Вовсе не по своей воле, скажите, кто бы этого желал, а просто-напросто невольно следуя нити того направления, что указано, наверно уж, свыше, ему, к сожалению, на протяжении жизни своей пришлось нести нелегкую кару, да будь она неладна, ведь выпала-таки доля человеку познать и нарушить не один и не два, а все десять законов, что нарек исполнять нам Господь.
Вот мы и посмотрим, что и каким образом ему довелось испытать, неся на себе этот крест, ну а как вам, полагаю, известно, нам Богом дается именно столько, сколько мы в силах нести…
История о беззащитных и сильных, добрых и злых, да вообще обо всех людях и нелюдях, которых ему было суждено повстречать, странствуя по этому, порой страшному миру. О том, как удалось устоять, а не поддаться течению превратной судьбы и не пропасть в глубокой пыли путей на самом-то деле столь пока еще очень далекой от совершенства нашей цивилизации.
Наверно, лишь тот, кто сам глубоко испытал стресс, связанный с непосредственной близостью смерти, может быть, и смог бы передать те чувства с помощью пера, чернила и бумаги, да и вообще возможно ли описать состояние души человека, которому довелось убить себе подобного, а вот все остальное, что следует после того – допросы, обыски, предварительные домыслы аж все на свете знающих оперов, тончайшие лабораторные и не столь тонкие внекабинетные исследования, немаловажный заключительный акт патолого-анатома, все решающая психэкспертиза, полный крах размеренной жизни, новые веяния грядущих приключений да философические размышления на темы: а за что и если бы, да все же оно не так и как поступил бы ты, будь на его месте я… но и это еще далеко не все… так вот, оно все вместе как раз-таки составит содержание сего изложения.
В те теперь уже как бы и давние времена начала последней декады конца прошлого – двадцатого – века блюстители закона особо не затруднялись выяснять тонкости дела, дескать, при каких таких обстоятельствах было совершено преступление, заявил ли человек о происшествии сам или был пойман, скрываясь как трусливый подонок, – все это было неважно, его попросту отправляли в следственную тюрьму, а там уж… само время покажет, был ли он виновен в содеянном, то ли держали его взаперти по ошибочке…
Медленно раскачиваясь, начинался неспешный процесс расследования дела… который в те смутные – 1990-е – лихие мог тянуться аж до двух лет, а то и гораздо дольше…
Как бы там ни было, а 24 ноября 1992 года за его спиной в сопровождении отвратительного скрипа сотни лет ржавевшего железа затворились окованные двери центральной областной тюрьмы, строенной еще при ее величестве Императрице Всероссийской Екатерине Второй Великой во время ее полновластного правления над Россией с 1762 по 1796 год.
Благодаря изощренно-амбициозному темпераменту нарочито политактивной императрицы, за срок ее тридцати-с-лишним-летнего властвования воистину были значительно раздвинуты границы Российской империи и весьма серьезно усилено крепостное право их светлости господ над холопами да крестьянами, воздвигнуты привилегии дворянства, да и вообще проделано немало фундаментальных реформ, позволивших России-матушке быть великодушно принятой во число высококультурных держав старушки Европы.
Несомненно, помимо весьма шатких политстроений, возводились в ту эпоху и фундаментальные созидания, среди которых немаловажное, если не самое первое место из бюджета империи отвелось строительству областных тюрем …ну а их-то ставили основательно, да на века.
Разделяющие бытие между легендарным прошлым и пока что мраком неизвестности покрытым, но тем не менее достойным пера писателя – как окажется позже, вскоре грядущим будущим, кованные искушенными мастерами своего дела конца второй половины восемнадцатого века, железные решетки на тюремных окнах незыблемо стояли на своих изначальных местах, вовсе не тронутые все на свете пожирающими зубами Его Величества Времени.
Быть может, удивительно, но в душу заключенного основательно вселилось тотальное спокойствие, все худшее вдруг осталось за стальными воротами, решетками и стенами на глаз неопределимой толщины, но, несомненно, основательно выложенными из красноглиняного кирпича – очевидно ручной работы – и гашеной извести желтоватого цвета в качестве соединяющего их материала.
Закопченные, четырехметровой высоты арочные своды потолка невольно натолкнули его на размышления об исторических событиях, тех, давно в Лету канувших времен, когда еще не было даже догадки об освещении этих стен электрическим светом.
Представьте, ведь еще в не так давние времена бедолаги-узники содержались при зловещем полумраке, в лучшем случае подсвечивая себе горелками-коптилками, в которых жгли зловонный рыбий жир, практически непригодный в пищу, но тем не менее состоявший на тюремном рационе питания, из-за своей дешевизны и содержания массы микроэлементов, попросту необходимых для поддержания жизнедеятельности организма человека в столь экстремальных условиях.
Впрочем, те, кто отказывались поглощать тот отвратительный продукт, вскоре сдыхали от обширной цинги, да и не все ли равно, от чего заживо сгнить, всего-то разницы – скорбут убьет поскорей или чехотка попозже…
Не менее десяти лет, а то и пожизненный срок – это решит суд, а пока закинут в трижды переполненную тюрьму между людьми, которых не совсем честно называют отбросами общества, ведь по закону-то вину подсудимого определяет только народный судья, а пока все они всего лишь подследственные, то есть находятся под эгидой бдительной защиты закона о презумпции невиновности, ведь «Обвиняемый не виновен, пока не доказано обратное».
К великому сожалению, сию немаловажную доктрину, да что там, основной принцип уголовного судопроизводства в недрах постсоветских правоохранительных органов в те смутные времена, разумеется, знали, но соблюдали всего лишь формально.
С этой и многими другими тонкостями тюремного бытия ему еще предстояло весьма близкое и глубокое знакомство.
Нелегальная почта в тюремных застенках во все эпохи работала и наверняка по сей день неустанно продолжает свое нелегкое дело.
Информация о каждом заключенном поступает, опережая появление самого несчастного, несмотря на якобы между собой отдельно закрытые камеры, целые отдельные блоки общего, строгого и особого режимов.
Там, брат, куда бы ни отправили кого-либо, известия о нем спешат, опережая его самого, то есть поддерживается тотальный контроль, который осуществляется при участии двух тесно взаимосвязанных управляющих структур, хозяина – начальника тюрьмы с оперативной частью и безграничной агентурой стукачей среди узников, а также блатной и приблатненной братвой, которые смотрят за порядком в постоянном режиме реального времени и подчиняются опять-таки непосредственно хозяину тюрьмы.
В общем, так, и снаружи, изнутри там все просматриваются, да и прослушиваются днем и ночью.
Только таким путем получается кое-как управлять этим сбродом уголовного мира, который и на самом деле не поддается анализу здравого человеческого рассудка.
В этих не столь уж отдаленных местах соблюдаются строжайшие, пусть и неписаные, но законы-понятия, определяющие место для каждого в иерархии данного общества, и за малейшее посягательство на нарушение общепринятых норм неизбежно приходится держать ответ рано или еще раньше…
– Добро пожаловать во дом родной, господин убивец, раз уж задница чиста, а то есть, нету ничего в твоей биографии такого, что могло бы посрамить честь мужчины, то падай вон туда.
Молодой тощий парень в середине его двадцатых, с лицом хитрого лиса-подхалима, указывал на место за столом, вырывая душу Бронислава из бездонных глубин весьма философических размышлений о том, как же легко вдруг стало на душе.
Как ни странно, но тот факт, что он находится в тюремной камере, его мысли вообще не напрягал.
Груз с плеч упал вместе со вспышкой выстрела, невольно произведенного им в ту роковую ночь, когда, видимо, неизбежно должно было случиться то, что разделило его жизнь на до и после…
Несомненно, вы скажете: дескать, были ведь, были возможны альтернативные решения вопроса и так далее да тому подобное, но он выбрал свой и, по его мнению, единственно правильный вариант выхода из ситуации.
– Эй, как там по батюшке, тут два раза, брат, «не приглашають», – в суперприблатненной позе, выгнув пальцы обеих рук, решил выступить оратор местного разлива. – Или у господина лиходея что-то с прошлым не в мажора такте, не имеет ли мил человек случайно непоняток по понятиям, аль с законом уголовным по ошибочке столкнулся он в пути, а то тут все прям как один по ошибочке, по разным ошибочкам, но поверьте, сер, не виновны, ну кроме как бес попутал, а иначе здесь все друг друга лучше, хорошие ребятки, зубками когда мы к стеночке лежим, сном младенца… трали-вали, сапоги, сандали, блин буду, я туда-сюда…
Миру пока что неизвестный мастер слова иссяк в глубоком реверансе в стиле а-ля Версаль перед подошедшим седовласым мужиком весьма угрюмого вида, который явно стоял далеко не на нижних ступеньках крутой лестницы социума этого ада.
– Меня Севером кличат, – он дружелюбно подал свою костлявую, но тем не менее сильную руку.
Его высокий лоб, несомненно, говорил о врожденном интеллекте, и пусть даже он был ориентирован на криминальное направление, но, как говорится, того, что даровано свыше, не пропьешь и не отнимешь.
– Не бери его в голову, это наш местный артист погорелых театров и шут при короле в одном теле, присаживайся, угощаю.
Север махнул в сторону дальнего угла стола, который, конкретно сваренный из уголка шестидесятки, монолит, вместе со скамейками пересекал камеру по всей длине и упирался в противоположную стенку с зарешеченным арочным же оконным проемом без стекла, но местные умельцы, проявив удивительную смекалку, искусно натянули одеяло на прутья решетки, так регулируя вентиляцию и температуру в помещении, словно в вигваме североамериканских индейцев.
– Сейчас, бродяги нифеля поднимут, а то есть вторично заварят уже однажды использованную заварку черного чая, купца хлебнем, не ради экономии, знать, не побрезгуешь?
– Так чего же брезговать стану, я такой же каторжанин, как и ты, а выбирать тут, по сути, особо-то и не с чего, хотя стой, вон у меня, по ходу дела, еще пару заварок должно быть в загашнике.
Бронька порылся в рюкзаке, достал полпачки цейлонского чая и передал тому же молодому пацану, шуту-артисту, который, видимо, и был из приближенных Севера.
– Держи вон, завари-ка по—человечьи, братуха.
– Раз так, присаживайся, пока пацаны чай замутят, мы с тобой о доле нашей перетрем, покалякаем, свежие новости с воли размажешь, да и ведь надо же нам дознаться, с кем же хату делить приходится, в конце концов.
Тут, как видишь, народ есть всяких мастей, от честных воров аж до пидарасов, так что выкладывай и ты, кто таков, из первых уст, так сказать. Мест спальных тут, стало быть, недостача, а то и вообще нету, видишь, братки аж по трое на шконке парятся, поочередно спать приходится, но в тесноте, да не в обиде, эх, Россия-матушка.
И сколько же пословиц мудрых изрек народ из недр своих, ну впрямь на всякий случай жизни… хоть плачь, хоть стой от нрав мирских.
Тут право изложит вам словом
Мужик, и барин, и солдат,
И даже неуч с поговоркой,
Вас удивит нежданно брат.
Прочитав свой монолог, Север пусто сплюнул на бетонный пол и растер подошвой комнатной тапки, искусно сшитой из подручных материалов местными мастерами-самоделкиными.
– Согласись, ведь нету мудрости мудрее народной.
– Бесспорно, старина, что тут добавить?
Броня развел руками и потянулся, этим невольно размяв свои плечи и весьма внушительного вида шею, его аж коробило от усталости.
– Так какими судьбами добрался ты сюда, молодой, сильный, да с виду как бы и не дурак?
– Слушай, Север, это длинная, и предполагаю, что скучная история, а то и вообще ведь оно мое личное дело, за что да как я сюда попал, не так ли?
