Глобус Билла. Четвёртая книга. Дракон

Что же касается командира, то если вырубался он, то всегда не до полного бесчувствия, а настолько, что даже бывал в состоянии переставлять ноги по ступеням винтовой в огнях лестницы в свою башню. Хотя делал это сугубо технически и под уговоры терпеливого Энкиду и стоны пыхтящего Билла.

…Коню казалось, что он поступил всё же неправильно. Уговоры Билла и заискивание укрепили коня в этой мысли. Отвергнув Билла и смахнув его руку с щёткой со своей высокой холки, он удалился в конюшню.

Билл посмотрел ему вслед. В отражающие поверхности он не заглядывал, но кожу лица стянуло, будто ему наскоро сделали наколку. У него возникло ощущение, что в кровь сквозь кожу проникло неучтённое вещество и словно окрасило кровяной поток, омывший сердце фосфоресцирующей волной.

Как Билл провёл весь оставшийся день в ознобно-тёплых дымках осеннего дня и что делали другие – неизвестно.

К вечеру трое, чья производящая система никуда не годилась, встретились возле самой меховой части леса. Оттуда через чащу сквозь тьму и ветки можно было дойти до самого крыльца замка, минуя лагерь драконариев. Если те и следили за ними издалека, в светское общение на таком расстоянии дядина гвардия не вступала.

Солнце ещё развлекалось на западе, но сумрак под деревьями скрывал подробности. Когда занялись приготовлениями костерка, Ас и Энкиду заметили знак на лице Билла. Вопросов особых не последовало.

Только Ас, подёргав бровью насмешливо, без усмешки пробормотал:

– Интересный грим.

Энкиду тоже рассмотрел в круге новорождённых слабых огней лицо Билла. Он даже склонился поближе со своею основательною степной маской, вроде тех «открытых приятных лиц» из романов, которые сочиняли нынешние эридианские писатели. Траспортирчик холма в ста шагах был окружён ватным светом: печальная деревня ещё не легла спать.

– Ничего такого?

– Я упал. – Билл трогал глаз с красивым синяком.

– На голубя похож. – Склоняя угол бородки к плечу, подтвердил с мерзким блеском в адски загоревшемся левом глазу, Ас.

Опушка приходилась на кусок побережья. Здесь сбитые с толку неким порывом вдохновения части субконтинента делили между собой вечерний свет, отражённый ленивыми волнами и мир чернолесья с белочками или кем-то на них похожим.

Костерок – сынок утреннего – сидел во впадине и разыгрывал в неведомую игру крупные камешки, уползающие к линии прилива. Камни увеличивались, как фигурки слонов на комоде в гостиной Шанни. Она отыскала их в ящике под креслом и восхитилась. Мардук смущённо объяснил, что эти фигурки считаются символом бюргерства и недомыслия. Мол, потому он и убрал с глаз долой, дабы не оскорбить утончённость гостьи.

«Сир, при всём уважении», – искренне изумилась Шанни. – «Это скорее символ свободы, понимаемой, как ответственность… к тому же, работа резчика изысканна». И забавные игрушки остались, а дяде явно понравилось, что он больше не бюргер.

Чёрные стволы густых и сурово-весёлых сосновых потомков расчертили игровую площадку. Сквозь ветви сквозящая Первая Звезда думала, садиться ей или подождать, в чуть взлохмаченную её же лучами линию горизонта. Выкупав своё отражение в воде, синей у края и разбавленной в желтизну угадываемыми отмелями, Солнце добавляло вовремя разожжённому костру неверности и даже тайны.

Трое размышлявших, каждый на свою основную тему, расселись (Билл), разлеглись в чрезвычайно прельстительной позе с подниманием острого колена (Ас) и примостились лягушкой, обхватив широкие колени с возложенным на них мощным пресс-папье подбородка – Энкиду.

– Дракон в башке засел. – Пожаловался Билл, лениво, как волна, падая на локоть.

Он рассказал им… насколько мог припомнить. Труднее всего было сообразить, о чём рассказывать максимально подробно, а о чём лучше вообще не упоминать.

Он потянулся и подтянул сползающую с плеча куртку. Она и была надета на одно плечо. Его колени сжимали горлышко пустой бутылки, но ничего вульгарного в такой композиции не видели духи леса: славен был нибирийский наследник.

– Засел дракоша-то… – Закончил он осторожный рапорт.

Неподвижный Александр вперил отяжелевший от впечатлений взгляд в садящийся и приобретающий округлые очертания овал света.

– У фразы-то значеньице двойное.

Билл боролся со своим одеянием так самозабвенно, будто пытался сбросить кожу. Наконец, он ослабел, прицокнул непослушным языком и забыл своё занятие.

– Выходит, что так. – Согласился он и кивнул в сторону научного руководителя экспедиции. – А?

Энкиду, выдернув из ямки в податливом песке новую бутылку, сначала отпил, потом протянул Биллу. Тот укоризненно покачал рыжим шлемом головы.

– Невежлив ты. Яко зверь.

– Дракон был в достаточной мере вежлив. – Отбил вместо смолчавшего Энкиду Ас.

Сам он, застёгнутый в полюбившийся ему старый мундир, выглядел вполне официально для необъявленной вечеринки.

В ветвях пролетел на расстоянии звёздного полугода метеорит. Энкиду его не видел, но передёрнул плечом, когда далёкое тело сгинуло в его собственном, потихоньку обрастающем пшеницей, затылке.

– Звёздочка упала… – Сообщил сосне со страшной рожей вместо дупла, Билл.

Он, заполучив, наконец, бутылку (несколько насильственно) у брата, почти не отрывался от неё. Потому реплика вышла из уст его попросту невнятно.

Энкиду переспросил и тут же (поскольку Билл терпеть не мог повторять уже сказанное) восстановил текст:

– Ах, да. Звёздочка….

Он обернулся, натягивая на груди рубаху дяди Мардука.

– Уже не увидишь. – Билл передал бутылку руке Александра, вытянутой из положения полулёжа. – Рука у тебя резиновая, что ли?

Подивился.

Ас, поглядев на губы Билла, розовые от вина, выгнул свои, ещё сиротливые. Потом что-то сказал.

– Чего?

Ас выставил серые недобрые глаза над бутылкой, и Билл сразу обиделся.

– Нечего прибегать к дару слова, когда уста преисполнены вином. А ещё аристократ, понимаешь. Где твой этот… ну, как его, бишь?

– Этикет. – Внезапно вспомнил Энкиду. – Это так называется.

Ас закивал с бутылкой и подавился коротким смешком. Билл вырвал у него бутылку, мстительно сказав то, что в таких случаях полагается – так тебе и надо.

Энкиду, глядя на заходящегося коротким кашлем командира, перебросил тело на корточки, и нанёс Асу несколько сокрушительных ударов по замундиренной спине.

Ас, прокашлявшись, просипел:

– Спасибо…

Энкиду сел на место и, подскочив, вытащил из-под себя камень. Он издал звук, который рвётся из уст сильного, когда тот обжигается, и швырнул камень в Билла.

Тот уже валялся от безмолвного смеха. Осушённая первой бутылка крутилась на песке, войдя в роль стрелки главных часов Эриду.

– Нагрел на костре. И когда успел. – Посетовал Ас.

Энкиду негромко и вполне литературно выругался.

– Ты видел?

– За кого ты меня принимаешь? – Возмутился Ас. – Я тебе что, дядя Мардук?

– Горячий поцелуй… – Еле выговорил откатавшийся и севший, отряхивая сосновые иголки, Билл.

Ас запустил руку за мундир. Билл, выдержав взгляд обиженного Энкиду, показал ему на Аса.

– У него что-то расстегнулось.

Энкиду принял извинение, выраженное таким неоригинальным, принятым в тесном кругу друзей звездолётчиков, способом. Он погасил глазами, смигнул свой взгляд, и Ас, что-то вытащивший из мундира, заметил, как они смотрят друг на друга.

– Девятый калибр, вероятно. – Окончательно затёр ссору Билл.

Энкиду отвернулся от него, улыбаясь уголком рта, таким трогательно изогнутым над грубой тяжестью подбородка, что, пожалуй, даже мохнатое сердце дяди дрогнуло бы.

Ах, если духи деревьев, переживших потоп и войну, огрубевшие и приученные к лишениям, видят…

Ас тем временем придирчиво занимался предметом, извлечённым из кармашка на сердце. Солнце исчезло, сразу стало темно, и предусмотрительный костерок оказался так к месту, что сердца троих – качество неизвестно – возрадовались едино.

– Эге. Да посмотри, что у него.

Ас вертел в пальцах коробочку, старинную, некогда одетую в полиэтиленовую плёнку, ныне почти сгоревшую. Вдарив по донышку, он извлёк этим вымеренным толчком двуцветную палочку и показал её присутствующим.

– Сигарет! – Неграмотно употребляя грамматическое число, вскричал Билл.

Энкиду неожиданно заинтересовался.

– Сроду не пробовал… говорят, это страшно вредно?

Билл ревниво потянулся, но Ас отдёрнул сигарету.

– Э.

– Где взял?

Ас пробормотал, что там уже нет, следовательно, интерес Билла неоправдан логикой.

– Ну, понятно. Не один я посетил музей дяди.

Ас, поморщась на такую пошлость, покачал серыми волосами и, выглядя ужасно соблазнительно, с потупленными короткими ресницами, легко вкинул сигарету на угол рта, зажал, приподнял губами сигарету… посмотрел на них. Ах, ты. Билл не выдержал:

– Дай.

– Волшебное слово.

– Дай, сказал.

– Иди ты к чёрту, принц.

Билл полез чуть не на карачках над костром. Энкиду, тихо смеясь широким ртом, так что тень прорезала подбородок, и вдруг откровенно и счастливо захохотав, оттолкнул Билла.

– Пожалуйста. – Крикнул он.

Ас выгнул губы.

– Слыхал, как дикий разговаривает?

Он протянул Энкиду, качая во рту сигарету, пачку над струями огня. Тот бережно принял и сел, охраняя приобретение от посягательств Билла.

– Здесь половины не хватает. – Он с почтением, не иначе, рассматривал пачку.

Ас отрезал:

– Невиновен.

– Кто-то из космолетчиков великого поколения курил очень основательно. – Размышлял Энкиду. – Вот, видно, что сигарету от сигареты поджигал. Поджёг и погасил, сунул в пачку. Любил, берёг. – Он протянул пачку Биллу, который сразу отвернулся.

– Не буду я дыханье царское с ядом смешивать.

– Тебе никто и не предлагает. Верно, дикарь?

Энкиду без улыбки ровно проговорил:

– Не смей так обращаться ко мне, плебей.

Ас удовлетворённо кивнул.

– Теперь я вижу, что ты Баст. Можешь не показывать мне родинку на интимном месте.

Он нагнулся к костру и, зашмалив прутик, прикурил. Оба визави застыли и притаили дыхание, наблюдая за событием.

Ас, не сминая сигарету губами, твёрдыми и прямыми, в которых всегда было что-то значительное и трагическое, сделал сильное движение мышцами лица, чуть не закашлялся опять и выпустил струю едкого и ужасного дыма через нос. Этот строгий прямой нос приковал внимание присутствующих, и может, даже дриад.

Море снова принялось бормотать. Темнота густела, кончик сигареты двигался – космический шатун в маленькой, только что открытой галактике. Ветка тяжёлая, богатая тенями прикрывала чистое лицо Аса. Венец короля ночи ему пристал.

Белый и сизый дым возбудил покашливание и зависть.

Билл взялся воровски вытаскивать сигарету из пачки, которую Энкиду держал на груди. Кто-то прошёлся в ветвях, и они услышали недовольный шелест. Прилетела большая первая ночная бабочка, чьи крылья издавали негромкий шкворчащий звук.

Её глаза отразили два кончика сигареты. Билл бездарно размял сигарету под страдальческим взглядом Энкиду, который не любил, когда с вещами обращаются кое-как.

Помощь отверг.

Вскоре к верхним веткам поднялся второй столб дыма.

«Этак нас дракон найдёт». – Мелькнуло у Энкиду, но делиться мыслью он не стал, жадно вдыхая неприятный и тревожный дым.

Впрочем, ту же мысль немедленно обнародовал Бил.

– Скоро нас летунчик, тово… вычислит

Говорил он, как поедатель больших липких конфет. И глаза слипались. Ас отверг и перечеркнул обе мысли одним движением белого дыма. Бабочка, испугавшись дыма, улетела.

– Вот… не курит. – Сварливо заметил Билл и внезапно упавшим голосом пролепетал. – Ребята… мне жутко не нравится… сейчас меня как…

– Но, но. – Ас отодвинул колено. – Только не здесь. Найди приличный повод и удались в лес.

Билл осоловевшими глазами пободал чёрный мрак.

– Меня там съедят. Там что-то ходит…

В лесу и, правда, что-то двигалось. Один раз проплыла тень совсем рядом, и у добрых молодцев между лопаток морозцем потянуло. Никто и вида не подал – табачок притупил чувство самосохранения. Страх ощущался отдельно – за стеклянной дверью разума, если столь пышным словом дозволительно именовать остатки рассудительности в этих трёх набитых мыслями, мыслишками и вообще неуловимой мелочью, головах.

Билл мужественно взбодрил себя. Дым проник в глубину, где уж и мыслей не имелось, одни инстинкты. Иголочка сосновая ткнулась в мозг: он вспоминал… и не мог вспомнить.

Поэтому он заговорил о костях, оставленных в долине – светятся ли они в темноте, вот сейчас. Энкиду считал, что – да.

– Он же светился. Ты говорил – он светился.

– Только когда летел. – Возразил Билл и даже показал, как это дракон делал, к счастью, не стремясь к доскональности.

Он подумал о новом ощущении в своей крови, которую видел со стороны. В воздухе вился-крутился пульсирующий серпантин, имеющий очертания биллова тела. Сердце, усыпанное блёстками, как дешёвый сувенир, опять показалось ему похожим на гнездо ремеза в конце аллеи.

Энкиду поиграл пачкой в квадратной ладони. Короткие жёсткие пальцы с широкими ногтями с виду не предназначались для тонкой работы. Но вытянули сигаретку для жертвоприношения хирургически точно. Приметив, что слабак Билл оставил свою на камешке, где уже высился сталагмитик пепла, экономный обитатель первого этажа снова затолкал получившую отсрочку сигарету в пачку.

– Я возьму твою?

Билл кивнул. Бледность и гаснущий блеск в страдальчески прикрытых глазах свидетельствовали – он придумывает повод тот самый приличный. Энкиду под надзором Аса и вернувшейся бабочки прикурил от протянутой над пламенем руки Аса.

Сел и без осторожности щедро втянул дым. Не закашлявшись, он прислушался к себе. Глаза его, яркие, как у брата, потемнели.

Ас небрежно узнал:

– Завещание-то где лежит? А то, кому штаны твои достанутся.

– Цветам и травам. – Ответил смутным голосом Билл. И показал дрожащим пальцем. – Они у него… ха… ха… одни… – (Билл глухо задумался.) – Правда, штанин-то две.

Ас хотел ответить, но они услышали шаги, и тут же, раздвигая ветви, вышла тонкая фигура. Мысль о жительницах деревьев, несомненно, посещала всех троих на протяжении сидения у костерка и приобщения ко злу цивилизации, потому что некоторое время они дико смотрели на золотые блики, одевшие голову подошедшей лёгким шлемом. Синь глаз на узком белом лице с алыми, начертанными неровной кистью губами, показалась им неземной, не эридианской.

– Мальчики учатся курить. – Шанни следила за тем, как они пытаются приподняться и жестом учительницы усадила их, сев сама на ту ветку, с которой взлетела бабочка. (Куртку Билла обе отвергли.)

– Где-то я это читала, причём помню точно, что было интереснее.

Она зорко оглядела их, оценив ситуацию. Указала на Билла.

– Придумайте ему причину, чтобы он мог пойти в лес.

Билл от раздражения протрезвел.

– Девочки не курят. Так что можешь спокойно…

Шанни вытащила что-то из рукава.

– Они зажигают.

Энкиду как раз скромно сунулся за второй сигаретой. Шанни положила трофей ему на коленку.

Билл ревниво вгляделся.

– Чувствую, все тут, кроме меня, пошарились в музее дяди Мардука.

– Зажигалка… тут почти ничего не осталось. – Энкиду щёлкнул затворчиком. Трое курильщиков вздрогнули при виде подпрыгнувшего огонька. – Спасибо.

Получалось, что Шанни подарила игрушку леснику и тот подтвердил право собственности этой сдержанной благодарностью. Ас это впечатление разрушил – руку простёр ладонью, узкой длинной, вверх и пальцами пошевелил.

Энкиду зашвырнул предмет в импровизированную колыбель для зажигалок. Ас на мгновение сжал пальцы в кулак, потом поднял исторический реквизит на свет.

– На один запал тут хватит, чтобы в последний раз почувствовать себя нибирийцем.

Билл промолчал. Ему кажется, стало легче, и он переводил взгляд попеременно на каждого и на Шанни.

Затем они продолжали разговаривать, как ни в чём не бывало.

Шанни посмотрела на его пальцы и отвернулась, вскользь оценив поделённое тенью лицо командира. Тот оставил курение и сидел молча, почти незаметно поменяв позу. Его лицо больше не было освещено костром, воображение коего разыгралось вместе с последними ветками, подброшенными тонкой фигурой с синими глазами. Энкиду заметил, что Ас продолжает держать в пальцах сигарету, а с нею прижатую к ладони двумя пальцами зажигалку. У многих есть такая привычка.

Пора возвращаться…

Четыре фигуры выросли в мечущихся языках костра.

Шанни, переступая ствол дерева, поваленного и опалённого – не билловым ли новым знакомцем? – спросила – если это был вопрос:

– Как ты думаешь, то, что он сказал…

Она опиралась в этот момент на запястье Энкиду.

– Кто? и что сказал?

Лицо Энкиду находилось в темноте, самой настоящей темноте и даже далёкий огонь в верхней башне Дома не освещал его. Шанни ничего не ответила, и Энкиду в свою очередь показалось, что она тихо вздохнула, собираясь продолжить игру «остров на озере, а на озере остров».

Шанни отступила и канула. В лесу треск и шаги, тень – и Энкиду понял, что она столкнулась с Биллом.

– Он в чём-то меня подозревает…

– А ты не понимаешь, в чём.

В темноте кто-то прошёл, наверное, драконарий. Они слышали тихие голоса. Лягушки заквакали? Но лягушки разговаривают о любви.

Билл, повинуясь лунному, проявляющему тайные желания свету, стал рассказывать Шанни, пару раз споткнувшись на кочке…

– …о моём гербе.

Шанни, озабоченная более своим равновесием, разговор поддержала в совсем необязательном ироническом варианте:

– Ты любишь финтифлюшки?

Билл обрадовался, что она отозвалась.

– Конечно, я люблю. А кто не любит? Мой герб с животными, воплощающими внутреннюю свободу, мне бы не помешал. Всякие глазастые совы… волки со шпагами… леану, крылатый и гордый… скажем, с клювом орла.

– То есть, целая лаборатория мутантов. И они разбежались, Билл. В твоей большой голове.

Они подходили к светящейся парадной двери. Брусчатка выглядела рекой. Шанни обернулась возле крыльца, заинтересовавшись.

– Дракон?..

Билл покачал головой и улыбнулся.

– Он так одинок… а леану живут всей семьёй. Лижутся, сердятся на детей… целуются, как все млекопитающие.

Его шатнуло, и он был подтолкнут ночью к Шанни, нащупавшей кончиком туфельки ступеньку. Она со смешком отстранилась.

– Верю на слово. Скажи своим млекопитающим, чтобы освоили новейшие методы ухаживания.

Билл, извиняясь и прикладывая растопыренные пальцы к груди, замер. Он спросил у её тоненького силуэта, исчезающего за массивными вратами в домашний рай:

– Я слушаю?

– Пусть не забудут прополоскать рот… – Сказала Шанни кому-то в темноте. Прищурясь, он разглядел, что это Ас. – Ясно, Билл?

Он неуверенно улыбнулся. Тщетно! Слишком сумрачно, чтобы его улыбку увидели.

Билл помедлил… И вдруг указал, бросив застонавшую дверь и сбегая по ступеням:

– Смотрите… НЛО! Вот, всегда мечтал увидать… хоть глазком. А ты, куряка, ты, – покусился кулаком на асово предплечье, – ты мечтал, сухарик космический, островок ты мой затерянный, военный вулканчик!

В чёрном небе кружилась, меняя траекторию, сияющая точка. Метнувшись к луне, предмет на её фоне на мгновение сделался чёрным.

Ас вяло посмотрел, послушно задрав железную бородку. Энкиду молвил:

– НЛО… ДНК… и УК. Вот формула цивилизации. Все заблуждения в одном флаконе.

– Надеюсь, – мрачно изрёк Ас, окончательно теряя интерес к небу, – на этом сосуде обозначено не менее сорока.

– Нет, вы побачьте, какова манёвренность. – Шумно радовался Билл, танцуя и топая на вспученной брусчатке. – Ишь, забирает… крутится.

Едва не полетев без помощи крыльев, он с упрёком оглядел отвернувшегося лётчика, будто это Ас виноват.

– А ты вот не смотришь. – Пожурил Энкиду. – У тебя манёвренность ухудшилась. К дождю?

Двор с фонарём над крыльцом теперь был им знаком, как знакома собственная ладонь – то есть, никак. Кто знает всё насчёт своей линии жизни? Хиромантия – трудная наука. Всякий раз открывалось что-то новое, хотя даже запах дома – высушенного духа южных башен и проветренного холла, дыма и винограда, подпола с его загадочным тысячелетним смрадом, разных домашних засолок и маринадов, реки неподалёку и запах девушек, их свежей розовой и белой кожи, шампуня, вечный дух кофия – хоть его и перестали давать, – вся эта обонятельная симфония срабатывала, как нажим клавиши на узнавание.

А что им тут узнавать? Что у них общего с этим, очевидно, таящим многое «не к ночи» домом? С его хозяином…

Ас ни разу не споткнулся в темноте, хотя его внимание было поглощено чем-то, что он нёс в ковшечке ладони.

Любопытный Билл исхитрился привальсировать к командиру, но только он сунул нос, куда не надо, крепкие измазанные пеплом пальцы сомкнулись.

– Осторожно, – бестрепетно молвил комр, – пальцы закрываются.

Он показал Биллу кулак. Билл сильно потянул обиженным носом.

– А, понятно. У тебя там окурок. И зачем?

Энкиду притопал к ним из тьмы.

– Билл, тебя многое удивляет в этой жизни. Нибириец не хочет сорить в девственном лесу.

– Понятно. Чтобы какая-нибудь белочка не пристрастилась.

Ас отрезал, суя сокровище на грудь себе за покровы:

– Лишний след, лишняя проблема.

Билл назидательно обратился к Энкиду:

– Видал? Нравственность не по его части.

– Верно. – В темноте показались в улыбке белые зубы. – Безопасность по моей части. Ты бы, когда мимо драконариев проходишь, принюхался бы… а то платком прикрываешься.

Билл содрогнулся.

– Зачем это мне их нюхать?

– А ты слыхал, что такое селитра с золой смешанная?

Энкиду пояснил:

– Да у него платок такой, что я бы лучше селитру нюхал.

– Те, те. Начались грубости всякие. Как девочки, честное слово.

Билл сказал – и оглянулся: от пояса, как всадник, и на свету возник монумент в три четверти, с громадой плеч и узким станом, в точности, как на Стене Канона.

– А чего ты озираешься?

Билл не ответил, расслабился. Он ревниво следил за движениями сильной руки Аса, поглаживающего машинально окурок на груди.

– Ты же себе так дыру прожжёшь.

– Вот пустяки. Это же не от пули дырка.

Вот на этой красивой фразе – ну, разве нет? Красивая же… – и закончить беседу в полутьме после курения. Но нет. Ведь тут был Билл.

Пройдя после показа кулака до крыльца и взгромоздясь на единственное неплохо освещённое местечко, Билл, мигая от попавшего в глаза света, проговорил:

– Вы чо же это? Сговорились?

Энкиду, ступая на крыльцо, мирно удивился:

– Нет. А что?

– Ну, вы же друг друга ненавидите. Но, как я погляжу, вы оба готовы встать спина к спине в позе военной любви.

– Зачем бы? – Поинтересовался Ас.

– Потому что я – законный ребёнок, а вас обоих завидки дерут… особенно тебя, подкидыш в мундире. Бе-е!

Билл говорил, как всегда – не поймёшь, шуткует… но что-то мелькнуло в его простодушном голосе, и на миг он сделался совершенно чужим и грозным.

Ас, привычный ко многому и обученный в своей военной шкурне не удивляться, так и встал. Билл угодил в него, и не по-настоящему благородным оружием, а так – рогаткой в какое-нибудь место, которое такой воспитанный командир не назвал бы вслух даже экивоками.

Он не знал, что и сказать. Билл, пустив эту струйку яда, развернул ко двору тыл нетронутый, и прошагал в дверь, не позаботившись придержать её для братана.

Энкиду за спиной утешительно молвил:

– Кому и нужен герб, так это особисту-аристократу… у него же владения…

Но широкое, как степь, лицо Энкиду, стоявшего в медленно освещающемся проёме двери, светлое – со всхолмием подбородка и нежными, как песочные холмы на солнце, губами было насмешливым откровенно. Вид невыносимый.

Ас отнёсся к издёвке терпимо – прошёл первым, сильно толкнув Энкиду плечом. Шанни ушла в дом своей какой-то тропкой в сдвоенной цепи фонариков. Неизвестно, слышала она распрю или просто подслушала.

Энкиду в похожем на ящик под гильотиной простенке у прихожей опять столкнулся с братом. И только улыбнулся. Билл, поворачиваясь, задумчиво спросил:

– Что было в твоём предсказании?

Энкиду мог бы усомниться, с ним ли говорит Билл, так как взгляд брата был направлен за плечо Энкиду в густую тень виноградника.

Но сомнения не появились.

– Зачем тебе?

– Или скажешь, что ты не помнишь?

Энкиду повернулся так, что луна покрыла его лицо светом.

– Билл, ты бы меня пропустил в дом. Я кушать хочу.