Ближе всего ко мне сидела Оля Савченко – невысокая черноволосая девушка двадцати пяти лет, такая же разговорчивая, как и Вера. Не удивительно, что она первой вызвалась рассказать мне о себе, после того, как я вкратце поведала им историю своей короткой и ничем не примечательной жизни. Но, в отличие от Веры, у которой речь была четкой и быстрой, простой и энергичной, как ветер, Оля слегка растягивала слова, облекая их в немного философский наряд и произнося их в несколько деловитой манере. Между словами она делала небольшие секундные паузы. На ее слегка пухлых щеках играл румянец, когда она призналась мне в том, что раньше она училась в институте на преподавателя английского. На третьем курсе она бросила учебу, потому что деньги, отложенные на институт, пошли на лечение матери, которая заболела раком. Им даже пришлось спешно продать квартиру. К счастью, мать выздоровела. После этого Оля уже и не помышляла об учебе. Вскоре она вышла замуж. Весьма неудачно, как она призналась мне, потому что муж (как выяснилось после свадьбы), был ленив и апатичен к жизни: никаких устремлений или увлечений у него не было, разве что выпить с друзьями как можно больше пива во дворе.
– Этот брак тяготит меня, – сказала она, обращаясь ко мне. – А ведь моя лучшая подруга говорила правду мне, когда заявляла, что по-настоящему мужчину узнаешь только в браке, – она поправила свои гладкие и блестящие черные волосы, едва доходящие ей до плеч, и добавила: – Я, конечно же, тоже не идеал, но до этого ленивого увальня мне далеко.
– Так разведись! – сердито сказала Вера, хлопнув кулаком по столу. – Сколько можно ему кости перемывать? Тебя же насильно не привязали к нему цепями?
Оля, скривив недовольно тонкие губы, ответила:
– Я сама с этим разберусь. Возможно, мне удастся его перевоспитать.
– Какие глупости! – возмутилась Вера. – Человек такой, какой он есть, он не поддается дрессировке. А, в общем, тебе решать.
– Конечно, мне! – рассердилась Оля. Ее смуглое лицо стало вдруг пунцово-красным.
– Ну вот, начинается! – вмешалась в разговор Света, заметив, как Вера с Олей обмениваются злобными взглядами. Она сидела на скамейке между ними, словно между двумя огнями.
Света Лазарева была фигуристой русоволосой девушкой среднего роста, с красивым овалом лица. Над верхней губой притаилась маленькая коричневая родинка, густые русые брови своим полукруглым изгибом придавали своей хозяйке немного удивленно-возмущенный вид. Желтоватая кожа сливалась с золотистым цветом волос, отчего лицо казалось невыразительным, но ситуацию спасали большие серо-голубые глаза, обильно накрашенные тушью. Ей было двадцать восемь лет. Утихомирив Олю и Веру, она рассказала мне о том, что четыре года назад ее отец помог ей открыть большую оптику, продав квартиру своей покойной бабушки. Он очень верил в то, что у дочери все получится. Работа ей нравилась, но вот незадача, как только оптика начала понемногу окупать себя и приносить прибыль, совсем близко от них открылись конкуренты. Это были ушлые и энергичные ребята, которые заполонили магазин скидками и акциями, чтобы привлечь покупателей к себе. По городу они везде расклеили свою рекламу и нагло, без зазрения совести караулили ее потенциальных покупателей у крыльца ее магазина, чтобы заманить их к себе в оптику. Не сумев бороться с ними их же методами («с волками жить, по-волчьи выть» – вставила своих пять копеек Вера), Света разорилась, и ей пришлось ликвидировать свое предприятие. Но на этом испытания не закончились. Когда она потеряла магазин, от нее ушел любимый человек, с которым они успели назначить дату свадьбы. Окунувшись в долгую депрессию, она начала выпивать. Алкоголь помогал ей на некоторое время впасть в забытье и относиться к окружающей ее действительности с пофигизмом. Из этого опасного омута ее вовремя вытащила мать. Узнав от двоюродной сестры, работающей в «Виктории» прачкой о том, что в отель требуется горничная, она послала туда на собеседование свою дочь. Вот так Света оказалась в гостинице.
– Я уже два года здесь работаю, – призналась она, окончив свой довольно невеселый рассказ.
– Она надеется выскочить замуж за богатого постояльца, – как ни в чем не бывало, выпалила Вера.
– Я этого и не скрываю, – равнодушно пожала плечами Света. В отличие от Оли, ее мало что могло вывести из себя, и неделикатность ее коллеги нисколько не смутила ее.
– Размечталась, – хихикнула Оля. – Для этого тебе, по меньшей мере, нужно стать менеджером отеля.
– Может и стану. Наша Наталья Викторовна тоже когда-то была простой горничной.
– В тебе проснулись амбиции и это хорошо, – похвалила Вера. – Но не витай понапрасну в облаках. Я готова сто раз поверить в то, что ты сможешь стать менеджером, чем один раз в то, что сможешь заарканить какого-нибудь богача в этом отеле. Я уверена – в их окружении присутствуют умницы и красавицы с двумя-тремя высшими образованиями, знающие четыре иностранных языка, занимающие какой-нибудь высокий пост. Куда нам до них?
– Посмотрим, – осторожно ответила Света.
Она мне показалась откровенной, рассказав очень личные вещи. Мне не раз говорили о том, что я – великий слушатель, к тому же, не болтлива. Возможно, люди это чувствовали, а это было залогом того, что еще не раз мне будут открывать свою душу и поверять свои тайны. Я ценила возможность погрузиться в другую жизнь, узнать о чужой судьбе и вынести какие-то уроки для себя. Но, со временем я поняла, что каждый человек все равно учится только на своих ошибках. Даже тот, который утверждает, что учится на чужих.
Что же… неудавшийся учитель английского, психолог с высшим образованием, бывшая хозяйка оптики… Их эпические рассказы напомнили мне о том, какой несправедливой может быть жизнь. Какой она может быть скудной на хорошие события и щедрой на проблемы и заботы, погружающие человека в глубокую беспроглядную яму уныния и отчаяния. Они, как могли, старались всплыть на поверхность, найти свой путь в жизни, но удача безжалостно отвернулась от них.
– Говорят, что самое главное в жизни человека – это напористость и энергичность, – с иронией сказала Вера. – Но это ведь не всегда так. Даже у самых энергичных иногда пропадает запал, когда им катастрофически не везет.
Девочки все вдруг шумно загудели. Это была наболевшая тема для всех нас.
– Да, невезенье может сломить даже самых сильных, – согласилась Света, вспоминая свой пример.
– И нехватка денег, – добавила с интонацией Оля.
– Везение и умение оказаться в нужном месте и в нужное время – вот что немаловажно, – резюмировала Вера.
Все согласились с ней. Я вдруг поймала себя на мысли, что мое будущее стало рисоваться мне в мрачных тонах, хотя мне едва перевалило за двадцать и вся жизнь, казалось, была впереди.
– Мы все перестали бороться! – сказала вдруг Оля, по очереди посмотрев на каждую из нас.
– И это большое упущение! – добавила Света, вскинув свои дугообразные брови еще выше.
– Возможно, что мы не такие уж и сильные, – вставила несмело Катя (о ней я расскажу чуть ниже).
– Нет уж! – отрицательно замотала головой Вера. – Слабые сдались бы при первом же провале, но ведь мы пытались что-то изменить в жизни, прежде чем попали сюда! Пытались, а не просто плыли по течению, как многие.
– Да-да, пытались! – подхватили, как соловьи Оля и Света с огнем в глазах, в то время как Катя и Надя понуро молчали.
Пришла очередь рассказать о последних двух горничных, с которыми мне предстояло работать бок о бок возможно не один месяц и даже год. Они были не такие словоохотливые, как Вера, Оля и Света, эта болтливая энергичная троица, но я и не пыталась залезть им в душу – это было не в моей привычке. Эти две девушки с любопытством слушали нас, но сами помалкивали. За них все рассказала Вера, не испросив при этом их мнения.
Кате Могилевской было двадцать три года. Ростом она была чуть выше среднего, очень худощавая, с маленькими плечами и красивыми каштановыми волосами – густыми и блестящими, доходившими ей до пояса. Они были собраны в аккуратный высокий хвост. Открытый высокий лоб говорил о скрытом интеллекте, умные карие глаза предпочитали молчать об этом секрете. Черные средней толщины брови вечно тянулись друг к другу, делая лицо угрюмым и нелюдимым с виду. Это немало портило ее красоту, ведь она была очень симпатичной. Она производила впечатление тихого и замкнутого человека, не предрасположенного к разговорам. Но, тем не менее, наше общество ей было по душе. Слабые затаенные искорки в ее темно-карих глазах, глазах наблюдателя, говорили нам об этом.
Другой неразговорчивой горничной оказалась Надя Власенко. В отличие от Кати, у нее была миловидная ангельская внешность: светлые длинные волосы, вплетенные в колосок, красивые, немного раскосые голубые глаза, которые так и светились теплым приветливым светом. Мягкие черты лица, включая аккуратный маленький рот, производили впечатление, что перед тобой ребенок, хотя ей было двадцать шесть лет. Она выглядела немного робкой и задумчивой. Как и Катя, она редко участвовала в разговоре, но казалась участливой и дружелюбной. Да, она не была рассказчицей, но была хорошим слушателем. Очень редко кто из людей может быть и тем и другим. Вера была только рассказчиком – она говорила больше всех и часто всех перебивала, чтобы рассказать что-то свое, так как не умела и не хотела слушать подолгу кого-то, кроме себя. Вместо Нади она пояснила мне, что дала ей кличку «служба спасения», потому что Надя всегда приходила всем на выручку, даже если ее не просили о помощи, даже если у нее было полно своей работы. Она, как и Катя, была не замужем.
Чуть позже, когда мы убирали номер, Вера чистосердечно призналась мне, что очень часто пользуется безотказностью Нади и к концу смены свешивает на ее худенькие плечи хотя бы один свой не убранный номер. Еще она рассказала мне о том, что Надя, до того как стала горничной, работала немного оператором видеонаблюдения в нашем отеле, а перешла сюда, потому что тут выше зарплата.
К семи часам вечера мы с Верой закончили убирать номера, после чего со спокойной душой начали спускать грязное белье на прачечную и выносить мусор в контейнеры, стоящие недалеко от служебного входа. Несколько раз за день Наталья Викторовна поднималась на этажи и наблюдала за мной. Оценивала, справлюсь ли я с этой работой. Когда мы с Верой сдавали без пятнадцати восемь задание старшей горничной, Нина проболталась мне о том, что я понравилась Наталье Викторовне.
– Еще бы! – усмехнулась Вера. – Ведь некоторые сбегают уже после обеда от такой тяжелой работы, а тут девушка задержалась до вечера, еще и работу всю сделала!
– Да, с боевым крещением тебя! – поздравила меня Нина, улыбаясь. – Я уверена, что Наталья Викторовна сократит тебе срок стажировки, она что-то подобное говорила мне сегодня, так что я думаю, все будет хорошо.
– Спасибо! – я не могла скрыть своей радости. Несмотря на тяжелую работу, мне понравилось здесь, особенно по душе мне пришелся коллектив.
В восемь часов вечера мы дружной толпой вышли из отеля и направились к автобусной остановке. Погода стояла довольно хмурая, где-то недалеко слышались раскаты грома, непривычно низкие стальные облака так и грозили метнуть в тебя копье молнии. Порывистый ветер безжалостно трепал каштаны на аллеях, от чего розовые цветы отрывались от стебля и летели далеко в небо. Те немногие, кто еще гулял в парке, начали спешно разбредаться, предчувствуя скорый ливень. Лишь только одинокий парень лет двадцати-двадцати пяти продолжал невозмутимо сидеть на кованой лавочке и смотреть, не отрываясь на пруд. То, что вокруг него стали, как дьявольские танцовщики, сверкать молнии, его нисколько не смутило.
– Люблю летнюю грозу! – восхитилась вдруг Вера, любуясь утыканным темно-синими тучами небом, на котором не было ни одного просвета.
– С ума сошла, что ли? – покрутив пальцем у виска, сказала удивленно Оля. – Я жуть как боюсь грозы! Век бы ее не видела и не слышала, мне страшно! – она ускорила шаг.
– А я тоже люблю грозу, но не тогда, когда я нахожусь на улице, а тогда, когда сижу дома: в тепле и безопасности и наблюдаю ее из своего окна, – добавила Надя.
Банальный разговор о грозе показал мне, насколько разными были эти девочки, с разными мнениями и вкусами и, тем не менее, они умудрялись ладить между собой, дополняя друг друга. Мы дошли до остановки и каждая из нас начала ловить свой маршрут. Я жила дальше всех и мой автобус ходил реже всех, поэтому я уехала последней. Стоило мне только забраться в автобус, как из неба массивными потоками полила на землю вода, в считанные секунды, заполоняя ручейками все дороги и тротуары города.
30 мая 2006 г.
Нина оказалась права. Наталья Викторовна действительно сократила мне срок стажировки, посчитав нужным, как можно скорее проэкзаменовать меня и взять в штат. Уже на третью смену у меня приняли экзамен: я должна была сама, без лишней помощи убрать стандартный номер «king» и полностью укомплектовать его всем необходимым. Каждая горничная имеет свои предпочтения в уборке: кто-то начинает с ванной комнаты, кто-то со спальни. Заходя в номер, который доложен был решить мою судьбу, я, первым делом, собрала мусор со всех комнат и сняла постельное белье. Так я подготавливала номер к уборке. Это занятие должно было занимать не более двух минут в стандартном одноместном номере. После этого я пошла в ванную комнату, вымыла в раковине бокалы и стаканы, натерла зеркало, после чего вымыла все остальное. Последним штрихом в уборке было натирание плитки на стенах и на полу. Потом я укомплектовала комнату полотенцами и гигиенической косметикой. В комнате я молниеносно застелила кровать, после натерла зеркала, серебристый электрический чайник, стекла на окне, все атрибуты мебели, включая светильники и картины. Затем пропылесосила номер, донесла сет-меню, новые подстаканники для стаканов и кружек, чек для мини-бара и прачечной, негазированную воду, чай и кофе, блокнот с авторучкой, которые гости часто прихватывали с собой, чистики для обуви и халат, который вешался аккуратно в шкаф на вешалку. Спустя полчаса номер был готов к заселению. Вдвоем мы должны были убирать его еще быстрее – за двадцать минут. Понятное дело, это не касалось люкс-номеров, там времени на уборку отводилось чуть больше, учитывались габариты комнат и количество антикварной мебели с различными безделушками в виде ваз, канделябров и шкатулок, которые нужно было натереть. Проживающие номера убирались за десять-пятнадцать минут.
Экзамен у меня принимала Нина. Она тщательно все проверила и осталась довольной. Единственными маленькими недочетами в моей уборке оказалась пыль на глазке входной двери и небольшой развод на комнатном зеркале, в самом низу. Когда мы натирали зеркала, мы обсматривали их под разным углом – чтобы исключить хоть малейший развод. Это касалось не только зеркал, но и всех стеклянных и мраморных поверхностей, включая краны в ванной комнате. Обывателю это могло бы показаться чересчур дотошным, но для нас это было обязательной священной нормой, которую мы не могли нарушать. Поэтому много девушек не выдерживали экзамена, удивляясь, как можно вымыть и натереть до идеального блеска столько вещей за полчаса и при этом еще укомплектовать номер. Еще по примеру «Ольвии» я знала, что многие стажировщицы убирали стандартный номер за полтора-два часа: естественно их отправляли на все четыре стороны, не церемонясь. Новичку могло повезти, если он убирал номер за пятьдесят минут, тогда ему давали второй шанс, в остальных случаях это исключалось. Промедление тут не допускалось, огрехи в уборке – тоже.
После того как Нина приняла у меня экзамен, мои документы прямиком направились в отдел кадров, а я, не теряя времени, присоединилась к Вере. Она очень обрадовалась, что у меня все получилось и тут же принялась, как обычно, без умолку болтать обо всем на свете. Первым делом, она пожаловалась мне на свою близорукость.
– У тебя плохое зрение? – удивилась я. – Но почему ты тогда не носишь очки?
– Я их принципиально не ношу, – немного сощурив свои большие зеленые глаза, сказала она, – потому что считаю себя уродом, когда надеваю их. Когда я иду по городу, то путаю столбы с людьми, целлофановые пакеты, развивающиеся на деревьях – с птицами, очень часто останавливаю не ту маршрутку, которая мне нужна. Не удивлюсь, если какой-нибудь водитель скоро набьет мне физиономию. Это иногда забавно, но, на самом деле, выводит из себя.
– А как же ты натираешь зеркала с таким зрением? Ты хорошо видишь разводы и капли?
– Когда стою близко, то вижу пока еще хорошо все предметы, – пояснила она.
В этот день нам достались нижние этажи. До одиннадцати часов мы, как обычно, убрали срочные чекауты, потом принялись за фулы, то есть проживающие номера. После обеда мы решили выпить чай в комнате горничных. Чуть позже к нам присоединилась Оля Савченко. Она заварила себе кофе и заглянула в наш маленький холодильник.
– А где нарезка колбасы, которую я принесла утром из номера выехавшего гостя? – спросила она у Веры, с подозрением уставившись на нее.
– Я сделала из нее бутерброд, – как ни в чем не бывало, ответила Вера.
Оля с упреками накинулась на нее. Среди горничных был негласный закон: всю еду, которую мы находили в номере при уборке, мы сносили в комнату горничных, а в свободное время все вместе собирались на шестом этаже и делили все поровну, устраивая небольшой пир. За то время, что я успела проработать в этом отеле, я заметила, что этому обычаю следовали все, кроме Веры. Еда была ее слабостью, и она ничего не могла с этим поделать.
– Мне нравится твоя логика! – возмущалась Оля. – Ты купила себе имбирь для похудения, который якобы сжигает калории, но при этом сожрала всю колбасу из холодильника! Смысл в таком похудении? – она с возмущением уставилась на Веру.
На этот вопрос Вера не нашла что ответить, она только отмахнулась от Оли, как от назойливой мухи и продолжала невозмутимо жевать свой бутерброд с остатками этой злополучной колбасы и с имбирем в придачу.
Но хороший аппетит был не только у Веры. Так как работа горничной была довольно тяжелой и к вечеру, зачастую, она отнимала у нас все физические силы, мы старались, время от времени, подкрепиться, чтобы не свалится с ног. Если неосмотрительная горничная с утра проигнорирует завтрак, решив, что она еще не голодная, то надышавшись на пустой желудок ядреной бытовой химии, включая кислоту, которую нужно было использовать в каждой ванной комнате, к обеду ее начинало тошнить. Бывало, что доходило и до обмороков, ведь за день горничной приходилось убирать не менее тридцати номеров, а это означало, что она дышала кислотой тридцать раз в день, и с этим ничего нельзя было поделать. У тех, кто работал больше года, начинали появляться проблемы со здоровьем: болезни дыхательных путей. Кислота разъедала слизистую оболочку в верхних дыхательных путях и делала их уязвимыми для резких запахов и пыльцы растений, выливаясь затем в пожизненный аллергический ринит. Но хуже всего то, что после этого начинались проблемы с легкими. Кате Могилевской, нашей угрюмой и молчаливой коллеге, полгода назад вырезали опухоль на щитовидной железе. Весь коллектив горничных связал это событие с тем, что она, по сравнению с остальными, больше всех использовала бытовую химию при уборке ванных комнат и при этом мало ела. У нас было около десяти видов чистящих средств: для дерева, для зеркал и стекол, для кранов, для мрамора, для ванной и раковин, для унитаза, для камня, ну и, конечно же, кислота. Поэтому горничные старались лишний раз подкрепиться, чтобы отработать смену без тяжелых для себя последствий. К тому же физическая работа нагоняла волчий аппетит. Бедные горничные подъедали все, что оставалось после гостей, словно голодная стая бездомных собак. В пятизвездочном отеле скромной горничной предоставлялась уникальная возможность полакомиться такими изысками, как устрицы, омары, черная и красная икра, тунец и настоящие французские и итальянские вина. Это все приносили гостям в номер из ресторана и они, по обыкновению, что-то оставляли нетронутым. Кальмары, мидии, осьминоги – все это горничные, зачастую, впервые пробовали в отеле, доедая эти яства из тарелки выехавшего гостя. Не успеет постоялец отеля выйти за порог, как горничные тут как тут. Обнаруживая ценную добычу, мы обзванивали остальных горничных, чтобы они присоединялись к нам и все дружно съедали с тарелок прямо в номере, предусмотрительно прикрыв дверь, дабы это безобразие невзначай не увидел директор. Нина, старшая горничная, тоже всегда составляла нам компанию в этом мелком преступлении. Полгода назад она работала простой горничной, но после повышения не отдалилась от коллектива и многое спускала нам с рук.
После чаепития, мы пошли работать. В одном из номеров, который мы убирали, Вера в мусорном ведре гостевой комнаты обнаружила бутерброды со сливочным маслом и красной рыбой, завернутые в целлофановый пакет. У нее был нюх на еду, где бы она ни лежала.
– Нет, ну ты представляешь! – возмущенно выкрикнула она, поворачиваясь ко мне со своей ценной находкой. – Вместо того чтобы оставить бутерброды бедным горничным, они их выкинули в ведро! Бутерброды с красной рыбой! Совсем уже зажрались!
– Может, рыба испортилась? – предположила я.
– Нет, что ты! – она развернула пакет и понюхала бутерброды. – Пахнет хорошо, да к тому же они холодные, а это значит, что они их перед отъездом высунули из холодильника. Свиньи! Не могли уже в холодильнике их оставить! Называется: «так не доставайся же ты никому!».
– Наверное, они и не подозревают о том, какими голодными могут быть горничные, – засмеялась я.
– Конечно! Будут они еще о нас думать, как же.
После того как Вера съела бутерброды, она не забыла промыть Оле кости.
– Чего она взъелась из-за этой колбасы? Я здесь пять лет уже работаю, поэтому что хочу, то и ем. Неудавшийся учитель английского… Несет всякую чушь с таким умным видом, что хочется огреть ее по голове чем-нибудь тяжелым.
И так случилось, что совершенно случайно в этот самый момент рядом проходила Оля и услышала ее слова. Она ничего не сказала ей, но вечером, когда Вера подошла к сердобольной Наде и начала просить ее убрать один из наших номеров, Оля тут же принялась наставлять ее на путь истинный:
– Нужно знать, к кому проявлять свою доброту и кому приходить на помощь! – искоса глядя на Веру, сказала она. – Если ты проявляешь свое участие к тем, кто «сел тебе на шею» и пользуется твоей безотказностью, то это уже не доброта, а бесхарактерность!
– Ну чего ты начинаешь! – Надя, махнув рукой, к огорчению Оли и к радости Веры, направилась убирать один из наших номеров, в очередной раз, утвердив свое почетное звание «службы спасения».
Вера с победоносным видом прошествовала мимо Оли, которая готова была закипеть от ярости, словно раскаленный чайник.
Вечером рецепция по рации объявила нам, что гость из номера 206 желает видеть горничную. Мы с Верой решили пойти вместе. Постучав в дверь, мы стали прислушиваться.
– И что ему нужно? – с удивлением сказала Вера. – Мы же сегодня у него уже убирали.
Дверь открыл высокий худощавый китаец. На нем была белая футболка и черные джинсы. В руках он держал подушку. Увидев нас, он начал трясти этой подушкой перед нашими удивленными физиономиями. При этом он что-то с усердием объяснял нам, как я поняла, на китайском языке. Мы с Верой озадаченно переглянулись между собой.
– Ты понимаешь по-китайски? – на всякий случай спросила у меня Вера. – Чего он хочет от нас, не пойму?
– Да куда там, – я тихо усмехнулась, – может, у него наволочка выпачкалась? – предположила я.
Мы забрали у него подушку и обсмотрели ее со всех сторон. На сухой и идеально белой наволочке не было ни единого пятнышка. Я вернула подушку китайцу, вопросительно уставившись на него. Он ответил нам снисходительно-недоуменным взглядом, молчаливо порицая нас за недогадливость.
Я вытащила из кармана рацию и связалась с рецепцией.
– Вы знаете, что гость хотел от горничных? – спросила я у администратора. – Когда он звонил на рецепцию, что конкретно он говорил?
– Из всего того, что он сказал мне, я только понял, что он требует горничную, – признался администратор. – Дима знает китайский, но он сегодня выходной, – как бы оправдываясь, добавил он.
– Так выучите китайский! – выпалила сердито Вера, делая мне знак, чтобы я положила рацию обратно в карман фартука. – За такую зарплату, как он получает, мог бы и эльфийский выучить, – недовольно буркнула она.
Китаец, тем временем, забежал обратно в комнату, а через минуту вернулся с ноутбуком. Он развернул его к нам и начал тыкать пальцем в экран. Мы увидели большую фотографию с изображением белого лебедя.
– Я, кажется, сообразила, что он хочет, – улыбнулась я. – Скорее всего, он просит, чтобы мы заменили его синтетическую подушку на перьевую, там же как раз лебяжий пух.
– Тоже мне царь! – возмутилась Вера. – Перьевые подушки только для люкс-номеров! Ну, ладно, пошли, принесем ее, иначе он не отстанет от нас, – она выхватила подушку из рук китайца и мы вместе направились к служебному лифту.