А между нами снег. Том 2

Корректор Владимир Викторович Мартынов

Иллюстратор Татьяна Юрьевна Хвиюзова

Дизайнер обложки Татьяна Юрьевна Хвиюзова

© Анна Юрьевна Приходько, 2023

© Татьяна Юрьевна Хвиюзова, иллюстрации, 2023

© Татьяна Юрьевна Хвиюзова, дизайн обложки, 2023

ISBN 978-5-0059-8464-7 (т. 2)

ISBN 978-5-0059-6318-5

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Глава 1

После разговора с Мадиной Лиля была сама не своя. Ей хотелось сбежать из этого дома, а дальше – будь что будет. Несколько дней ждала Зейдана, но он больше не приходил.

Однажды вечером, когда все уже улеглись спать, Лиля надела длинное платье, накинула на голову платок и вышла в коридор. Она уже знала, где находится выход.

Подошла к двери. В это время было открыто, охранник делал обход вокруг дома.

Выпорхнула как птица, услышала шаги и вжалась в стенку. Охранник вошёл в дверь и запер её. Лиля оказалась на улице.

Долго стояла, вжавшись в стену, а потом медленно побрела по безлюдной улице.

Было страшно, текли слёзы, но отчаяние несло ноги дальше. Вдруг Лиля остановилась и оглянулась.

– И что дальше? – сказала она вслух. – Что ждёт меня впереди?

И повернула назад. Встала в ту же нишу, где пряталась от охранника. Так и простояла до утра, ожидая, когда откроется входная дверь. Замёрзла так сильно, что не чувствовала тела.

Еле передвигаясь, вошла в открытую охранником дверь. Когда в своей комнате зажгла лампу, вскрикнула. За небольшим столиком, перебирая в руках баночки с духами, подаренными Мадиной, сидела мать Мустафы.

– Куда сбежать хотела? – спросила та строго.

Лиля пожала плечами.

– Я вернулась, мне некуда бежать, – ответила она, виновато опустив голову.

Алима оттопырила широкий пояс, ссыпала туда все баночки.

– Заберу, – сказала она. – Вчера заметила, как Мадина заходила в твою комнату с духами. Какие она принесла, я не знаю. Но пользоваться ими тебе больше не стоит.

Мадина очень коварна. Сегодня ты переедешь в мою комнату. Если Мадина что-то с тобой сделает, то Мустафа будет очень зол. Мне не нужны распри.

Собирай всё самое необходимое. Из комнаты до возвращения Мустафы ты не выйдешь. Я в ответе за тебя.

Лиля быстро собрала всё необходимое. Не понимая, что происходит, последовала за Алимой.

Комнат у Алимы было две.

В одной стояла огромная кровать. Изголовье было обтянуто змеиной кожей. Лиля невольно потянула руку, провела по гладкой поверхности.

Вся спальня была украшена шкурками змей, их головами. Поначалу было жутковато от такого количества змеиных мумий. На полу были постелены в несколько слоёв ковры. Каждый верхний был меньше предыдущего по размеру и казалось, что они выложены пирамидкой.

Ходить по такому неровному полу было непривычно. Лиля то и дело спотыкалась.

– Ты будешь спать тут, – произнесла Алима. – Располагайся.

Вторая комната по периметру была обставлена разными туалетными столиками. Там были гладкие и резные, крашеные и обожжённые, низкие и высокие столы. Над каждым столиком располагалось зеркало. И повсюду были расставлены, казалось, тысячи флакончиков с духами.

– Мустафа из каждой поездки привозит мне столик, – похвасталась Алима. – Все здесь не умещаются, я меняю их раз в месяц. Больше всего ценю русские столики, особенно с мотивами из сказок.

Ваши сказки очень поучительные. Но и наши сказки вашим не уступают. Я могу рассказать те, что мне больше всего по нраву. Их слушали в своём детстве Мустафа и Зейдан, а потом Мадина. Ты запомнишь и расскажешь своим внукам или детям…

Алима подмигнула Лиле.

– Арабские дети должны слушать арабские сказки, в них вся мудрость наших предков.

Лиле стало не по себе. «Неужели Алима знает, что Зейдан ночевал со мной?» – подумала она.

Алима быстро перевела разговор на другую тему.

– Только я умоляю, не выходи из моей комнаты ни под каким предлогом. Только здесь ты будешь в безопасности. Мадина страшна в гневе, её сложно остановить. Еду тебе буду приносить только я. Запомни, ты можешь есть только из моих рук и только под моим присмотром. Вот на всякий случай, – Алима взяла Лилю за руку и подвела к большому цветочному горшку.

Присела на корточки, сняла с шеи верёвку с маленьким, еле заметным ключиком. Повернула горшок. Он еле поддался. В горшке оказался встроен небольшой сейф. Алима открыла дверцу и вытащила свёрток бумаги, обмотанный верёвками.

– Это противоядие от любого яда. Храни ключ у себя, у меня есть запасной. У Мустафы было такое средство, он не успел спасти сына, поздно опомнился. Он винит себя, и нет ему прощения.

Алима закрыла сейф, повесила верёвку с ключом на шею Лили.

– Сын сегодня прислал мне письмо. Он вернётся через месяц. Мустафа очень боится гнева жены. С твоим ребёнком всё в порядке. Мустафа его хвалит. Ничего страшного от того, что Иван сейчас усердно учит арабский язык. Он пригодится ему в жизни. Чем больше языков будет знать твой сын, тем умнее и сообразительнее он будет.

Поверь мне. Твой сын будет очень уважаемым человеком. Ты ещё не один раз скажешь Мустафе спасибо. А теперь отдыхай, намёрзлась сегодня, как бы ни заболела.

Лиля проспала всю ночь. Алима разбудила её утром, велела встать и позавтракать.

А потом вышла и заперла Лилю.

– Сколько можно выглядывать? – раздражённо произнёс Михаил. – Она уже давно прибыла бы. Что-то случилось…

– Миша, а если съездить туда? – Ярина подошла к Михаилу, заглянула ему в глаза.

– Нет уж, – Михаил покачал головой. – Я уже Ивана ездил спасать. Хватит… Я отсюда теперь никуда и никогда.

– Тогда я поеду сама, – Ярина насупилась, отошла от мужа.

Взгляд Михаила стал суровым, он нахмурил брови.

– И ты не поедешь, сиди тут, да помалкивай. Ехать она собралась. Тебя Покровские мало эксплуатировали? Надоело тебе свободной жизнью жить?

– Я же её с малых лет… Она мне как родная, мы с ней столько пережили всего… – Ярина всплакнула.

– А она тебя не жалела, ни одного дня не жалела. И слёзы вытри немедленно.

Михаил вышел из комнаты.

Ярина не торопилась вытирать слёзы. Всё у неё было сейчас хорошо. Сын рядом с Михаилом стал совершенно другим. Перестал кричать без причин, истерить. Стал таким спокойным, что Ярина удивлялась этому каждый раз.

После переезда в Псков по наказу Покровского Михаил получил письмо с просьбой встретить Лилю и оберегать её до тех пор, пока сам Иван Григорьевич не прибудет к ним.

Старый дом, который Иван Григорьевич выделил для семьи Михаила, пришлось ремонтировать. Крыша никуда не годилась, и первые дни жизни там были очень тяжёлыми.

Ярина, привыкшая за долгие годы жизни к хорошим условиям (даже несмотря на то, что пришлось пожить с Лилей на съёмной квартире), была в отчаянии. От постоянной сырости у неё начался кашель. Из-за сильного кашля она не могла есть. Похудела ещё сильнее.

Мамынька стояла перед зеркалом, и сама себя не узнавала. Новая беременность поначалу как-то прибавила сил. Михаил, узнав об этом, стоял на коленях, клялся, что никогда больше не бросит Ярину, что сам будет принимать малыша и никого даже не подпустит к нему. Ярина уже чувствовала, как шевелится в ней новая жизнь, но живот не рос. Казалось, что он просто прирос к спине. Болезненный вид и сильная худоба Ярины беспокоили Михаила настолько, что он пригласил доктора.

Тот долго осматривал Ярину и сказал, что выносить ребёнка она не сможет, и посоветовал сходить к местной бабке, чтобы та помогла. Но Михаил этого врача выгнал кочергой.

Ярине было страшно. Она каждый день жила как последний. А потом живот стал расти на глазах. Проснётся утром – вырос, ещё раз проснётся – ещё вырос.

– Опять два сердца чувствую, – сказала как-то Ярина Михаилу. – Страшно мне, Миша.

Роды начались, как и в прошлый раз, раньше срока. Михаил принимал роды сам. На свет появились два сына. На удивление малыши были крепкими. Ярина от переполнявшего её счастья не могла даже разговаривать. Кормила малышей и иногда со слезами на глазах вспоминала свою прошлую беременность.

Михаил помогал во всём.

А Ярина после этих родов стремительно набирала вес и вскоре стала прежней.

Прошла неделя. Павел Трофимович в среду утром собирался в свой шахматный клуб. За неделю с момента примирения он научил играть в шахматы и Ивана Григорьевича.

Отметил при этом, что Иван Григорьевич очень смышлён и рассудителен. Он не смог выиграть, но понервничать Павла Трофимовича заставил. Олег к игре имел полное безразличие и по совету отца проводил время с Сержем.

По договорённости Павлу Трофимовичу нужно было шепнуть одному из участников турнира о том, что Лилия Ивановна была замечена в арабском караване.

По плану Олега Павловича это должно было взбудоражить общественность. Более того, до него дошли слухи о том, что Авдотья, потеряв своего пленника, двинулась умом. Самостоятельно Олег Павлович эту информацию проверять не стал, поскольку боялся встречи с Авдотьей. Она могла догадаться, что Олег Павлович знает, где Иван Григорьевич.

По замыслу Олега, поднятая вокруг Лили шумиха, могла бы взбудоражить Орловского. Он начал бы предпринимать активные действия. И тогда Олег Павлович принялся бы следить за домом Орловского.

А в следующую игровую среду Павлу Трофимовичу требовалось намекнуть, что своими глазами видел Ивана Григорьевича, поклясться в этом своей жизнью перед самыми неверующими.

Олег Павлович хотел, чтобы о Покровских говорили все. Только так можно было выбить Орловского из колеи.

За долгим разговором, который состоялся неделю назад, Ивану Григорьевичу пришлось рассказать о своей жизни всё. Только на таких условиях Олег Павлович согласился найти Лилю.

Ивану Григорьевичу неожиданно захотелось поделиться с Олегом, довериться ему. Он даже не скрыл ничего. Как будто исповедовался. И как после этого полегчало! Никогда он не чувствовал себя так спокойно. Зажил новой жизнью.

Наслушавшись о том, что обновлённые конюшни, отстроенные его сыном Павлом, вызывали зависть у других коневодов, очень захотел на них посмотреть. И устроить смотрины ему помог Павел Трофимович.

С утра до позднего вечера Лиля сидела в комнате в одиночестве. Изучила каждый угол этой комнаты, каждый коврик, поднимала даже те, что были сложены пирамидкой, и рассматривала рисунки на них.

Ей стало казаться, что она сходит с ума. Алима возвращалась вечером и была крайне немногословна. Лиля напомнила ей о том, что та обещала рассказывать сказки, но Алима ответила:

– Не время сейчас для них, мои дети не дают мне почувствовать умиротворение и спокойствие. Значит, Аллах готовит меня к чему-то важному. Я всё время в сильном напряжении. Если что-то обрушится на меня в таком состоянии, я буду готова. Если у тебя всё хорошо и случается что-то страшное, то ты можешь и погибнуть от неожиданности. Я чувствую, Лиля, всё очень сложно.

Лиля не понимала, к чему готовится Алима, но слушала её внимательно. За почти две недели жизни взаперти она впервые услышала от матери Мустафы такую длинную речь.

Алима была очень встревожена. И в ту же ночь не пришла ночевать. Лиле было страшно одной. Она закрывала глаза, и казалось, что все эти змеиные шкуры сейчас оживут и опутают её, скрутят, лишат возможности дышать.

– Мамочка, – прошептала Лиля.

Никогда ещё ей не было так страшно. Страх сковал её всю, она не чувствовала своего тела, не могла даже пошевелиться.

– Мамочка, – Лиля крикнула уже громче, а потом и вовсе стала кричать так, что и собственный голос усиливал страх.

Лиля кричала во всё горло, воображаемые змеи вились возле неё, закручивались вокруг ног и рук, ползли по ней. Сначала просто шипели и высовывали свои языки, а потом начали жалить.

Лиля уже не кричала. Её как будто и не было на этом свете. Она смотрела на себя сверху. Выглядывала из-за люстры и видела своё тело, окутанное змеями. А потом расправила крылья и полетела высоко. Увидела знакомые очертания. Спустилась ниже.

Покровское…

Любимое Покровское, которое стало против неё…

По саду ходили незнакомые люди. Лиля залетела внутрь дома, начала парить над комнатами. Вглядывалась в лица: ни одного знакомого.

«Неужели продали Покровское? Неужели избавились от места, где я хотела быть счастливой?» – думала Лиля.

Но вдруг она увидела знакомое лицо. Рядом с печкой сидел кочегар. Лиля подлетела ближе. Долго не могла вспомнить этого парня. А потом вспомнила, прошептала:

– Поль, это же ты…

Поль покачал головой, помахал руками, давая понять, что не понимает Лилю. И тогда Лиля повторила то же самое по-французски.

Поль улыбнулся широко и вдруг схватил Лилю за крылья и начал их отрывать.

– Что ты делаешь, Поль? Отпусти ме-ня-я-я-я-я-я, – взмолилась Лиля.

Но лицо Поля вдруг стало лицом Марии Савишны. И Лиля была уже как будто не возле печи в Покровском, а в комнатке с иконами в доме тётки Богдана.

Иконные образа ожили, перешёптывались, поворачивали головы, смотрели на Лилю строго. А Мария Савишна продолжала отрывать крылья.

Но Лиле удалось вырваться. Она с большим трудом взмыла вверх и полетела дальше. Сил было мало, и она начала снижаться.

И вот перед ней степь, и она, пятнадцатилетняя, убегает от Богдана. Он догоняет её, она смеётся, он валит её наземь, целует… Лиля отвечает ему взаимностью. Вдруг появляется Олег Павлович, выхватывает Лилю из объятий Богдана, сажает на коня рядом с собой, и они вдвоём несутся по степи.

Лиля не успевает за собой маленькой, теряет из виду лошадь Олега Павловича и обессиленная падает на землю. Запах родной полыни резко бьёт в нос. Лиля хочет им надышаться, соскучилась по нему.

Но тут открывает глаза.

– Только не иди в руки к дьяволу, – слышит она знакомый голос.

Поль трясёт её за плечи, бьёт по щекам.

Лиля встаёт с кровати. Тяжело дышит.

– Ты чего так орёшь? – спрашивает Поль.

Лиля оглядывается по сторонам, пытается понять, сообразить, что же всё-таки произошло. Понимает, что приснился сон. А дыхание всё равно тяжёлое.

– Алима при смерти, – обрушивает на неё Поль свою новость. – Хочет видеть тебя, а я не могу тебя добудиться. Орёшь как сумасшедшая…

Лиля долго трёт руками глаза. Потом ощупывает себя. Крыльев нет, а они были…

Раньше Лилиными крыльями были отец и Ярина. Но сейчас и их не стало.

Всё отобрали у Лили: молодость, счастье, родителей, ребёнка. Она стала никем, ненужной вещью в чужой стране, в чужой семье. Да и в своей стране она оказалась лишней.

Лиля приходила в себя ото сна и вдруг услышала голос Поля:

– Лиля, Алима при смерти, просит тебя к ней! Мадина отказалась идти.

Лиля вдруг очнулась. Смотрела на Поля, а в голове стучало: «Алима при смерти, Алима при смерти».

Она, даже не спрашивая, что с ней, быстро бросилась к горшку с цветком, рванула с шеи верёвку с ключом. Открыла тайник. Быстро развязала свёрток. Вытащила оттуда маленький глиняный флакончик.

– Где она? – громко спросила Лиля у Поля.

– В саду… Она спала там, ей не хватало воздуха, а утром стало совсем худо. Врач почему-то оказался пьян, я не смог его разбудить. Она зовёт тебя.

Всё это Поль говорил, догоняя Лилю. Она уже бежала по коридору с противоядием.

Алима лежала на скамье. Её руки и ноги висели как плети. Она, казалось, уже не дышит.

Лиля склонилась над ней. Положила руку на лоб. Алима слегка приоткрыла глаза, но тут же её как-то сковало сильно. Она плотно сжала губы и окаменела.

– Открой ей рот, – скомандовала Лиля Полю.

Тот с трудом выполнил её просьбу.

Лиля всыпала в открытый рот порошок зелёного цвета.

– Может воды? – спросил встревоженный Поль.

Девушка пожала плечами и произнесла:

– Давай…

– Налей из кувшина, – сказал Поль, – я подержу рот.

Лиля подошла к кувшину, взяла его в руки. И вдруг руки ослабли. Она уронила кувшин. Он упал на пол и разбился.

Поль от неожиданности отпрыгнул от Алимы. А она вдруг зашевелилась, закашляла. Упала с лавки, согнулась. Кашель был долгим, Алима то задыхалась, то дышала ровно.

– Неси её в комнату, – произнесла Лиля.

Поль подхватил на руки Алиму. Она смотрела на него, её глаза были полны слёз.

Когда он положил Алиму на кровать, Лиля тотчас оказалась с ней рядом, а Поль исчез. Лиле хотелось спросить у него, где он пропадал, как узнал, что Алиме плохо.

Но Поля уже не было рядом. Алима сначала беззвучно шевелила губами. Потом перешла на шёпот. Она говорила на родном языке. Лиля, конечно, её не понимала.

Недавно белое лицо Алимы стало вдруг румяным, щёки пылали.

Всю ночь Лиля просидела рядом с матерью Мустафы.

У Алимы был жар, она то и дело вскрикивала, что-то бормотала, махала руками.

Лиля смачивала салфетку в воде и протирала лицо Алимы после того, как та успокаивалась и засыпала. К утру жар прошёл.

Женщина была ещё слаба. Но уже могла говорить.

– Спасибо, дочка, – прошептала она.

Лилю сморило после бессонной ночи. Она прилегла рядом с Алимой и уснула. Проснулась ближе к вечеру. Алимы рядом не было. Лиля вскочила с кровати. Забежала во вторую комнату. Алима сидела на полу возле цветочного горшка с открытым тайником. Теребила в руках бумагу, в которую было завёрнуто противоядие.

– Я хранила его для тебя, – прошептала она. – А оно пришло на помощь мне. Лиля, я вырастила чудовище в лице Мадины. Она коварная. Это мне наказание за то, что я воспитала чужую дочь. Наказание за то, что мой сын привёз её в наш дом и женился на ней. Аллах видит всё, он забрал у меня внука. Я боюсь жить под одной крышей с женой своего сына. Мустафа не зря забрал с собой сыновей. Они с ним в безопасности.

Я не знаю, как рядом оказался Поль, но мне хочется помочь ему найти семью, с которой его разлучил Мустафа. Мне хочется вернуть тебе сына и помочь вернуться на родину. Не выдавай меня, Лиля. Только так я смогу тебе помочь.

Лиля слушала Алиму и вдруг почувствовала какое-то облегчение, словно чёрная полоса сменилась белой. Уже представила себе, как Иван подбегает к ней, и они вместе оказываются дома. А рядом отец, Ярина, Олег Павлович…

Павел Трофимович собирался в шахматный клуб с вечера. Сам наглаживал себе пиджак. Возмущался из-за неожиданно появившихся складок. От его раздражительности все были на взводе. Даже Иван Григорьевич, попросивший шахматы чтобы потренироваться, попал под горячую руку.

За те две недели, что прошли с последнего посещения клуба Павлом Трофимовичем, ничего не изменилось. Но встречали его овациями.

– Без ваших шуток, Павел Трофимович, я проиграл с таким позором! – говорил один.

– А я ушёл без улыбки и новостей, и мой день оказался испорчен… – пожаловался другой.

– Павел Трофимович, дорогой, никто не интересуется вашим здоровьем. Что с вашей бровью?

Все накинулись с вопросами, Павел Трофимович сиял.

– Моя бровь, – сказал он, – так сильно поднялась после новости о дочери Покровского, что пришлось прибегнуть к врачебной помощи. Ей-богу, господа, я не шучу.

Участники клуба загудели, стали перешёптываться.

– Вот ты чертяка, Павел Трофимович, – похлопал его по плечу давний соперник (лишь один раз отцу Олега Павловича удалось выиграть у него), – знаешь, чем завлечь.

Пока первые два любителя шахмат разыгрывали партию, все остальные начали вспоминать Покровских и Орловских. Кто-то вспомнил о том, что Лиля на свадьбе была лысой, и приписал ей какую-то болезнь.

Кто-то прошёлся по жизни Настасьи, покойной жены Ивана Григорьевича, не стесняясь сообщить, что видел её в нетрезвом состоянии в одном нижнем белье, и она не стеснялась при этом.

Кто-то пожалел Павла, которому до сих пор не разрешали видеться с дочкой. Павла видели в городском кабаке с несколькими девицами лёгкого поведения.

– Такому отцу только дочь воспитывать!

– Кем она станет с таким воспитанием?

– Повезло Родиону с сестрой, своих детей не нажила, чужим даст ума. Бедная девочка, ни отца, ни матери…

– Попала к арабам! Хех… Опозорился Григорич со своими детьми. Кем она там у бедуинов этих? Верблюдам сопли вытирает? Или ноги моет хозяину?

– Фу, как можно? А мальчонку, наверное, съели… И как только Орловский внука не забрал? Чудеса. Все при нём! И сумасшедшая дочка была для него самой красивой и умной, всегда так говорил. А тут раз, и без внука. Зато новая невестка та ещё… Стесняюсь сказать… Богдану Родионовичу под стать! Но стерва, не дай бог такую невестку.

Павел Трофимович в разговорах участвовал мало. Больше как бы следил за игрой, записывая якобы ходы, а сам все до одной сплетни записал. Отчёт делал для сына.

В конце вечера к Павлу Трофимовичу подошёл один пренеприятный человек. Его отец Олега не жаловал никогда. Поговаривали, что он чуть ли не правая рука Орловского. А Орловского сегодня вспоминали не только добрым словом.

Этого пренеприятного человека между собой называли Грибник. Представлялся он Гаврилой без отчества.

– Гаврила без отчества, – звучало из его уст с издёвкой.

Играл Грибник неважно. Если по-честному, то он даже правил не знал, поскольку делал такие глупые вещи, что с ним никто не связывался. Но карточка клуба у него была, и избавить себя от его присутствия было невозможно.

Грибник схватил Павла Трофимовича за плечо, резко приблизил к себе и прошипел зло:

– Откуда информация о Лилии Ивановне?

Он быстро вытащил пачку денег и сунул Павлу Трофимовичу под нос.

– Па-а-а-а-х-нет деньгами? – пробормотал Грибник. – Говори и получишь их.

– Сплетни это всё, для поддержания разговора, – испуганно пропищал Павел Трофимович, но Гаврила не отпускал плечо.

Павлу Трофимовичу стало страшно. Он оглядывался по сторонам, но все уже расходились, и никто не обращал внимания на отошедших в сторону Грибника и Павла Трофимовича.

«Кричать?» – подумал отец Олега. Но не успел даже открыть рот, как Грибник отпустил его, потом похлопал по плечу и вышел.

Павел Трофимович долго переводил дух.

– Зацепило, – шептал он, – ох, как зацепило. Ай да Олег, ай да сын! Вырастил так вырастил. Но страшно-то как! Домой как теперь добираться?

Павел Трофимович решил не рисковать и остановиться в городской квартире сына.

Домой он не вернулся ни на следующий день, ни после.

Отец Олега вышел из клуба последним. На улице несколькими компаниями толпились любители шахмат: прощались, напрашивались друг к другу в гости, смеялись.

Гаврила без отчества стоял неподалёку в одиночестве. Павел Трофимович напрягся. У него до сих пор не прошло ощущение того, что Грибник держит его за плечо. Неуверенными шагами подошёл к толпе, которая договаривалась продолжить веселье. Ранее он никогда не продолжал вечер в кругу любителей шахмат, но сегодняшний случай заставил его сделать это.

– А меня с собой возьмёте? – пробормотал отец Олега неуверенно.

– О, Павел Трофимович, новость изменила и бровь, и голову? Конечно, какие вопросы могут быть? С удовольствием, – воодушевлённо произнёс один из сильных соперников, – давайте со мной, а дальше разберёмся.

Быстро юркнув в карету, Павел Трофимович сразу же припал к окну. Но было очень темно, и Гаврилу он не заметил.

Кутили несколько дней подряд у помещика Фролова. Павел Трофимович всё огорчался, что раньше не знал о таком веселье.

Подсчитывал в уме, сколько времени существует клуб и сколько он таких вечеров пропустил. Насчитал семьдесят три вечера.

В доме у Фролова было весело. Богатый вдовец, казалось, из лёгкого опьянения не выходил никогда. Он и на турниры приходил навеселе. Часто поддавался другим, чтобы быстрее закончить партию и заняться чем-то более интересным.

На третий день за Павлом Трофимовичем прибыл Олег. Как Павел Трофимович был счастлив! Выходить из дома Фролова он не намеревался, очень боялся за свою безопасность.

По пути домой передал сыну всё, что удалось записать и в клубе, и в доме у Фролова.

– За нашим домом следят. Я ставил ловушки и нашёл их разрушенными. Кто-то попал в капкан. Не животное, кусок штанины остался. Больше в клуб не пойдёшь, – сказал отцу Олег Павлович, – буду думать, как быть дальше. У дома Орловского были замечены арабские торговцы коврами. Родион, по-видимому, на уловку клюнул, и теперь надо бы узнать, о чём он с ними говорил. Об этом я позаботился. Скоро мне донесут. Мне это стоило двух жеребцов. Твоих жеребцов.

Павел Трофимович взвизгнул.

– Кого отдал?