– Нет, брат, тут ты неправ, видишь, перед тем как определить твое место в иерархии данного общества, мы должны знать о твоей душе все, ну или что-то более по крайней мере, нежели нам уже известно благодаря оперчасти.
– Что же, раз так, то ладно.
Понимаешь, я имел неосторожность застрелить одного приятеля, а иначе со мной все в ажуре за неимением свободы действия, но это меня не печалит, по крайней мере, хоть знаю, за что сижу, и, будь этот срок даже пожизненным, сожалеть, блин буду, не стану.
– Благодарю за чай, старик, а теперь будьте добры, господа сидельцы, я умаялся и спать хочу, сам знаешь, какой неблизкий путь проделан, добираясь до этого священного места…
– Смотри, брат, не стряпай со своим мнением, тут надо больше слушать и меньше глаголить, перебивая старших себя.
При этом Север смотрел ему прямо в глаза.
– Согласен.
Бронька ответил без проблеска сомнений на лице:
– Об этом мне уже толковал сам Восток, пока пару недель вместе парились на нарах в районной капезухе… довелось, блин, будь она неладной.
– Кто, ты говоришь, Восток, не смей ехидничать, молодежь, откуда тебе знакомо это уважаемое погоняло, обзавись?
– Да век воли не видать, пробей по тюрьме, нас привезли одним этапом, в капэзучной хате, в камере предварительного заключения, две недели за компанию парились, заодно и карантин прошли, так что смело могу сказать – тот старик подтвердит наше знакомство, да, кстати, его, походу, на четвертый корпус определили.
После этих слов отношение к Брониславу изменилось словно по мановению магической палочки сказочной феи.
– Ты, чай, об усталости что-то говорил, братуха, вот на этой шконочке как раз ляг, отдохни, а я пока прогон-весточку, которая проходит по всем камерам поочередно и возвращается назад ко владельцу, на тюрягу закину, авось и не брешешь, тоже мой кент по зоне, да нас, дело прошлое, за одно на Колыме короновали, сколько лет-то прошло…
Старик задумался, и с лица его можно было читать, словно с экрана кино.
Север был явно встревожен новостями.
«Радуется седовласый, сколько нужно человеку до мгновения счастья, да не так-то и много. Даже такому вот полвека отсидевшему вору-рецидивисту, да, брат, наверно уж, это чувство не чуждо и самому дьяволу», – подумал Бронька, погружаясь в столь необходимый его усталому телу отдых.
Он и вправду умаялся за пару последних недель, проведенных сначала в камере предварительного заключения, потом этап поездом до тюрьмы, карантин, мать его… несчастный уже спал глубоким сном, бедолаге оставалось еще полгода до двадцати восьми лет.
Физически сильное, высокое, тренированное тело с трудом помещалось на железной тюремной кровати – шконке, его ступни свисали через край, мешая проходить другим, тем, которых смена спать еще впереди, но никто не смел будить великана, да еще и спящего на месте самого Севера…
Сон приснился ему с такой явью, что усталый мозг не смог это видение отличить от реальности…
Солнечным днем они вчетвером шли всей семьей, пересекая чудесное поле: лучшая в мире мать и жена, сын семи лет, дочь в пятом году своей жизни и он, самый счастливый муж и отец, каким только может быть человек, чувства счастья буквально струились над ними.
Они не спеша двигались через цветущий луг, где шмели и пчелки, собирая нектар из благоухающих разноцветных растений, деловито жужжали, не обращая внимания на прохожих.
Буквально над их головами в небе заливался жаворонок в своем невысоком и, к сожалению, недолгом полете, но как он скандировал свою чудесную песню…
Трудяги-муравьи делали свою вечную работу, дружно шагая друг за другом, навьюченные разными ношами, а в недалекой березовой роще звонко закуковала кукушка, он сбился со счету…
Мир жил в рутинной суете сует, и каждый член общества, населяющего планету, делал ему по закону природы доставшееся дело, все, от муравья до жаворонка, от мала до велика, не ропща, трудились, поддерживая гармонию бытия.
Жена с дочерью собирали цветы и плели себе венки, потом, надев их на головы, кружились в танце девиц, а сын, шагая в ногу с ним рядом, без конца задавал самые неожиданные вопросы и внимательно выслушивал его ответы.
Безоблачное небо простиралось до горизонта, вовсе не предвещая перемены погоды, как вдруг, откуда ни возьмись, стал появляться быстро сгущающийся туман, и они стали терять друг друга из виду… один, он стал звать их сквозь непроглядную пелену, но голос его, ударившись о белую стену, из мглы многократным зловещим эхом тут же возвращался обратно… он снова и снова пытался дозваться, но тщетно.
– Эй, братуха, проснись и успокойся, – его тряс за плечо тот самый седовласый мужик.
Словно из подземелья, он возвращался из сна сквозь озноб и жар, который, видимо, и вызвал сей бред, но реальность и вернувшееся соображение того, что это всего лишь сон, его душу вовсе не успокаивало.
Вдруг ему стало ясно, что это не попросту сон, а чуть ли не натуральное видение его собственного чудесного прошлого, жалкого настоящего и в непроглядной мгле растворившегося будущего, которого, как всем нам известно, не избежать.
Он взял себя в руки, ведь чему быть, того не миновать.
– Надо тебе вставать, сынок, – Север тряс его уже сильней.
– Двери вот-вот откроют, это вечерняя проверка, а господам ключникам не особо-то нравятся спящие красавцы, так можно и карцер схлопотать, или, неровен час, чай, по хребту дубиной подмолодят.
Тотчас же отворились окованные двери, сто двадцать заключенных привычным быстрым шагом вышли в тюремный коридор и построились с завидной аккуратностью, не соблюдая рост, но равнение в две шеренги как положено.
Видимо, этот режим, сам собой передаваясь испокон веков по наследству, оставался все тем же, и чего тут менять, в этой унылой рутине тюрьмы, все просто и ясно, одни сидят, другие их охраняют, и никогда они местами не поменяются.
Надзиратель с важностью ну как минимум павлина из королевского сада, прохаживаясь, стал зачитывать им же самим заполненные анкеты. В порядке алфавита выкрикивая фамилии, а названный заключенный выходил из строя, при этом называя свое имя, отчество, год рождения и статью, по которой обвинялся, после чего проходил в камеру, обязательно держа руки за спиной.
Смело можно сказать, что это достаточно серьезно продуманный процесс, ведь тут от остальных никак не скроешь ни кто ты такой, ни статью обвинения, а у некоторых чемпионов своего грязного дела их ажнак по пять, шесть, семь – «целый букет», на местном жаргоне говоря.
Там есть воры и насильники, грабители и сутенеры, мошенники, поджигатели и даже осквернители могил – в общем, весь разношерстный криминальный мир, вплоть до убийц всех мастей.
– Тут мы есть, мой юный друг, без малейших прав человека.
Ты видишь этих ублюдков, они одеты в черные маски, чтобы прятать свои лица, так как вправе делать с нами все, что им заблагорассудится.
Эти маски – их надежда избежать мести, в случае если кто-то из нас вдруг встретит кого-либо из них на свободе-то матушке, незавидная у них работенка. Не забудь вот эту вот поговорку Homo homini lupus est, переведенная с латыни, она гласит о том, что «Человек человеку волк».
Смотри, ведь видишь, что основной контингент нашего брата просто далек от привычек и обычаев высшего общества, тут никто не заботится о проблемах или здоровье другого, а вообще чихали на все то, что не грозит им личной физической расправой.
Если раньше воровской закон почитали и никто не смел нарушить допустимые нормы, а такого слова, как «беспредел», не существовало и вовсе, то сегодня эти моральные устои среди уголовничков уже почти не действительны. Практически анархия нынче властвует над этими, Богом забытыми местами, и куда только катится сей уголовный мир некогда высоконравственных воровских понятий.
Это был тот самый Север, кто стоял с ним рядом во втором ряду на вечерней проверке.
– Скоро ты сам, так сказать, воочию сможешь убедиться в моих словах.
Он закончил свой монолог в полголоса, пока надзиратель, обладавший редчайшим контратенором, продолжал, срываясь на фальцет, выкрикивать фамилии несчастных сидельцев.
– Морально неустойчив, склонен к нападению, а значит, и к побегу, новенький, Климов Бронислав, – зачитал его анкету щуплый человек, щуплый, но зато уполномоченный измывается над подследственными любого телосложения.
– Ты тут не один такой шустрый.
Высокомерным взглядом снизу вверх замерил двухметровое тело Броньки мент-полуросток, когда он назвал свое имя, год рождения и, конечно, статью, обвиняющую его в умышленном убийстве.
Надо же, коротышка, по сути, мистер никто, а высокомерие чуть ли не до небес, этот человек явно ищет наслаждения властью для своей мелкой и, скорее всего, больной душонки, вот почему пошел в мусора, тут он имеет шанс самоутверждаться всякий день и на каждом шагу, вон с каким удовольствием выкрикивает имена сидельцев.
Первый день в тюрьме, сколько их еще будет, только Господь Бог знает, а может, и нет, ведь у Создателя уж наверняка масса дел, и они, те другие дела, скорее всего, что поважнее его ничтожных переживаний.
