– Неважно. Мы с тобой договорились. Если чудо случится, ты поможешь мне добраться до моря!
– Я это помню. Но чудо будет, если мы вообще выживем.
– Об этом я попрошу богов. А ты лучше подумай, как донести до ушей наложниц, что здесь есть что-то странное… Придумай! Ты же их знаешь лучше меня. Донеси до их ушей, что у нас по две головы и три ноги.
– Уже донесли, не волнуйся. Их служанки только и говорят о бледных рабах. Только ты никому не говори. Никогда, – предупредила его Чоу.
Они ещё какое-то время обсуждали подробности прошедшей встречи. Чоу хотела знать всё до мелочей – что говорил и где стоял каждый из участников утренней стычки между Лацием и Ю Лаем. Когда носилки тронулись в обратный путь, огромная луна уже поднялась над стенами внутреннего дворца, и слугам не пришлось зажигать факелы.
Лаций проводил взглядом босоногих носильщиков и положил руки на железный шар. Пора было возвращаться под навес. Он обратил внимание, что в этом городе тоже не было никаких запахов. Даже ночью. Жара убивала всё вокруг, и только ранним утром или поздним вечером, когда прохлада опускалась на раскалённую землю, в воздухе ненадолго появлялся запах мокрой пыли и сырости.
ГЛАВА V. ВИЗИТ ЖЕНЫ ИМПЕРАТОРА
Когда солнце уже прошло по небу половину пути, протяжные звуки труб и звон литавр у ворот дворца возвестили о появлении императрицы,. На всём пути от ворот до сарая стояли слуги в разноцветных халатах с большими зонтами. Они создавали тень там, где должны были пройти носилки жены императора. Но некоторых не спасали даже зонты – слуги падали, их поднимали и относили в сторону, отливая водой.
Когда к навесу приблизились несколько носилок, оттуда вышли пять человек в одинаковых серых халатах и с одинаковыми белыми башенками-шапочками на голове. Лаций смотрел на них и ему казалось, что за каждым движением, взглядом, походкой, жестом и наклоном он видит характеры этих людей, их мысли и желания, как будто знает уже много лет. И не только их, а вообще всех, кто стоял вокруг. В целом, они разделились у него на тёмно-серых и светло-серых, как будто он теперь делил их всех на две части благодаря интуиции. Выстроившись перед навесом, новые гости замерли.
– Павел, мне кажется, я слепну, – пробормотал Лаций. – Они все стали светлыми и тёмными.
– Нет, это – знамение богов, – послышался сзади голос Домициана. – Ты становишься зрячим, даже более зрячим, чем все остальные. Я тоже вижу только чёрные и белые пятна, как будто это и не люди совсем.
– Но мне кажется, что я их всех знаю. Вон, стоит в стоптанных белых сандалиях. Стопы внутрь, сутулый, голова набок. Трусливый, жалкий, всего боится, похож на тухлую рыбу.
– О-о! Ты становишься мудрым, – глубокомысленно заметил старый друг. – Ты научился различать людей по их лицам и одеже. Царь Феодосий, кстати…
– Подожди со своим Феодосием, – прервал его Лаций. – Появился ещё один. Я вижу его.
– Какого он цвета? – спросил Павел с живостью.
– Мне он кажется фиолетовым, хотя одежда на нём светлая…
– Да, он весь лиловый, как спелый инжир, – пробормотал Павел. – У него изнутри идёт красный свет. Берегись его! Он очень опасен. Я чувствую его силу.
– Да, на меня тоже давит, – прищурив глаза, пробормотал Лаций.
Человек в светлом халате песочного цвета медленно отошёл от больших носилок и остановился у первой картины. Блестящая синяя башенка на голове замерла и стала медленно двигаться по направлению к римлянам. Рядом шёл начальник охраны и рассказывал о битве. На этот раз Фу Син говорил более спокойно и уверенно. Когда они подошли ближе, всё повторилось снова, и вышитый длинноногий журавль на халате важного чиновника замер, наслаждаясь песней.
– Какой урод, – неожиданно произнёс он и ткнул зажатыми в руке палочками в грудь Лацию. – Надо будет взять его для охраны дальней башни сладострастного настроения, – его круглое лицо жёлтого цвета не носило следов краски, и на нём не было видно бороды и усов, как у других слуг и помощников. – Кстати, – продолжил он, – этих двух певцов обязательно отправь потом к нам! Какие волшебные голоса! Надеюсь, они смогут так же петь после тшиесионг[10 - Оскопление (кит.).], как и сейчас.
– Да, владеющий мудростью Ши Сянь, ты, как всегда, прав, – согласился с ним начальник охраны. Когда они отошли дальше, Лаций повернулся к Павлу и спросил, что тот имел в виду.
– Они называют это йанге[11 - Кастрация (кит.).], – упавшим голосом ответил слепой. – По-нашему это – эксекандо вирилиа[12 - Оскопление (лат.).]. Лишение детородных органов. Кажется, нам – конец. Это – старший евнух.
– Владеющий мудростью – это старший евнух? Что за глупость!
– Не кричи. Чуяло моё сердце, что добром это не кончится. Боги говорили мне, что дальше будет дорога во мраке страданий… Нас оскопят.
– Что? Опять? – Лацию вспомнился город Экбатана в Парфии, дворец с цветными стенами, отвратительные жирные евнухи и ужас, который он испытал, когда его чуть не превратили в одного из них.
– О боги всесильные, Феб-покровитель, сжальтесь надо мной. Мне уже немного осталось… – потеряв самообладание, зашептал Павел Домициан, находясь на грани истерики.
– Павел, Павел, успокойся! – тряс его за плечи Зенон. – Что с тобой?
– А? – вдруг услышал тот. – Зенон, сынок, и ты тоже! За что такая несправедливость? Ведь ты ещё ничего не видел в этой жизни!
Лаций процедил сквозь зубы:
– Замолчи! Ещё не всё потеряно. Мне тоже грозили всё отрезать. Если дело дойдёт до этого, я убью тебя первым. Слышишь? – эти слова привели слепого певца в чувство, но радости не добавили.
– Нет, не убивай… Может, обойдётся… – пробормотал он и затих.
– Соберись, тебе надо будет сейчас петь лучше, чем Фебу. Зенон, дай ему воды, пусть прочистит горло. Павел, – Лаций взял старого друга за руку, – ты чувствуешь меня?
– Да, – прошептал тот. – Ты горячий и… Ты весь красный. Ты тоже опасен. В тебе – огонь.
– Вот и хорошо. Лучше думай об этом. И успокойся. Вот это да!.. Смотри, что происходит! – Лаций от удивления даже приподнял шлем, чтобы лучше видеть приближающуюся процессию. Слуги образовали дорожку от носилок к навесу, где стояли старший евнух и начальник охраны Фу Син. Рядом с каждым зонтом поставили большие корзины, наполненные чем-то белым.
– Это император? – тихо спросил за спиной Зенон.
– Не похоже, – пробормотал Лаций. – Ждали его жену…
– Персиковый цвет. И немного голубого. Есть красный, но персиковый везде, – внезапно лихорадочно зашептал Павел Домициан, но потом грустно добавил: – Это – женщина. Достойная женщина, но моему сердцу неспокойно.
Когда из носилок появилась женская фигура в блестящем халате из розового шёлка с жёлтым веером, которым она прикрывала лицо, со всех сторон раздались громкие возгласы:
– Тысяча лет жизни! Тысяча лет жизни![13 - Приветствие жены императора в Китае]
Солдаты стали стучать палками по щитам и спинам легионеров, крича:
– Дитоу! Дитоу![14 - Опустите головы (кит.).]
– Бу кан![15 - Не смотреть (кит.).]
– Ксиалай![16 - Вниз (кит.).]
Лаций упал на колени и успел бросить через плечо Павлу Домициану:
– Она в розовом халате с красными полосами на краях рукавов.
– Ну я же говорил! – с удовлетворением ответил слепой, коснувшись лбом земли.
– Откуда ты это знал? – спросил его Зенон, но получил от подошедшего солдата палкой по плечам и, вскрикнув, замолчал.
Вдали послышался вкрадчивый голос старшего евнуха, но слов слышно не было. Затем уже громче зазвучал дрожащий голос Фу Сина:
– Госпожа двенадцати лун, это – подарок генерала Чэнь Тана. Он убил оскорбителя великого императора, ничтожного хунну Чжи Чжи, и передаёт эти картины императору Юань Ди в знак величайшей признательности его небесной власти, – он замолчал, и какое-то время ничего не было слышно.
Лаций зажал шлем ладонями и медленно повернул голову в сторону. Теперь он мог одним глазом наблюдать за происходящим, хотя со стороны казалось, что его шлем вместе с головой смотрит точно в землю. Он не слышал, что говорила жена императора, но её голос казался ему низким и грудным, хотя все ханьские женщины, которых он слышал до этого, обладали тонкими, почти детскими голосами. Наконец, продолжая стоять в полусогнутой позе, Фу Син перешёл к описанию взятия крепости, и его голос сразу зазвучал намного увереннее и громче. Лаций слышал каждое слово.
