– Неправда!
– Ещё как правда! Кто в позапрошлом году захотел двухдневный фестиваль, который не стихал даже ночью? А в прошлом году кто так просил в качестве подарка водное представление от теялийцев, что Даяну и Рушану пришлось привести принца и принцессу Теялы? Мне продолжать? – насмешливо наклоняет голову подруга. – А то я и твои детские желания о катании на слоне по Паргаде могу припомнить. И то, как ты едва не уговорила Аниса перенести тебя в Каидан, когда тебе захотелось посмотреть на снег в свой день рождения.
– О! Это я тоже помню, – активно киваю головой я, помогая Самии.
Айла какое-то время молчит, с серьёзным и даже недовольным лицом теребит ткань юбки. Я поджимаю губы, не уверенная, нормально ли это или она обиделась. Оборачиваюсь на Самию, но та ласково улыбается, качая головой. Она заканчивает мою косу и вытаскивает пару прядей, чтобы они обрамляли лицо.
– А Самия и Даян помолвлены! – внезапно выпаливает сестра.
– Предательница! – резко парирует подруга.
В зеркале я вижу, как Самия в шоке таращится на Айлу. Я прищуриваюсь, переводя взгляд с одной на другую.
Вспоминаю, как часто дразнила брата, пророча ему свадьбу с Самией. Тогда мне никто не верил. Теперь сестра с Назари поглядывают на меня с сомнением и стыдом, ожидая реакции. Возможно, они думают, что я могу разозлиться или обидеться, ведь всё это произошло без меня, но в действительности я рада за брата, хоть и старательно прячу любую радость под маской серьёзности.
– Покажи свои волосы, – ровным тоном прошу я подругу.
Самия смущённо поворачивает голову, и я рассматриваю, как по всей её косе тянутся золотые украшения в виде пустынного полумесяца и звёзд. Они вплетены в её каштановые волосы, как знак всем, что перед ними невеста, а я удивляюсь, почему не обратила на это внимания и не вспомнила о нашей традиции раньше.
– Свадьба была? – медленно спрашиваю я.
– Нет, – тут же отрицает Самия, надеясь смягчить меня такой новостью.
– Тогда ладно. Только Даяну не говорите, что вы проболтались, – успокаиваю их я, и они тут же расслабляются. – Хочу посмотреть, как он будет изворачиваться, чтобы сообщить мне об этом лично.
– Мы тоже хотим на это посмотреть, – соглашается Айла, а мои брови приподнимаются вверх, когда улыбка сестры приобретает оттенок хищного предвкушения.
Сестра и Самия тихо смеются, вероятно, догадываясь, что Даяну будет непросто рассказать мне правду. Мне хочется смеяться вместе с ними, хочется мечтать о предстоящих праздниках и радоваться за Даяна и Самию, но мысли о Дарене тяжёлым камнем давят на сердце. Я продолжаю натягивать улыбку, не желая портить и без того хрупкую и временную беззаботность, что мы пытаемся создать.
* * *
После этого разговора мы покидаем комнату Даяна, оставляя её в некотором беспорядке. Попадая в длинный коридор, украшенный проходными арками, я забываю про голод. Под моими ногами мраморный пол. Слева стена светло-серого цвета, покрытая рельефной росписью, справа вереница больших окон, но в них нет стёкол, только ажурные решётки, что позволяет воздуху свободно гулять по коридору. Свет проходит, дробясь на узоры, как и в спальне Даяна. Благодаря этому солнце не слепит глаза, лучи проникают отдельно друг от друга, играя по всему коридору и переливаясь от света к тени по нашей коже, когда мы идём вперёд.
Айла берёт меня под руку и уверенно показывает направление. Самия шагает с другой стороны. Мы проходим множество арок и комнат. Богато отделанные светлые помещения сменяются утопающими в сумраке коридорами. Не осмеливаюсь остановиться, чтобы разглядеть убранство. Если бы не сестра рядом, я бы переживала, что могу потеряться.
Всё кажется мне знакомым, но одновременно с этим рождается саднящее чувство, будто я здесь впервые. Сбиваюсь со счёта, сколько раз мы повернули. Эта мысль расстраивает меня сильнее, чем мне бы хотелось.
Я не знаю свой дом.
Лёгкая паника начинает брать верх, руки потеют, и я сжимаю их в кулаки. Новая одежда, новые украшения, комнаты и коридоры. Слишком много всего нового. Я чувствую себя самозванкой. Может ли эта жизнь принадлежать мне? Или я вру даже себе? Они думают, что вернули в дом свою потерянную двенадцатилетнюю сестру. Но та девочка умерла, когда мама толкнула её в Теневой залив. Я уверена, что умерла тогда. Понимают ли они, что я – это не она?
Я замалчиваю все эти сомнения, поднимая глаза на Айлу и замечая в её взгляде воодушевление и искреннюю радость. Её улыбка робкая, будто она боится сделать что-то не то. Но это я другая и могу сделать что-то неправильно, а не они.
Мы идём по новому коридору, здесь светлее. Это место похоже на длинную галерею: справа уже нет окон, только пустые пространства, прикрытые полупрозрачными занавесками и разделённые мраморными колоннами. Головокружительно красивое место. Но охватывающая меня паника сильнее. До нас доносятся обрывки разговора Даяна с кем-то. Осталось немного, и я встречу остальных членов семьи.
Внезапно для самой себя освобождаю руку из хватки Айлы и замираю на месте, не дойдя буквально несколько метров до последнего поворота. Девушки неуверенно оборачиваются ко мне. Самия хочет взять меня под руку и помочь продолжить путь, но Айла вновь читает меня лучше. Сестра перехватывает руку подруги, окидывает меня беглым взглядом и уводит Самию в сторону комнаты, где нас ожидают.
– Мы подождём, – бросает она напоследок.
У меня получается благодарно кивнуть, пока я сглатываю ком в горле. Сердце болезненно бьётся в груди, усиливая чувство тревоги. Девушки поворачивают за угол, а я остаюсь одна. Только теперь позволяю себе выпустить задержанный воздух, и взволнованное дыхание выдаёт меня с головой. Приваливаюсь к холодной стене и трачу минуту, чтобы остановить этот панический приступ. Когда мне это наконец удаётся, ругаю себя за трусость, раздвигаю колышущиеся на ветру занавески и встаю у проёма между колоннами, чтобы взглянуть на небо. Браслеты на лодыжках мягко позвякивают при каждом движении. Этот звук напоминает мне о маме. Она всегда носила подобные украшения, и её лёгкий шаг сопровождался перезвоном бубенчиков.
Пытаюсь успокоиться, считая про себя до тридцати. Упираюсь руками в перила, закрываю глаза, сосредотачиваясь на запахах и тихих звуках родных голосов. Я так долго ждала встречи со своей семьёй. Так долго хотела узнать, кто я и откуда. Потеряла много лет, но всё равно позволяю себе терять ещё больше, стоя здесь в одиночестве. Осенний свежий ветер, лаская лицо, немного приводит меня в чувство. Дышать становится легче, мрамор перил приятно холодит ладони. Собираюсь с духом и делаю уверенный шаг назад, чтобы присоединиться к остальным, но спиной упираюсь в чью-то грудь. Едва успеваю вздрогнуть от неожиданности, как тёплые ладони успокаивающе обхватывают мои голые плечи, и я замираю на какое-то мгновение. Медленно поворачиваю вначале голову, а потом и всё тело – и натыкаюсь взглядом на широкую мужскую грудь в хлопковой рубашке свободного кроя, рукава которой закатаны до локтей. Талия подпоясана кушаком[1 - Кушак – пояс из широкого и длинного куска материи, может включать элементы из шнура или ремней. (Здесь и далее прим. автора.)], свободные сверху штаны сужаются к голени и заправлены в невысокие сапоги. Он весь в чёрном. Подобный выбор цвета в городе посреди пустыни кажется мне странным. Я запрокидываю голову, чтобы встретиться с серыми глазами. Не такими пугающими, как у брата, темнее, с едва заметным голубым оттенком.
Я вспоминаю мальчика с особенным лицом, к которому все относились с сомнением, кроме нашего узкого круга. Его светлая, как у Айлы, кожа лишь слегка тронута загаром. Сейчас у него высокие скулы, линия челюсти выразительная, но чуть мягче, чем у большинства илосийцев. Прямой нос и красивые губы, но неулыбчивый рот. Его миндалевидные глаза завораживают. Они похожи на раскосые глаза теялийцев, но у этого молодого мужчины есть двойное веко, что делает глаза больше. Чёрные длинные волосы собраны в высокий хвост, а лицо обрамляют выбившаяся прядь и длинная косая чёлка, которая закрывала бы левый глаз, но прядь делает идеальную волну, оставляя оба глаза открытыми.
Он не удерживает меня, когда я делаю шаг назад, ничего не спрашивает и не бросается обнимать, как делали это другие. Его лицо расслабленное, даже немного хмурое. Он так же внимательно оглядывает меня с ног до головы и терпеливо ждёт.
На плече и торсе под рубашкой я замечаю очертания бинтов. Это он был в Цере вместе с Даяном. Его кровь капала на красный ковёр.
– Здравствуй, кахари.
Рушан…
Я специально не называю его по имени. Уголки его губ дёргаются и медленно растягиваются в улыбке. Она едва касается его глаз, но зубы он не показывает.
– Здравствуй, принцесса.
Он принимает эстафету и использует мой титул вместо имени. В ответ я копирую его улыбку.
В детстве это было нашей игрой. Мы чувствовали некоторое роднящее нас одиночество во дворце. Кахари среди королевской свиты и никому неизвестная, скрытая ото всех принцесса. Но вместо того, чтобы стать ближе, мы часто ссорились, сталкивались как во мнениях, так и на тренировочном поле, поддевали друг друга. Я даже не помню, произносила ли я когда-либо его имя вслух, за исключением того единственного раза в шестилетнем возрасте, когда все Назари официально дали свои клятвы верности троим наследникам Илоса. Вначале мы с Рушаном не использовали имена при обращении, чтобы насолить друг другу, но со временем это переросло в привычку и потеряло былой оскорбительный смысл, став некой связующей нитью, существующей лишь между нами. Сейчас я запоздало надеюсь, что он знал – я любила его ничуть ни меньше, чем остальных. Если же нет, то теперь у меня хотя бы есть шанс исправить эту ошибку, рассказать ему об этом.
Мне трудно перестать его разглядывать, отмечая, как изменились знакомые черты. В его внимательном взгляде облегчение. То ли потому, что я жива, то ли потому, что помню его. Возможно, и то, и другое. Рушан моргает несколько раз и сводит брови, будто пытается что-то припомнить либо удержать в себе. Решаю, стоит ли прервать эту игру и обнять его первой, как он произносит:
– Ты подросла. – Его голос стал ниже, но у него тёплый тембр.
Эта неловкая фраза повисает между нами, и я не могу сдержать улыбку.
– Ты вроде как тоже, – отвечаю ему в тон, и Рушан хмыкает.
Все наши нормальные разговоры были именно такими. Несуразными и немного неуклюжими, а вот ссорились мы от всей души, и выходило это гораздо естественнее.
– Плед, – вновь осеняет меня.
– Плед?
– Это был ты. Ты помог мне избежать наказания.
Медленно в его глазах отражается понимание, он коротко кивает.
– Мне стоило сразу догадаться, – тихо бормочет Назари себе под нос, вновь внимательно окидывая меня взглядом. – Ты никак не могла быть теялийкой. Твой традиционный поклон был ужасен. Спина должна оставаться прямой, а ты горбилась.
Я слегка наклоняю голову и вопросительно приподнимаю бровь, прикидывая, стоит ли оскорбиться, но на моём лице появляется предательская улыбка. Я слишком рада его видеть.
– Как… как много ты помнишь?
Он сбивается, и только несвойственная Рушану робость позволяет мне удержать прежнее выражение лица.
– Меньше, чем хотелось бы, – признаюсь я. – Но знаю, что будь мы детьми, то к этому моменту мы бы уже разругались.
