– Девятьсот. Если всего на круг.
– Ого!
– Чего ого? Мало! – караванбаши мрачно смотрел, как к ним приближаются остальные караванщики. – Послушай вот опытных людей, сколько нужно для успеха коммерции.
Купцы загудели, прикидывая выгоду, а самый старший ответил:
– Три тыщи. Не меньше. А лучше – больше. Особенно теперь, когда цены взлетели.
– Надо к кара-киргизам идти, – предложил кто-то.
– Придётся, – Мусабай разглядывал свои ладони, словно на пальцах подсчитывал прибыли и убытки и боялся прогадать. – Иначе поездка в Кашгар себя не оправдает.
Дальше судить да рядить смысла не было. И закупать баранов негде. Сразу за Дикикаменной ордой начинался Восточный Туркестан. Его шесть городов: Кашгар, Яркенд, Янысар, Аксу, Хотан и Турфан – были открыты китайцами для торговли с соседями-азиатами и дикокаменными киргизами.
Не теряя времени, приказчики и работники каравана принялись упаковывать и грузить товары, навьючивать верблюдов.
Баюр, наблюдая, как Чокан укладывает тетради в деревянную шкатулку, спросил:
– Хоть там-то тебя не знают? Или опять «болеть» придётся?
Тот, не поднимая головы, усмехнулся:
– Был там год назад.
– И что? Может, тебя в тюк закатать и подвесить верблюду? – вопиющая неосмотрительность «шпиона» возмутила волхва. Ну, надо же! Везде успел наследить! – Как ты вообще собираешься соблюдать конспирацию? Кто из нас разведчик – я или ты?
Чокан встал с колен, невозмутимо хлопнул друга по плечу:
– Не кипятись. Я тогда гостил у манапа Буранбая. Он умер и уже не узнает меня. А простые киргизы вряд ли вспомнят.
Баюр устыдился своей вспыльчивости. Что было то было. Если б всё шло гладко и просто… А дальше будет и того заковыристей. Сейчас важнее – новых глупостей не наделать, а для этого надо владеть ситуацией и знать, в какую петлю голову суёшь. Вопросов уйма. Начнём с нуля.
– Почему их называют кара? Ну… тех киргиз, что живут в Дикокаменной орде?
Друзья направились к своим жеребцам. Палатку Алимбая уже складывали, пора забираться в сёдла.
– Вообще-то именно они и есть настоящие киргизы. А те, что в Малой, Средней и Большой орде, – кайсаки. Сами кайсаки себя называют казаками, что значит: свободные люди. Это русские всех одной гребёнкой причесали, для них все мы – киргиз-кайсаки или просто киргизы. Но, как ни странно, последнее название распространилось и прижилось, – он легко вскочил на коня, развернул его в сторону каравана. – А кара – значит чёрный, чёрная кость, ибо белой, то есть султанов, у дикокаменных отродясь не было, – он хлестнул коня и поскакал вперёд.
Баюр нагнал Чокана возле Мусабая, который не только успел подбить итоги торга, но и записать их в свой талмуд, а теперь докладывал компаньону. В самом ли деле поручик всё понял или сделал вид, что понял? Может, для него, как и для волхва, все торговые операции были китайской грамотой? Впрочем, мелькнула догадка, этот учёный киргиз и в китайской грамоте, небось, разбирался.
Баюр прежде так плотно не сталкивался с жизнью степи, и все киргизы для него были на одно лицо. Поставили бы перед ним в ряд всех киргиз, которых он видел, узнал бы одного Джексенбе, своего побратима. Даже отца его, братьев-сестёр не запомнил. Теперь приходилось вглядываться в лица. Что же касается тонкостей степной жизни, какой-то вывернутой наизнанку политики, трескучих названий родов, ветвистой иерархии и каверзных отношений – голова кру?гом шла. Всё это было так непохоже на привычный, устоявшийся русский и европейский мир. Будто попал на другую планету. Или в иное измерение. Впрочем, время, проведённое в компании с Чоканом, дало свои плоды. И он мало-помалу сам становился степняком, начинал кое в чём разбираться. И даже вошёл во вкус.
Они снова шли стремя в стремя, Алимбай и Козы-Корпеш. Остальные караванщики успели привыкнуть, что эта парочка неразлучна, и скорее удивились бы, увидев их порознь.
– А как же манап? – продолжил расспросы Баюр. – Он разве не султан?
– Нет. Верховный старшина племени. Раньше его выбирали, потом титул превратили в наследный.
– Едем вслепую, – ворчал Баюр. – Может, они уже смылись, как эти, – он кивнул назад, на пустующие равнины, где совсем недавно было людно и где шла бойкая торговля. Однако видя, что его приятель молчит, изобрёл другую версию, пытаясь понять, о чём он задумался: – Или угнали скот на продажу куда-нибудь, а мы останемся с носом. Что станем делать?
– Не угнали, – опроверг последнее предположение Чокан. – Бугинцы выездную торговлю не ведут.
– Почему? – удивился волхв, вспомнив, как по дороге сюда киргизы гнали к каравану скотину на продажу. – Китай рядом.
– К ним купцы сами ездят, ни один караван мимо не пройдёт. В Восточный Туркестан – закупают баранов, обратно из Кульджи – продают ткани, одежду. Бугу – род большой и богатый. Раньше был самым богатым, потом, как стали враждовать с сарыбагышами, малость поувял, но противникам своим не уступит. Теперь они на равных.
Что ни день, волхв слышал о бесконечных воинственных стычках и кровопролитиях, словно здесь, на далёких окраинах Российской империи, до сих пор гуляло какое-то запоздалое средневековье. Род на род, племя на племя шли с оружием, грабили, резали друг друга почём зря. Время не просто остановилось, а шагнуло далеко назад.
Караван держал путь к верховьям Кегена и Текеса, где ставили аулы бугинцы, их крайние волости уже приближались. По берегам рек раскинулись три живописные долины, окружённые горами. Вокруг стояла удивительная тишина – что натянутая струна, тронь её – зазвенит. Звуки разносились далеко, словно эхо. И Баюр прекратил расспросы. Теперь слышны были только скрипы и звяканье повозок, стук копыт да блеянье гонимых овец.
Но вот, наконец, показались люди, суетящиеся возле кибиток, всадники. Двое отделились, поскакали навстречу каравану, за ними – ещё несколько. Один, похожий на откормленного быка, был толще Джангазы. Ватный халат так обтягивал его пузо, что казалось, под ним спрятан бочонок, а нашитые на груди три зелёные ленты едва только не лопались от натуги. Голову его покрывала остроконечная шапка из белого войлока, до которого бугинцы были наипервейшие мастера. Разрезы на лбу и затылке позволяли полям оттопыриваться. Киргиз ударял в круп лошади большими деревянными каблуками, которыми подбиты были неуклюжие сапоги из красной юфти.
Караванбаши выехал вперёд обменяться салямом. Алимбай и Козы-Корпеш стали за его спиной и почтительно слушали.
Ага, отметил про себя Баюр, вот и манап, родоначальник племени салмеке. Имя Чон-Карач очень ему подходило. Большой Карач. Интересно, он специально так разъелся, чтобы соответствовать прозванию, или нарекли потом, за безразмерное брюхо?
Манап тем не менее на Джангазы был похож только толщиной. В седле сидел уверенно, ловко управлялся с поводьями, говорил приветливо.
– Алатавское начальство предупредило, – объяснил он свой своевременный выезд. – Идёт караван из Семипалатинска. Я велел развести вас по аулам. Скоро приедут старейшины.
Чокан, улучив минутку, когда манап отвернувшись в сторону, показывал, где можно временно устроиться, шепнул Баюру:
– Бугу приняли российское подданство. Ишь поливает нас лаской, хочет расположить к себе, – а поднятым в недоумении бровям волхва пояснил: – Изнывает желанием получить чин хорунжего.
Баюр глянул на манапа: воротник халата закруглён так же, как у русских военных мундиров. Киргизы тщеславны до наивности. Впрочем, и доверчивы в той же степени. Они простодушно верят в самые невероятные случаи, причём чем несусветнее баснь – тем крепче вера. При желании их можно убедить в чём угодно.
Сын Чон-Карача, прискакавший вместе с отцом, ничем от него не отличался, ну разве что халат был ярче да ещё не накопил столько телесного дородства. Остальные сопровождающие, составлявшие свиту манапа, представляли жалкое зрелище – оборванцы, вооружённые дубинами и копьями. Один был в тулупе и меховой шапке, несмотря на летнее тепло. Другой копьеносец – рыжий, между прочим, с зеленоватыми глазами – вообще имел на себе только нижнее бельё, сверху прикрытое войлочным плащом.
Пришлось ставить временный лагерь в ожидании старейшин. Баюр принялся ставить палатку. Уж что-что, а это дело у него никогда не валилось из рук. Подняв глаза от вбитого колышка, он увидел, как с другого края долины показались новые гости. Разнаряженные, они издали махали руками, что-то выкрикивали.
– Это ещё кто такие? – волхв вопрошающе глянул на Чокана. Тот тоже смотрел на шумную компанию.
– А-а… На поминки приехали.
– Какие поминки?
– Помнишь, я рассказывал тебе, как в прошлом году приезжал сюда и гостил у манапа Буранбая?
– Который умер?
– Ну вот. Киргизы годовую тризну празднуют пышно, с множеством гостей, угощением, играми, состязанием акынов. Да сам увидишь.
Пока разбивали лагерь на берегу речки Чалкуду, в долину прибыли ещё несколько делегаций. Их встречали приветливо и… весело. Что в понимании волхва никак не вязалось с поминками.
К вечеру разгулялся ветер, да такой сильный, что пробирал до костей, а тем, кто сидел у костров, пришлось огородить пламя, чтобы не задул. Погода резко испортилась. Люди распаковали тёплую одежду, что везли для ночёвок на горных перевалах, и разошлись спать.
Баюр сидел, скрестив ноги и накрывшись одеялом, у маленького очажка, затепленного в палатке, слушал завывания ветра снаружи и тихую ругань Чокана, вытаскивающего из баула шубу. У него зуб на зуб не попадал, и он боялся расхвораться не вовремя и испоганить так тщательно продуманную экспедицию. Сидел и думал о том, кто ещё остался ждать поручика из поездки. Кроме родителей и военного начальства, доверившего ему эту миссию. Не может быть, чтоб не нашлось ни одного нежного создания, вздыхающего по ночам и считающего дни до его возвращения. Колыбельная невеста не в счёт, волхв помнил, как султан нелестно отзывался о наречённой. Наверняка, была другая. Или другие, с кем он делил трепетные чувства. Блестящий офицер и красавец. Двери благородных домов перед ним распахивались, бывал и на балах… Положим, визжащих от восторга дур он сам не удостоит… Но ведь были же и другие, одно присутствие которых заставляло сердце учащённо биться. Что он обделён был вниманием и горячей симпатией прелестных дам, волхв не верил. Про степных красавиц и говорить не приходилось, у этих всё написано на лице, а учитывая их свободные нравы, можно представить, сколько претенденток было на его ласку. В одночасье безразмерный гарем можно собрать.
