Вклад в исправление прежних заблуждений философов Карлом Леонгардом Рейнгольдом. Перевод Антонова Валерия

Но способность использовать разум, помимо законов, которыми неизменно определяется чистый или простой разум, также связан с другими, более того, очень изменчивыми условиями, и в той мере, в какой он зависит от них, подвержен болезням и способен к бесчисленным степеням здоровья.

Способность использовать разум частично зависит от физических условий, организации, расположения и природы инструментов внешних чувств, нервов, мозга и так далее; отчасти от психологического состояния эмпирических способностей разума, чувств и сенсорных нервов, воображения, фантазии, памяти, способности обозначения и т.д.; и природы этих способностей, измененных как талантом, так и культурой; отчасти от морального состояния свободы воли, как через прямое влияние решения, так и посредством влияния непроизвольных и необузданных склонностей на наши суждения; отчасти от условий, существующих совершенно вне человека, или внешних обстоятельств, которые предполагаются как для произвольных и непроизвольных проявлений всех способностей ума, так и для культуры этих способностей во внешнем опыте.

Ввиду этих условий, здоровье и болезнь разума являются либо моральными, либо психологическими, либо и теми, и другими одновременно. Ибо всякая болезнь разума состоит в ограничении его использования; а это заложено либо только в самом субъекте, и то отнюдь не в трансцендентных способностях, связанных неизменными законами и непогрешимых, но в свободе личности, либо помимо субъектов в подвергающихся эмпирическим изменениям и сверху определяемых способностях. В первом случае, поскольку каждый акт воли предполагает использование рассудка, их высказывания являются злоупотреблением; во втором случае, поскольку применение неизменных законов отчуждает здоровье от эмпирических способностей ума, они являются более или менее бесполезным использованием рассудка.

Моральная болезнь разума, правда, не может быть связана с совершенным здоровьем эмпирических способностей разума, которое, хотя и не невозможно само по себе, было бы невозможно из-за злоупотребления одной лишь свободой: – но со значительной степенью этого здоровья, от которого зависит блеск разума, который ни в коем случае нельзя путать со здоровьем того же разума.

Использование способности непосредственно производить понятия из чувственных впечатлений, или разума в узком смысле слова, является неизбежным следствием силы мысли, поскольку она связана, с одной стороны, с формами чувственных представлений (пространство и время., а с другой – с формами понятий (категории.; и поскольку оба вида форм неизменны, обусловленное ими выражение понимания единообразно, непогрешимо, универсально достоверно, а само познание не способно ни на какие заболевания по отношению к ним.

Ясные, но неотчетливые, конкретные представления об отдельных объектах внешнего опыта, в той мере, в какой они не выработаны путем рефлексии, содержат в сознании самого беспечного невежды и самодура первого ранга точно такое же содержание, которое, помимо эмпирического содержания, создаваемого внешними впечатлениями, вытекает также из трансцендентальных характеристик объекта, темно представленных в общем представлении о нем, также из трансцендентальных характеристик экстенсивного наибольшего (по отношению к видимому, интенсивного (по отношению к разумному, субстанциального (по отношению к тому, что может быть помыслено в явлений и т.д., которые априори определены в чувственности и понимании и темно представлены в общем понятий объекта. и т. д., складывается. Мыслящий и самостоятельно мыслящий представляют себе одну и ту же вещь одинаковым образом при этих характеристиках, если только они не используют их иначе, чем конкретное, непроизвольное и неизбежное использование, которое является необходимым и непосредственным следствием трансцендентальных законов чувственности и рассудка, с которыми связан мыслящий субъект и через которые внешний опыт со всей изменчивостью его содержания, зависящего от одних впечатлений, получает установку, определенность и общую действительность.

Но поскольку эти трансцендентальные атрибуты используются уже не простой чувственностью и разумом в узком смысле (рассудком – А.В.), а разумом, то сразу же возникает случай, когда они должны быть представлены обычным познанием и философским разумом принципиально иным образом.

Тот, кто даже в своих более абстрактных понятиях никогда не выходит за пределы фактов опыта, все равно в своих рассуждениях мыслит эти признаки как неизвестные составные части эмпирического прежде чем получить способ исцелить себя, интересуется разумными и яркими признаками, и всегда может сделать их понятными для себя только через чужие признаки, через примеры, но не через свои собственные.

Другой, напротив, по своей природе должен всегда продвигаться к предельно постижимому, искать конечные основания фактов, в которых проявляются трансцендентальные характеристики, и сразу же бороться за чистые понятия этих характеристик, отделив их от всего эмпирического.

Но в этих попытках он должен считать трансцендентальное нечистым и, следовательно, неверным, пока ему еще не удалось отделить в своих представлениях о нем случайное от существенного, то, что создано из впечатлений, от того, что априори основано в самом субъекте, и тщательно отделить трансцендентальное от чисто эмпирического.

Обыденное познание (конкретной формой обыденного познания является «здравый смысл» – А.В.) никогда не расходится с самим собой относительно трансцендентных и отчасти только метафизических характеристик физического мира, по той простой причине, что оно может представить их себе только как неизвестные компоненты физического, только в конкретном, следовательно, никоим образом не как метафизические предикаты; в то время как философствующий разум очень часто не соглашается с собой даже относительно физических характеристик, в мудрых попытках подчинить их метафизическим, как высшим принципам, которые оцениваются им многообразно до тех пор, пока он не подчиняет их характеру трансцендентных (т.е. таких, какими они являются в Авансирующем Подчинении. принципов. Первое – это метафизические принципы, которые он пытается подчинить метафизическим, как высшим принципам.

Разум в самом узком смысле (рассудок – А.В.) допускает только одно возможное применение, а именно, в связи с чувственностью, априорно заложенной в простом субъекте, для осуществления опыта, поскольку он зависит от субъекта. Это использование, которое, в силу того, что оно определено до всякого опыта в субъекте, называется трансцендентальным, в реальном осуществлении все время является детерминировано эмпирическим и конкретным.

Разум способен лишь связать воедино чувственно представляемое, индивидуальное, не будучи в состоянии вновь разорвать эту связь; наложить свой отпечаток на видимости (чувственно представляемые объекты., не осознавая их отдельно; подчинить ощущаемое и рассматриваемое своим законам, не возводя сами эти законы в объекты особых идей. Только разум, обладающий прерогативой исследовать и познавать себя и все другие способности ума, способен сделать то, что для него невозможно.

Разум, как общий разум, общий для философов и нефилософов, также имеет, как и понимание в узком смысле, свойственную ему роль в опыте. Как разум в связи с чувственностью (которая связана с пространством и временем как своими трансцендентальными формами. сначала делает возможным внешний опыт, поскольку он зависит от простого субъекта: так и разум, через который один только простой субъект всякого опыта (ни в пространстве, ни во времени, следовательно, ни как нечто вне нас, ни как изменение, мыслимое в нас. может быть непосредственно представлен, делает возможным внутренний опыт как таковой, в котором он понимается не просто как состояние необдуманного чувства, но как воплощение фактов самосознания.

Я называю трансцендентальными законами разума неизменные направления действия разума, определенные в простом субъекте, или законы, с которыми этот субъект связан в тех переживаниях, посредством которых внутренний опыт, в той мере, в какой он зависит только от субъекта, становится реальным.

Они применяются в фактах самосознания разумом, так же как трансцендентальные законы разума применяются в явлении – опыте, без предварительного представления, неосознанно и неизбежно.

И не философ, и философ, если оба остаются при одном лишь размышлении о фактах своего самосознания, не рассуждая о причинах этих фактов, вынуждены по трансцендентальным законам разума, применимым только к внутреннему опыту, отличать предмет внутреннего опыта от всех предметов внешнего опыта, а в этом отношении и от тела, и отказывать ему во всех свойствах, присущих предметам внешнего опыта, как таковым: протяженности, непроницаемости, фигуре и пр. и т.д, и, следовательно, противопоставлять душу телу и мыслить ее через отрицание телесных качеств.

***

При трансцендентальном использовании разума, который ограничен только внутренним опытом как таковым, – как и при использовании ассоциации в самом узком смысле, которая ограничена только внешним опытом, как таковым, – возможны только ясные и в то же время неотчетливые представления: при понимании – отдельного субъекта всего опыта и фактов внутреннего опыта, насколько это также зависит от простого субъекта.

Ибо от этого употребления происходят представления, которые субъект всякого опыта и внешние объекты составляют относительно предметов, и эти предметы по этим представлениям первоначально и индивидуально, следовательно, только ясно представляются.

Развертывание содержания этих представлений, разложение полного представления на частичные представления, одним словом, производство ясного представления из неясного, предполагает совсем другие операции разума, которые также приписываются разуму путем вычленения и обозначаются именем résonnement, являются общими для него как в философском, так и в обыденном употреблении и составляют логическое его употребление, которое до сих пор путали с трансцендентальным.

Трансцендентальные операции разума, как и понимания, всегда только синтетические, потому что через них производятся все целостные представления. Логические операции разума, напротив, всегда аналитические, потому что через них только развертываются тотальные представления; в том, что разум в рассуждении растворяет тотальные представления, которые тот же самый уже предполагает, соединяя в их содержании то, что может быть соединено, и этим действием отделяет в сознании то, что не может быть соединено, то, что противоречит самому себе.

В трансцендентальных операциях разум и понимание детерминированы, поскольку они порождают, устанавливают, проявляют содержание идей в той мере, в какой оно зависит от субъекта (через формы идеи, непосредственно заложенные в субъекте.. В логических операциях рассудок лишь рефлектирует, поскольку предполагает содержание идей (как трансцендентальных, так и эмпирических. как уже имеющееся и доводит его до ясного сознания лишь посредством направления внимания на его компоненты.

Трансцендентальными операциями разума и существования возможны только конкретные представления – об отдельных объектах, логическими операциями разума возможны только абстрактные представления о характеристиках этих объектов, и каждое абстрактное представление, каждое представление о неиндивидуальной вещи порождается только логической операцией, постольку является логической идеей.

***

Рассуждение (или логическое рассуждение) произрастает и расцветает только с помощью языка через слова, которые оно предполагает и которыми оно само вновь предполагается.

Слова – это знаки мыслей, следовательно, чувств, ощущений и восприятий, а также реальных объектов, которые отличаются от них и от всех мыслей только посредством мыслей. Они обозначают только тот объект, который они передают: мысль о нем, и передают только логическую, т.е. абстрактную мысль, которая была выведена рефлективным разумом из уже существующей конкретной идеи и которая может стать конкретной только в непосредственном отношении к данной конкретной идее.

Каждый воображаемый субъект может быть опосредован только воображаемой характеристикой, следовательно, каждая конкретная идея: именуемое абстрактным, словом. Каждое слово, следовательно, всегда отсылает сначала и непосредственно к логической мысли, и как эта мысль уже сама по себе есть последующее и действительное значение слова, так и она может быть удержана в сознании только в том смысле, в каком она есть значение слова, следовательно, только через слово, и быть отправлена для продолжения résonnement, для дальнейшего расчленения.

Значение слова или логической мысли бывает ясным, когда абстрактная мысль относится непосредственно к конкретной мысли, из которой она возникла, и, следовательно, характеристика представлена как содержащаяся в объекте; – отчетливым, когда абстрактная мысль относится к другим абстрактным мыслям, возникшим из нее, когда представлена характеристика признака, и, следовательно, значение слова развивается через абстрактное содержание мысли. Ясная мысль производится непосредственно из конкретного, ясная уже из абстрактного представления; ясное значение слова зависит от непосредственного представления о предмете; ясное зависит от абстрактной мысли о характеристике.

Первые слова в процессе изменения языка могли обозначать не что иное, как четкие логические мысли, абстрагированные непосредственно от индивидуальных представлений об объектах внешнего опыта.

Значение этих слов определялось конкретными представлениями об отдельных объектах, а выбор слов – сходством звучания с характеристикой отдельного объекта, почерпнутой из опыта. Произнесенные в спешке слова могли быть не чем иным, как естественными знаками, при определении которых разум придерживался непосредственного опыта, благодаря чему значение слов (обозначающих громкие индивидуальные объекты по ближайшим характеристикам. было зафиксировано и защищено от неопределенности.

Но язык и рассуждение не могли долго оставаться на этом грубом начальном уровне. Путем дальнейших размышлений нужно было поднять четкую мысль до ясной, и она уже не могла определяться конкретной идеей, из которой она возникла, а только абстрактными, которые были порождены ею.

С этой более высокой абстракцией, по мере ее дальнейшего продвижения, возникала все более настоятельная потребность в новых мыслительных знаках для обнаруженных характеристик, причем разум уже не мог непосредственно придерживаться опыта в выборе этих знаков, но должен был опираться на воображение в той мере, в какой он поднимался в своих абстракциях выше конкретного индивидуального опыта.

Чем больше их значения повышались от более конкретных к более абстрактным, тем меньше разум должен был полагаться на опыт в их изобретении, и тем больше ему помогало воображение, тем дальше уходило понимание от обычных представлений в опыте.

Подобно тому, как значение слова становится ясным только при конкретном мышлении, так и оно становится ясным только после абстрактного мышления и последующего углубления абстракции. Поэтому абстрактное значение слова должно уже существовать как таковое, прежде чем оно может быть поднято до ясной мысли посредством дальнейшего расчленения его содержания.

Если до этого расщепления воображение внесло в расчленяемую абстрактную мысль, в ее обозначение, те определения, которые не вытекают ни из реального опыта, ни из трансцендентальных условий этого опыта, не основаны ни на априорном, ни на априорно данном: тогда содержание мысли является неверным и ни в коем случае не может стать верным посредством простого расчленения.

Позиция, выражающая это расчлененное содержание и приписывающая объекту неверную характеристику, считается истинной именно потому, что ее предикат уже содержался в понятии объекта и поэтому был разрешен в суждениях в соответствии с законом противоречия.

Так, например, каждый философ, расчленяя идею субстанции, находит в ее содержании характеристику протяженности и заполняет пропозицию: Всякая субстанция протяженна; это суждение он считает абсолютно необходимым и использует как основу для установления общего материализма.

Предикатное расширение уже было в его понятии субстанции до препарирования. Поэтому он должен был найти его через расчленение и в суждении о субстанции. В первый раз он должен был найти его через препарирование и в суждении о субстанции. По одному лишь трансцендентальному закону свойство протяженности приписывается только той субстанции, которая видима в пространстве, и только в той мере, в какой она видима в пространстве; и причина, по которой это свойство вообще было включено в значение слова субстанция, лежит только в воображении, которое соединяет вместе те свойства, которые часто встречаются рядом друг с другом, и представляет их как связанные.

Каждая ошибка – это, конечно, логическое суждение, то есть такое, которое возникает в результате размышления и абстракции, и в этом отношении оно невозможно без логического использования разума. Но можно сильно погрешить против разума, если считать его источником ошибок даже в его логическом использовании.

Следующим источником всякой ошибки является воображение, которое, по мере того как мысли рефлектирующего, абстрагирующего, анализирующего разума становятся все более абстрактными, внушает ему надуманные материалы в содержании абстрактных мыслей, материалы, не имеющие основания ни в опыте, ни в предмете, и в этом отношении является непосредственной причиной того, почему самое правильное расчленение подтасованных мыслей дает неправильные признаки, которые тем более уверены в своей правильности, чем больше мыслитель знает о точно соблюдаемых логических правилах.

Это открытие стало возможным только благодаря длительному логическому использованию разума, благодаря рациональности, которую многие его представители сохраняли на протяжении тысячелетий. Он может абстрагировать трансцендентальные характеристики только от фактов опыта, следовательно, только от эмпирических предвзятых представлений. Абстрактные эмпирические представления, через непрерывное расчленение которых он должен постепенно приближаться к трансцендентальным характеристикам, сохраняются, однако, только в уже существующих значениях слов, зафиксированных без знания трансцендентального, в определении которых, пропорционально тому, как они более удалены от конкретного индивидуального опыта, воображение также имеет большую долю; Способность ума, который ни в коем случае не связан сам по себе с трансцендентальными законами, но может быть подчинен им только постепенно и через многие безуспешные попытки.

Чем больше воображение, определяя значение слова, которое должно предшествовать логическому расчленению и предполагается им, отклоняется от действительного смысла трансцендентных законов и просто работает по своим собственным законам (так называемая ассоциация., тем более неверным становится значение слова и содержащаяся в нем мысль, и тем дальше продолжается расчленение таких мыслей, Чем больше продолжается расчленение таких мыслей, тем больше умножаются искусственные ошибки, вытекающие из фундаментальной ошибки, и новые конечные предложения, используемые в качестве принципов науки, которые получаются здоровыми в результате такого расчленения, оказываются пораженными неопределенностью и неправильностью, которые не могут быть исправлены всеми рассуждениями, и пагубные последствия которых могут быть предотвращены только спорами философов о смысле таких принципов.

Так, например, если воображение внесло в значение слова причина («то, посредством чего определяется другая вещь»), до начала рассуждения, признак другого, определяемого в одной вещи, и, следовательно, единственного другого, возможного через посредство одной вещи: тогда, посредством рассуждения, достигается заключение, которое отменяет всякую действительную свободу воли, и оно используется как принцип морали, естественного права и всех наук, связанных с ним, и становится пагубным. В то время как, если рассматривать разум как не что иное, как то, посредством чего определяется другое, то, безусловно, можно представить себе разум, которому не дано ни одного возможного образа действий, который, следовательно, может определять одно и то же для себя, и который, следовательно, является тем, посредством чего можно определить то или иное другое. В то время как если рассматривать под основанием не что иное, как то, что определяет другое, то, возможно, даже мыслима причина, которой не дано единственно возможного способа действия, которая, следовательно, может определять сама себя и которая, следовательно, является вещью, посредством которой то или иное другое может быть определено.

Чем больше абстрактная мысль приближается к конкретике опыта или чем непосредственнее она связана с определенным, видимым представлением, тем больше воображение связано с ее обозначением, тем меньше оно атакует себя, и значение слова возвышается над всей двусмысленностью и неопределенностью благодаря ясности конкретного, а определенность объекта, на который смотрят, – над значением слов: В значении слов дерево, золото, слоновая кость так же мало неправильного толкования, как и в содержании понятия треугольник, церковь и т.д., и несмотря на то, что в понятиях: и хотя термины дерево, золото, слоновая кость и т. д. содержат, кроме эмпирических характеристик, созданных впечатлениями, также трансцендентальные характеристики количества, качества, протяженности, субстанции и т.д., но они могут присутствовать только темно, без сознания, и ни в коем случае не как характеристики, следовательно, не как логические составляющие в конкретных идеях; но только как необходимые эффекты трансцендентальной способности ума, через которую, взятые вместе с эмпирической субстанцией, возникают конкретные идеи.

Трансцендентальные характеристики здесь вообще не перечислены, и логически, следовательно, постольку не являются ни правильными, ни неправильными; в то время как, поскольку они используются абстрактно, они являются неправильными, пока философский разум не отделил в них трансцендентальное от эмпирического. Чем больше абстрактная мысль отходит от конкретности чувственного опыта или от непосредственной связи с определенным чувственным наблюдением, тем меньше воображение занято ее обозначением (до открытия трансцендентальных законов., тем больше оно предоставлено самому себе и влиянию случайных обстоятельств, которые порождают патологическое, физическое, психологическое подобие, фальсифицирующее материалы высшей абстракции и значения слов.

Тем труднее становится философскому разуму утверждать логические и трансцендентальные законы против обманов воображения в более точном определении использования языка. В этой созданной вещи споры самостоятельно мыслящих людей между собой столь же необходимы, сколь и неизбежны.

Воображение, не подчиняющееся неизвестным трансцендентальным законам и определяющее значения слов тем более произвольно, чем более абстрактны они, по этой причине вынуждено изменяют их у разных мыслителей по-разному, и слова: субстанция, причина, действие, необходимость, свобода – по этой причине должны принимать всевозможные значения и вызывать споры, пока не будет открыт их действительный трансцендентальный смысл.

***

В поисках последних постижимых причин философский разум не может обойтись без понятий об актах разума, и успех его исследований зависит от определенности этих понятий. Поэтому он должен исходить из фактов внутреннего опыта, к которому относятся умственные акты как таковые и из которого только и могут быть получены понятия о них. Слова, которыми обозначаются понятия фактов внутреннего опыта, первоначально заимствованы из понятий зрительного опыта и перенесены на них.

Сходство, ощущаемое между внешним видом и внутренними фактами, является единственным правилом, согласно которому воображение может удерживать для разума знак мысли, который, при первоначальном определении использования языка для понятий внутреннего опыта, должен был быть высечен из понятий внешнего вида. Слова: идея, восприятие, концепция до сих пор несут на себе отпечаток своего метафорического происхождения.

Было совершенно неизбежно, что воображение, обозначая более конкретные и грубые понятия умственных операций (из которых рассудок должен был создать более абстрактные и разумные., должно было взять на себя образы потребляемого опыта, которые, в более мудрых из них содержали многое, что было свойственно и присуще только потребляемому опыту, должны были терять материалы рассуждений о фактах внутреннего опыта уже в более конкретных понятиях.

Отделить материал, принадлежащий только внешнему опыту, от того, что свойственно внутреннему, отделить его от понятий фактов простого самосознания и таким образом очистить его в соответствии с понятиями операций разума (как логических, так и трансцендентальных, является самым трудоемким, но необходимым достижением философствующего разума.