуся дельфину. Я бы с удовольствием посмотрел на это через камеры ходовых мониторов, но переключать свой дисплей на другой источник сигнала не стал, ситуация не особо располагала к красотам.

Снова шарахнуло так, что если бы не ремни, я бы вылетел из кресла, как сопля из рогатки, но это как раз нормально – батиплан носом врубился обратно в воду. Почерневший было монитор сонара снова ожил, показав сначала изумрудную рябь, а затем метки биотехов. Сначала они мерцали прямо по курсу, но вскоре Чернуха, уже на маневровых турбинах, вышла из крутого пике в пологое и спросила:

– Драться-то будем, или как?

– Как бы нечем, – честно признался я. – Ультразвуковая пушка не годится для стрельбы по отдельным целям. Что-то другое использовать Хай запретил.

– Это я слышала. И что делать? Уйдем и оставим тварей?

– Мы же охотники, – ответил я. – Пятнадцать торпед, дьявол их забери, они точно кого-то потопят. Отойди на пару километров, чтобы мой радар их видел, обходи цели по кругу и дай мне подумать.

– Принято. Только не тяни, а то на грохот маршевого могут еще твари подтянуться, и, неровен час, зажмут.

Была бы другая ситуация, я бы без затей вызвал с базы парочку гравилетов с глубинными бомбами, и с двухкилометровой дистанции откорректировал бы серию сбросов так, чтобы ни одной торпеды из пятнадцати не осталось. Ничего бы этому не помешало, поскольку ракетные платформы в этом море мы уничтожили все. Не просто уничтожили, а проутюжили батипланами мелководья до глубин сероводородного слоя, а в сероводороде твари жить не могли. Но у нас была секретная миссия, и на помощь охотников мы рассчитывать не могли. Выйти из боя мы тоже уже не могли. Потому что мы охотники. а не рыбаки. Какой смысл быть охотником, если драпать от тварей, оставив им возможность напасть на любое судно? Ладно если пиратское, хотя тоже жалко, но торпедам без разницы, они и на рыбаков нападут.

– Будем использовать неограниченный ресурс хода, неограниченный боезапас ультразвуковой пушки и преимущество в скорости, – передал я Чернухе.

– То есть, все же измором брать, – подвела она итог, не скрывая иронии.

– Бе-бе-бе, – ответил я.

Очень хотелось ответить на ее шутку по поводу галочки напротив моего имени в ее списке, но из моих уст в ее адрес это бы прозвучало очень уж не весело для нее. Из-за Ксюши. Так что я решил придержать язык, и вместо этого произнес в микрофон:

– Давай так. Ты идешь на группу торпед встречным курсом до дистанции в километр. Торпеды за это время пугаются, рассредоточиваются в стороны и по эшелонам, а ты меняешь курс и начинаешь обходить всю группу с левой циркуляцией. С километра я их отстреливаю с паузами в пять секунд. Если они попробуют сократить дистанцию и атаковать, я даю команду «уходим», ты делаешь «мертвую петлю», включаешь маршевый, и мы разрываем дистанцию снова до двух километров. Если они начинают драпать, ты на маневровых стараешься сохранить дистанцию, пригодную мне для стрельбы.

– Километр, – уточнила Чернуха.

– Да, плюс минус. Помни, что говорил Хай. Близко к биотехам не подходим. Батиплан намного крепче других, но у него тоже есть слабые места.

– Значит, километр.

– Оправдано, – подтвердил я. – Для гарантии. Поехали, а то они разбегутся, как тараканы.

И мы ринулись в бой. На самом деле торпеды, решив, что мы от них драпанули, начали снова сбиваться в кучу, но мне это не особо помогло – двух удалось накрыть одним выстрелом, но обошлось без вторичной детонации, и пришлось начать задуманную нами смертельную карусель. Чернуха вела «Толстозадого» по многокилометровой орбитали в форме овала, в центре которой находилось ядро из более чем десятка «Стрелок». Мне пришло в голову, что это напоминает положительно заряженный ион, с кучей протонов и нейторнов в ядре, но всего с одним электроном в виде нашего подводного корабля. Я представил, как это смотрится со стороны, за нами ведь оставался длинный след из пузырьков кавитации на лопатках турбин, тогда как биотехи сливались с окружающей средой, и их глазами не всегда различишь перед самым носом.

Я вспомнил, как Вершинский рассказывал о Борисе, который помнил самые первые нападения биотехов. Война, вроде бы, уже шла, и Борис был военным моряком, как я понял, или морским десантником. Дыхательного грибка у них точно еще не было, его же кто-то из команды Вершинеского вывел путем генетической модификации обычных дрожжей, так что в глубину древние морские десантники уходили, наверное, только с кислородными картриджами, а то и со сжатым воздухом в специальных баллонах. Тут вдруг, раз, биотехи. Вообще-то, насколько я понял, применение биотехов было ожидаемым, потому что все локаторы, какие есть сейчас у охотников, собраны на чипах, клонированных с локатора, оставшегося у Бориса с войны. Вершинский говорил, что именно наличие локатора спасло тогда Бориса и его соратников.

Интересно, что было потом?

Пока заряжались ионные конденсаторы, я представил, как после тяжелого боя с тварями группа десантников в черных гидрокостюмах выползает на песчаный берег. Кстати, чем они победили тварей? Первый гарпунный карабин системы «Елдомет-1» сконструировал, вроде бы, Док из первой команды Вершинского, когда только начиналась Большая Охота. Чем же можно было отстреливаться от торпед до этого? Ну, наверное, подводными ракетометами. Других вариантов мне в голову не пришло.

Изумрудная бусинка индикатора показала завершение зарядки ионных «банок», я сдвинул ручку управления, поймал в прицел очередную торпеду и прижал ногой спусковую педаль. На этот раз торпеда детонировала, но ее сородичи находились слишком далеко, чтобы это могло им повредить.

После уничтожения четвертой торпеды твари поняли, что я их через пару минут так всех перебью. В подобных случаях у них первый рефлекс – пойти в атаку. Они рассредоточились полукольцом и ринулись на нас. Это было вполне логично, ведь если бы у нас был не батиплан с реактивными прямоточниками, способный разгоняться до ста семидесяти узлов в создаваемом из пара тоннеле, а обычная субмарина или корабль, годный дать максимум тридцать узлов, они бы нас точно достали. Сами-то они до сорока, а то и до шестидесяти, узлов разгонялись, как нечего делать.

– Уходим! – выкрикнул я в микрофон.

К моему удивлению вышла заминка. Вместо того, чтобы врубить маршевый и свечой взмыть вверх, сделать мертвую петлю и сменить курс на обратный, Чернуха не сделала ничего. Всего пару секунд длилась пауза, но за это время я понял, и что стало причиной заминки, и что твари нас перехитрили, и что вызывать Чернуху по связи бессмысленно, это только помешает принять ей решение.