Вклад в исправление прежних заблуждений философов Карлом Леонгардом Рейнгольдом. Перевод Антонова Валерия

Насколько медленно должно протекать это дело, которое большинство философов, конечно, все еще считают невозможным, видно уже из того, что оно всегда должно основываться на использовании языка, который исходит из более или менее вымышленных и единых понятий, и что философский разум только тогда имеет надежное руководство в этом очищении, когда ему удалось установить по крайней мере одно полностью очищенное понятие, и притом высшее из всех возможных.

Значение слова является метафорическим до тех пор, пока слово не обозначает мысль непосредственно, а является посредником другой мысли, сходной с ней.

Мысль, которая могла бы мыслиться только через метафорическое значение своего слова, ни в коей мере не представляет особенной характеристики своего объекта и содержит не действительное, а только символическое знание, которое у более сообразительных принимается за действительное, является ошибочным и порождает ошибки. До тех пор, пока слово, употребляемое для обозначения мысли о факте внутреннего опыта, действительно обозначает его только посредством мысли о факте внешнего опыта, до тех пор, пока мысль об операции ума может быть мыслима только посредством метафорического слова-значения, мысль, коль скоро она не содержит ни одной характеристики, свойственной ее объекту, представляет собой не действительное, а лишь символическое знание о нем, и в той мере, в какой метафорическое значение слова считается свойственным расчленению мысли, более абстрактные характеристики, полученные при расчленении, оказываются неверными.

Пока в значениях слов: идея, восприятие, представление и т. д. сохраняются характеристики, более или менее запечатленные внешним опытом, эти слова не будут указывать только на то, что свойственно простым операциям ума. До тех пор, пока эти слова не будут просто обозначать все то, что свойственно простым операциям ума, пока они не перестанут полностью быть метафорами, до тех пор не будет чистых, совершенно определенных, правильных понятий воображения, представлений и понятий; и не следует удивляться грубым мыслям и разнообразию объяснений, которые и сегодня выдвигаются более известными философами профессии по поводу значения слов воображение, представление и вообще объектов внутреннего опыта.

Я называю те способности ума, которые могут мыслиться как существующие в субъекте самосознания только через связь (известную реальному опыту этого субъекта с организацией, эмпирическими. Действия этих способностей никогда не могут быть поняты без действий организации, которые как таковые относятся к внешнему опыту. Поэтому в понятиях этих способностей всегда содержатся характеристики, которые непосредственно относятся к изменениям в организации, и поэтому они взяты из фактов внешнего опыта. К способностям такого рода относятся, например, воображение, память, способность обозначения (все знаки мысли сами по себе являются образами внешнего, эмпирического восприятия, модифицированного органами, и не могут, при любом их использовании субъектами, быть привязаны к этой изобразительной субстанции без изменений в организации воображения..

Поэтому концепты выражений всех этих эмпирических способностей ума не только требуют для своего обозначения метафорических имен, происходящих от концептов внешнего опыта, и не только содержат образы внешнего опыта в их сыром состоянии как метафорические словесные значения, но и не могут обойтись без характеристик, принадлежащих внешнему опыту в их последующем развертывании.

Концепты выражений всех этих эмпирических способностей ума поэтому не только требуют для своего обозначения метафорических имен, происходящих от концептов внешнего опыта, и не только содержат образы внешнего опыта в их сыром состоянии как метафорические слова-значения, но и в своем последующем развертывании не могут обойтись без характеристик, принадлежащих внешнему опыту, поскольку такие характеристики также всегда должны содержаться среди своеобразных определений концептов эмпирических способностей ума.

Совсем иначе обстоит дело с трансцендентальными способностями ума. Они могут мыслиться в субъекте только посредством совершенно беспрепятственных и правильных понятий, постольку, поскольку можно и нужно полностью абстрагироваться от связи этого субъекта с организацией; потому что это те способности, которые должны быть предпосланы в просто обладающем преимуществами субъекте для возможности опыта вообще.

Прежде всего, я хотел бы сказать, что я не хочу быть в этом случае жертвой. В понятиях этих способностей не может возникнуть ни одна особенность внешнего опыта, потому что эти способности лежат в основе всего опыта a priori.

Трансцендентальная чувственность, например, должна мыслиться как: «способность субъекта (чем бы она ни была сама по себе. приходить к идеям»; при этом полностью абстрагируясь от того, должен ли субъект быть вообще в состоянии прийти к идеям;

В результате осознания факта самосознания обладающий всеми преимуществами субъект отличается от организации, насколько это мыслимо, как от внешнего объекта, который, хотя и находится в вечной связи с субъектами, познаваемый через опыт, должен, насколько он может быть воспринят в пространстве, быть причислен к объектам внешнего познания.

Состояние, которое может быть предоставлено субъектам только с учетом представленной организации, приходит к ним только через реальный опыт, является эмпирическим состоянием субъекта; в то время как то, что должно быть свойственно субъектам с простой, но определенной возможностью управлять собой и вещами, находящимися вне его, должно быть присуще субъекту в том же, независимо от реально представленной организации, априори мыслится и трансцендентальное достояние субъекта.

Поскольку эти способности могут заявить о себе непосредственно только в самих фактах самосознания и в операциях субъекта, следовательно, только в простом внутреннем опыте.

Поскольку эти способности могут непосредственно проявляться только в фактах самосознания в операциях субъекта, а значит, только в простом внутреннем опыте, понятия о том же самом не могут быть чистыми, но то, что здесь называется одним и тем же, может быть правильным, а их объекты подходящими, пока философский разум еще не сумел удалить из смысла слов, которыми обозначаются эти понятия, все образы, заимствованные из внешних представлений, и превратить первоначально метафорическое значение этих слов в собственно фразеологический смысл.

Возможно, по крайней мере в такой степени разуму это удалось уже сейчас, когда под понятием он вообще не мыслит себе ничего, кроме существования: того, что в сознании отличается от объекта и субъекта и соотносится с обоими

***

Считается, что понятие философского знания было достаточно определено, в том смысле, что оно называется знанием из принципов, и в этом качестве отличается от исторического знания, как знания из фактов. Но поскольку значение слов, встречающихся в этом утверждении, не что иное, как совершенно определенное; поскольку каждое слово в нем используется для обозначения более чем одного понятия: поэтому согласие философов по этому утверждению было лишь кажущимся, касалось только формулы, а при более внимательном рассмотрении его смысла превратилось в споры. Каждое общепринятое объяснение служило скорее для сокрытия прежнего отсутствия совершенно определенного понятия, чем для его исправления.

Если под познанием из принципов понимать познание в той мере, в какой оно происходит на основе признанных, абсолютно неизменных оснований, и если под принципами понимать не просто законы познания сами по себе, а в той мере, в какой они признаны как таковые, представлены определенными понятиями, обозначены словами и выражены в предложениях: знание на основе таких принципов всегда искали, но его никогда не существовало, поскольку, кроме логических правил мышления, которые касаются только логической формы знания, простого рассуждения, и кроме математических аксиом и постулатов, которые ограничиваются определением описательных величин, не были установлены принципы, которые не становились бы спорными, как только их значение обсуждалось.

Логические правила, которые касаются только построения, но ни в коем случае не определения реального содержания мыслей, иногда рассматривались как единственно возможные бесспорные фундаментальные законы знания, а иногда путались со спорными (метафизическими.; и даже метафизики, полагавшие, что они обладают в своей онтологии наукой о первых, а на самом деле реальных основаниях знания, смогли лишь обеспечить догматы этой науки с некоторым мастерством, незаметно для всех подставив логические правила в качестве реальных оснований своих доказательств.

Выражение познание из принципов становится еще более неопределенным, если понимать под принципами: каждое суждение, связанное с сознанием необходимости, которое берется за основу для других суждений.

Такие принципы являются надстрочными в каждом рассудочном выводе, принадлежат к логической форме каждого рассудочного познания, являются общими для общего понимания с философствующим разумом; и поэтому могут составлять действительный характер философского познания даже в меньшей степени, чем логические правила.

Это именно те предложения, о значении которых нет ничего определенного, пока применение логических правил к реальному содержанию мыслей является спорным. До сих пор можно было быть очень большим знатоком логики, да! через нее и очень большим толкователем, и в то же время очень маленьким философом. Подлинное философское знание из принципов всегда ведет себя как знание самих философских принципов.

Если понимать под принципом вообще всякое необходимое и общее утверждение, которое содержит причину других утверждений, то сначала нужно ответить на вопрос: какие из этих утверждений являются собственно философскими? или: в чем состоит необходимость и всеобщность, свойственная философскому принципу? Прежде всего, необходимо знать, в чем она не заключается. Каждый философский принцип, конечно, является необходимым и общим утверждением; но не каждое такое утверждение является философским принципом.

Каждое философское утверждение должно обладать логической необходимостью и всеобщностью. Но не всякая пропозиция, обладающая ими, является поэтому философской Всякое философствование есть рассуждение, т.е. логическое дело разума приводить к сознанию содержания мыслей путем их расчленения. Но не всякое рассуждение является философским.

Пропозиции, необходимость и всеобщность которых являются простым следствием аналитического использования разума, рассуждения, если они не имеют, кроме того, необходимости и всеобщности, основанной в другом месте, столь же мало философские, как и те, которые, при всей их логической истинности, истинны в самом деле, если за эту истинность не ручается реальная причина, отличная от их логической закономерности.

Так, например, утверждение: все субстанции протяженны выводится путем разделения понятия субстанции, в котором признак протяженности присутствовал еще до логического суждения; и это утверждение в некоторой степени обладает необходимостью и всеобщностью, которые основаны исключительно на разделении этого понятия.

Я не могу думать о какой-либо субстанции как о непротяженной, если, расчленяя мое понятие субстанции вообще, я обнаруживаю, что я уже думаю о протяженности в самой субстанции и вместе с ней.

Но эта необходимость и всеобщее успокоение вовсе не имеет места для тех философов, которые не включили характеристику протяженности в свое понятие субстанции вообще до ее расчленения. Если бы предложение о том, что все субстанции протяженны, имело нечто большее, чем логическая необходимость и всеобщность, то должна была бы быть указана причина, почему свойство протяженности должно было быть включено в понятие субстанции вообще до ее расчленения. Благодаря осознанию этой причины и тому обстоятельству, что она действительно была бы необходимой и общезначимой причиной, только это предложение могло бы стать подлинно философским предложением.

Кроме того, чисто философская необходимость и всеобщность никогда не могут быть просто гипотетическими. Поскольку поиск и открытие абсолютных и конечных умопостигаемых причин составляет особый характер философского разума, необходимость и всеобщность предложений, посредством которых эти причины выражаются, должны быть абсолютно абсолютными. Чисто философские принципы – это предложения, которые выражают абсолютные, следовательно, абсолютно необходимые и общие причины, и поэтому их следует называть абсолютными принципами.

Эта абсолютная необходимость и всеобщность разума, которую демонстрирует такая пропозиция, предполагает, конечно, рациональность, чтобы быть найденной; но она ни в коем случае не может, подобно логической, быть порождена ею. Таким образом, необходимость и всеобщность пропозиции: «Все животные являются органическими и обладающими воображением существами», является не чем иным, как чисто философской.

Причина, по которой воображение и организованность связаны в понятии животного, есть не что иное, как абсолютно необходимый и общий, однако, факт внешнего опыта.

Необходимость и всеобщность утверждения само по себе являются просто логическими, просто полученными путем рассуждения, а не найденными; и они являются более чем логическими только в той мере, в какой они относятся к историческому факту. Но именно по этой причине оно также не является чисто философским. Определение животного по своему содержанию является просто исторической истиной.

С другой стороны, утверждение о том, что каждый познаваемый объект (который может быть одновременно представлен рассудку и чувствам, является в отношении того, что из него возникает, следствием какого-нибудь другого, является чисто философским принципом и содержит абсолютную, а не просто логическую необходимость и всеобщность.

Содержание этой пропозиции выражает не исторический факт, а закон способности познания, определенный априори в рамках простого чувства и простого понимания. Оно является следствием способности познания, которая определяется в субъекте до всякого реального опыта и независимо от него.

Единственное, что можно назвать трансцендентальным, в отличие от логического и гипотетического, это то, что содержание предложения не является ни логическим правилом рассуждения, ни историческим фактом, но оригинальным законом способности воображения, то есть способности, которая должна быть предпослана априори в простом субъекте для возможности внешнего и внутреннего опыта.

Попытка философствующего разума: установить познание из принципов, или, что в той же мере означает, познать что-либо посредством абсолютно конечных причин, до сих пор удавалась лишь постольку, поскольку этот разум приближал смутное сознание трансцендентальных законов к ясному.

***

Знание – это познание с осознанием достаточных причин. Для обыденного знания, которое является ближайшим к философскому знанию, достаточными являются только последние причины. Последние причины, среди которых я здесь привожу только постижимые, являются либо относительными, т.е. последними, которые были открыты до сих пор и которые предполагают еще более высокие, либо абсолютно последними, которые могут быть открыты и не имеют над собой более высоких постижимых причин. Абсолютно последние постижимые причины устают в сознании, но могут существовать и быть действенными без всякого ясного сознания. Философский разум также предполагает эти причины как реально данные и стремится к их осознанию, чтобы через них поднять обыденное знание до научного.

Пока философский разум своим всемогущим прогрессом еще не открыл данных абсолютных конечных причин, он принимает относительно конечные причины за абсолютные, просто предполагаемые за данные – заблуждение, о котором достаточно свидетельствует его несогласие с самим собой, в спорах между его представителями и в разнообразии устанавливаемых ими предполагаемых конечных причин.

Ни во внешнем опыте, насколько он зависит от внешних впечатлений, ни во внутреннем опыте, насколько он зависит от внутренних впечатлений, не могут быть даны и открыты абсолютные конечные причины. С этой стороны материалы человеческого познания способны к непрерывному росту; открытые до сих пор причины опыта всегда являются следствиями других, которые рано или поздно будут открыты.

И эмпирическое познание никогда не может привести к абсолютно конечным эмпирическим причинам. Это не менее верно в отношении познания нашего разума в отношении его эмпирических способностей, измененных организацией, чем в отношении познания объектов вне нас. Эмпирическая психология, как и эмпирическое естествознание, способна к бесконечному прогрессу.

Абсолютные последние данные причины могут заявить о себе только через свои следующие (действительные. следствия во внутреннем опыте, – насколько это зависит от простого воображающего субъекта, и во внешнем, – насколько это зависит от внутреннего, – и могут быть даны и обнаружены только как обретение совершенства в субъекте.

Внутренний опыт зависит от внешнего в той мере, в какой он содержит факты, в определенных терминах которых не представляется возможным абстрагироваться от внешних впечатлений и условий организации.

Внешний опыт независим от внутреннего в той мере, в какой он зависит только от внешних впечатлений и, таким образом, в своей индивидуальности составляет ретроспективу всего своего содержания. Он зависит от внутреннего опыта в той мере, в какой его объекты обладают свойствами, которые никак не вытекают из внешних впечатлений и которые несут в себе сознание абсолютной необходимости и всеобщности, впервые заявляющее о себе только во внутреннем опыте.

К обстоятельствам внутреннего опыта, как таковым, относится и самосознание как факт, без которого немыслимы все остальное. Существует самосознание как факт внутреннего опыта, и через него субъект, как воображающий, отличается от организации как воображаемого внешнего объекта, и каждое изменение в организации мыслится как нечто внешнее по отношению к субъекту.

Существует эмпирическое самосознание, как факт внутреннего и внешнего опыта, и через него воображаемый субъект представляется как человек, связанный с организацией, и изменения, происходящие в организации, мыслятся как находящиеся в человеке. Является ли и насколько субъект, как вещь в себе, независимой от организации как вещи в себе; отличается ли то, что лежит в основе представления, которое мы имеем о субъекте, отдельно от него и отдельно от способностей субъекта, от того, что лежит в основе представления, которое мы имеем об организации, отдельно от нее и принадлежащих ей способностей ума, или нет? Этот вопрос нельзя задать без противоречия, ибо он предполагает, что субъект и организация, которые мы знаем только через идею и, следовательно, только как воображаемые вещи, могут быть познаны без идеи и как вещи сами по себе. Но очевидно, что в одном из видов самосознания (а именно, в чистом. существует понятие субъекта, с помощью которого мы отличаем воображаемый субъект от воображаемой организации.

Факты эмпирического самосознания можно мыслить только через понятия, в которых проявляются внешние впечатления. Поэтому факты этого самосознания принадлежат внутреннему опыту, как бы отдаленно он ни зависел от внешнего.

Факты чистого самосознания могут быть осмыслены только через понятия, характеристики которых должны быть абстрагированы от внешних впечатлений. Факты этого самосознания, таким образом, относятся к фактам внутреннего опыта в той мере, в какой последний независим от внешнего и зависит только от самого субъекта. Сознание идеи как таковой есть факт внутреннего опыта; благодаря ему идея отлична от объектов и предметов и связана только с субъектом.

Чистое или трансцендентальное сознание идеи как таковой является фактом внутреннего опыта, и через него идея отличается от предметов и всех простых объектов, следовательно, и от изменений в организации, и связана только с субъектом чистого самосознания. Напротив, в эмпирическом сознании имеет место простое воображение.

Факты трансцендентального воображения, представленные через чистые понятия, содержат характеристики того, что принадлежит субъекту самосознания в одних лишь идеях, или того, что точно так же называется тем, что должно быть предпослано в простом субъекте для возможности всякого опыта внутреннего и внешнего, в той мере, в какой он содержит идеи, и что должно быть названо трансцендентальной способностью воображения.

Например, трансцендентальное сознание чувственной идеи внешнего чувства есть сознание идеи, возникающей через внешние впечатления, в той мере, в какой то же самое относится к субъекту чистого самосознания, отличающегося от воображаемой в себе организации.

Поэтому в чистых понятиях концепта внешнего чувства, выводимых из этого факта, органические модификации этого вида концепта должны быть полностью абстрагированы, концепт, как то, что возникает в субъекте через внешние впечатления (полученные, как и откуда угодно., и трансцендентальная чувственность – как способность субъекта приходить к концептам через впечатления.

Как осознание представлений как таковых, так и самосознание возможны только через осознание того, что в представлениях свойственно воображающему субъекту как таковому, и что проявляется только во внутреннем опыте.

Итак, если внутренний опыт как таковой может привести к конечным причинам, то это возможно лишь в той мере, в какой воображение в своих эффектах может стать объектом внутреннего опыта; и эти эффекты представляют собой не что иное, как представления, поскольку они принадлежат простым субъектам, т.е. представлениям, которые, в свою очередь, являются объектами внутреннего опыта. В свете того, что делает их простыми представлениями.

Общее, логическое, понятие воображения, как таковое, может быть, по своему содержанию, выведено только из понятия сознания вообще, под которым понимается самый общий факт внутреннего опыта, который, именно потому, что он не может быть выведен ни из какого другого, не допускает никакого объяснения, кроме простого обсуждения его понятия, которое есть чисто мыслительное, очевидное само по себе.

Любое сознание может быть осмыслено только через три компонента. То, что сознается, субъект – то, что познается, объект – и то, что переживается сознанием и что носит название воображения.

Идея, таким образом, есть то, что отличается в сознании от субъекта и объекта, но относится к обоим.

Таков общий характер чувственной идеи, понятия (или идеи понимания. и идеи (или идеи разума.. Не осмыслив этот характер идеи, невозможно осмыслить ни один факт самосознания и сознания идеи. Поэтому выдвижение понятия сознания в целом является первым принципом для науки о трансцендентальных законах познания.

Если под философией понимать средоточие знания, почерпнутого из конечных причин, а знание конечных причин само по себе считается философией, то это знание можно назвать элементарной философией, а выдвижение понятия сознания – первым принципом элементарной философии.

Источником этой элементарной философии является внутренний опыт, в той мере, в какой он независим от внешнего опыта, то есть в той мере, в какой он состоит из фактов чистого самосознания.

Пропозиции, посредством которых понятия этих фактов, взятые непосредственно из этих самих фактов, разрешаются и представляются в непосредственных суждениях, я называю пропозициями сознания Они все являются пропозициями опыта; и ни в коем случае не философские принципы. Но насколько факты, устанавливаемые ими, непосредственно основаны в субъекте чистого самосознания, настолько эти предложения содержат чистый материал для конечных философских принципов, которые выводятся из них косвенными суждениями или причинами, посредством которых трансцендентальные причины их достигают сознания.

***

Дуализм

86. Основное положение третьей системы: Основание идеи абсолютной субстанции заключается в том характере вещи в себе, благодаря которому она способна предстать перед нашим сознанием как независимое от нашего мышления бытие и заявить о своей реальности, действуя на нашу восприимчивость, а именно в своей протяженности, благодаря которой только она и может обладать впечатлительностью и живостью, как гарантами своей реальности y нас. Идея абсолютной субстанции, таким образом, имеет только один вид объективного основания, и есть только один вид вещи в себе, а именно, протяженные, материальные субстанции, материализм.

87. Основное положение четвертой системы: Основание нашей идеи абсолютной субстанции лежит в том характере вещи-в-себе, который единственно составляет сущность существующего объекта и который должен заключаться только в абсолютной силе простой вещи, которая одна только может быть мыслимой. Идея абсолютной субстанции, таким образом, имеет только один вид объективного основания; и существует только один вид вещей-в-себе, а именно, простые воображаемые субстанции.