Караван, пройдя Алтын-Эмельской пикетной дорогой, заходить в пикет тем не менее не собирался, а обогнул его и уже через проход Джаксы-Алтын-Эмель прямиком двинулся к реке Или. Там была действующая переправа, их ближайшая цель. Продрогнув на пронизывающем ветру в ущелье, путешественники вышли на голую кремнистую землю, которая простиралась почти до самой реки. Отыскав какую-то песчаную ложбинку между гор Калкан и порадовавшись отсутствию сквозняка, решили переночевать здесь, возле ключа. Однако толком поспать не удалось. Угораздило же их выбрать для ночлега местечко, кишмя кишащее ядовитыми гадами. Кого тут только не было: и змеи, и тарантулы, и фаланги, и скорпионы. Фаланги, кстати, в отличие от остальных кусачих особей, нападающих в темноте, высыпали на огни костров целыми полчищами, вызвав ужас и омерзение людей. Охотились-то они за насекомыми, привлечёнными светом, но не брезговали и людьми. Укусы были больными, сильно чесались, у некоторых опухли, но ядовитого действия не произвели.
Козы-Корпешу «повезло» больше других, его атаковали стаями. Может, он был вкуснее остальных? Его укусил даже большой тарантул, который действительно ядовит. Чокан не на шутку встревожился, предлагал отсосать яд, погрузить укушенную ногу в ледяной родник… Волхв отмахивался: само пройдёт. А на саркастическую шпильку приятеля: «Может, у тебя самого кровь ядовитая, и бедный тарантул уже подох от укуса?» только усмехался, крепче сжимая в кармане красноватый камень. Зато бдительно оберегал от мерзких тварей поручика, когда тот всё же забылся сном.
Чуть рассвело, невыспавшиеся и злые караванщики поспешили поскорее покинуть злополучный ночлег, который им надолго запомнится. Алимбай оказался чуть ли не единственным, кого пощадили злобные жала. В чём тут причина, он так и не понял. Козы-Корпеш, возвращая ему язвительный долг, предположил:
– Видать, ты оказался ещё ядовитее меня. Даже шайтаново отродье тобой не прельстилось.
С тех пор как Чокан и Баюр выступили вместе с караваном, они преодолели не больше десяти умеренных переходов. И вот перед ними катит синие волны Или. Однако переправить на другой берег полноводной и быстрой реки товары и скот была задача не из лёгких.
Своих сил одолеть водный путь не было. Пришлось прибегнуть к помощи местных киргиз. С той стороны, по речкам Каркара и Кеген находились летние пастбища рода албанов, они и содержали переправу для всех проезжающих. Для этих целей у них были наготове плоскодонки, которые привязывали к хвостам лошадей и пускали их вплавь через реку. Такой способ широко использовали на всём Востоке, так что удивляться было нечему, да и выбора не было. Правда, эти хлопоты заняли уйму времени и растянулись на целых три дня. Судёнышки были ветхими, плохо законопаченными и, пока сплавлялись по реке, в донные щели, заткнутые войлоком, обильно просачивалась вода. Рулём управлял один лодочник, а двое других киргиз вычерпывали воду, чтоб плоскодонки не потопли вместе с товаром. Однако несмотря на хлипкость плавучих средств, переправа прошла успешно, всё имущество каравана в целости и сохранности перекочевало на другой берег Или. Людей и тем более перевезли без проблем.
Один забавный эпизод произвёл немало веселья среди киргиз и внёс в хлопотную, нудную работу оживление. Козы-Корпеш так решительно воспротивился, когда его Досу хотели привязать к хвосту лодку, будто покушались на сокровенное. Девицы и те с такой горячностью не отстаивают свою невинность. Он даже отказался переправляться в лодке и поплыл рядом с карабаиром, держа его рукой за подпругу. Веселье албанцев подхватили приказчики и работники каравана, потешаясь над синеглазым киргизом, плывущим рядом с Досом, задравшим над волнами чёрную морду. Хозяин в точности копировал коня, вытягивал шею вверх, чтоб вода не плеснула в лицо. Со всех сторон стоял гогот. Вслед летели иронические подбадривающие советы. Зрелище и впрямь было комичным. Алимбай сначала с тревогой следил за плывущей парой (всё-таки течение сильное, не унесло бы, да и вода холодная, у другого уже судороги начались бы), но, видя, что друг в помощи не нуждается, а единственное чувство, которое его обуревает, – злость (а может, именно она и помогает), успокоился и стал покатываться вместе со всеми.
Как ни странно, выходка Козы-Корпеша, вызвавшая водопад насмешек, ничуть не уронила его в глазах киргиз. Наоборот. Вместо презрения в адрес героя курьёза отовсюду слышалось одобрение, граничащее с восхищением. Не каждый станет на защиту коня, увидев для него унижение и обиду, пусть даже и мнимые. Да что там коня! Близкой родни. Хмурого и дрожащего на ветру Козы-Корпеша встретили на берегу лучше не надо. Обтёрли насухо. Накинули одеяло. Дружелюбно посмеиваясь, хлопали по плечам, хвалили за смелость, называли батыром. Теперь он для киргиз свой в доску, про косые взгляды и недоверие можно забыть.
Переправа закончилась в самый канун великого мусульманского праздника Курбан-байрам, а посему отпраздновать его решили здесь, на левом берегу Или. Развьюченных животных огородили, натянув на колья верёвки, чтоб не разбрелись и чтоб к ним не подобрались злые арвахи. Так издавна поступали киргизы, разбивая в пути стоянку. Зелёной травы здесь было вволю, так что и для баранов имелось добротное пастбище. Весь остаток дня заняли хлопоты по обустройству огней (т.е. кошей – палаток) и сортировке имущества, которое, выгрузив из лодок, сваливали без разбору, кучами.
Вымотавшиеся за день, караванщики могли бы себе позволить выспаться как следует, но тем не менее поднялись чуть свет и, совершив ритуальное омовение, облачившись в новые одежды, все как один пали на колени лицом к востоку, дружно творя намаз. Действо вершилось однообразно и почти синхронно, многолетняя привычка выработала единый ритм, опускающий ниц спины и поднимающий головы и воздетые ладони. Алимбай и Козы-Корпеш не выделялись среди других, их однообразные поклоны как две капли воды походили на все прочие, однако друзья старались держаться рядом: первый – чтобы вовремя подсказать, второй – спросить. Ни муллы, ни имама здесь не было, чтобы читать проповедь и возносить славу Аллаху, и каждый делал это на свой лад. Над молящимися витало невнятное бормотание, некоторые фразы произносились громче и чётче и слышны были всем. Алимбай решил перехватить инициативу и упорядочить вознесённые к Богу и Пророку прославления и благодарения. Ни на кого не глядя и не выбиваясь из общего ритма, он повысил голос:
– Аллаху акбар, Аллаху акбар, Аллаху акбар ля илаха илля Ллаху ва-Ллаху акбар, Аллаху акбар ва-ли-Ллахи-ль-хьамд. Аллаху акбар, Аллаху акбар, Аллаху акбар. Аллаху акбар кабиран ва-льхамду-ли-Ллахи касьиран ва-субхьана-Ллахи букратан ва-асъила…
Вокруг вслед за направляющим речитативом зазвучали хоровые повторы. Козы-Корпеш, не выказав удивления, влился в общий гул, подхватив молитву. Краем глаза он наблюдал за монгольским лицом, не дрогнет ли оно ухмылкой или проказливым озорством. Но что бы ни было на уме у поручика, внешне оно никак не проявилось. Так, в благоговейном экстазе, правоверный мусульманин выдержал свою роль до конца.
Албановские киргизы, те, что содержали переправу, молились вместе с караванщиками. До своих аулов к празднику не поспеть. Они даже порадовались купцам, прибывшим как по заказу: Курбан-байрам должен быть многолюдным и весёлым. К жертвенному барану всегда приглашают много гостей, угощают и одаривают. Правда, нынче не пойми-разбери, кто здесь гость, а кто хозяин. Если судить по угощению, то хозяева – купцы, если по месту проживания – албаны. Да и в том ли суть?
Пока выбирали для жертвоприношения и пира лучших баранов в стаде, с берегов Кегена прибыли ещё около дюжины албанов. Они о чём-то совещались со своими: то ли куда-то звали, то ли что-то доказывали. По взволнованным лицам было видно, что разговор не простой, но о чём – неведомо. Козы-Корпеш под предлогом хозяйственных надобностей вертелся поблизости, пытаясь уловить смысл спора. До слуха долетали лишь отдельные слова, среди которых он выделил главные: Кульджа, Кашгар, караван… Однако связать их в осмысленное предостережение не сумел.
Алимбай, которому он пересказал услышанное, нахмурился:
– Мы ещё не доехали до кочевьев бугу, а там о нас уже слышали…
– Степной хабар?
– Да что хабар! Откуда столько беспокойства? Караваны ходят туда-сюда. Эка невидаль! Тут что-то другое…
Больше разузнать ничего не удалось. Оставалось одно – держать ушки на макушке.
Тем временем стали резать баранов, а толпящиеся зрители принялись бросать в стороны камни, отгоняя шайтана. Точно так, как Ибрахим, ведущий на заклание сына, отгонял коварного дьявола, нашёптывающего ему отговорки, чтоб не слушался Джебраила, взывающего к отцовским чувствам, раздувающего жалость к единственному сыну.
Брызнула кровь, обагрив землю и оборвав истошное блеяние, и киргизы загомонили, перебивая друг друга: «Бисмиллах, Аллах Акбар!»[44 - Бисмиллах, Аллах Акбар! – Во имя Аллаха, Аллах велик!].
Козы-Корпеш «простодушно» перезнакомился с приехавшими албанами и теперь затесался в их компанию, невзначай расспрашивая о житье-бытье, но сумел узнать только, что травы в этом году хороши и пастбищ возле Каркары и Кегена хватит до глубокой осени.
А вот во время праздничного застолья сесть между албанами не удалось: «гости» и «хозяева» по обычаю сидели отдельно, друг против друга. Пришлось подстраиваться, подозрительное внимание к своей особе волхву было ни к чему. Разговоры за трапезой велись неинтересные, всё больше про Аллаха да его Пророка. Никаких названий китайских городов не было и в помине. Что ж, будем ждать и мотать на ус. Были бы горячительные напитки на пиру, чей-нибудь пьяный язык и сболтнул бы вести, которые жаждали услышать Баюр и Чокан. Однако в этот праздник спиртное возбранялось. Правда, Магомет запрещал вино всегда, в будни тоже, но мусульмане же нарушали запрет, пили будь здоров, надеясь на отпущение грехов после, за дары. Здесь пили кумыс и чай.
Наутро озадаченные приятели, так ничего толком и не разведав, отправились с караваном дальше, в аулы в Большой орды, стоящие на летовке в семи днях пути от Или. Места, по которым они проезжали, были сказочно прекрасны. Зелёные долины без конца и без краю, сверкающие на солнце снежные макушки гор, заслоняющие горизонт, многочисленные неумолкающие ручьи, хрустально-прозрачные, ледяные. Подножия и склоны Алатау темнели густыми хвойными лесами, и воздух был упоительно свеж и вкусен. Хоть вместо масла ешь с хлебом. Степные, прокалённые солнцем ветра? остались позади. Легко дышалось чистой, сквозной прохладой. Однако тревога, занозой сидящая внутри Баюра, смазывала царящее вокруг великолепие, заставляла прислушиваться и ловить случайные слова и намёки. Он украдкой поглядывал на Чокана. Тот умудрялся, сидя в повозке, что-то то ли записывать, то ли рисовать, время от времени поднимая от тетради голову и оглядывая округу. Отвлекать его от учёных занятий волхв не решался и только следил, чтобы странное увлечение «купца» не заметили да и ему не мешали.
Так, без всяких приключений и препятствий они прибыли в Большую орду. Здесь рассчитывали задержаться для торга. Чугунные и железные изделия – котлы, таганы, заступы и другое в том же роде, во множестве припасённое купцами и всегда востребованное у кочевников, нужно сбыть загодя, до китайских пикетов, обменяв их на баранов. Да и верблюдам отдых необходим. Железная утварь всё-таки попортила им бока, а копыта были воспалены.
– Юрты! Подъезжаем, – молодой ташкентец, выехавший вперёд, вернулся к Мусабаю оповестить.
Караванщики оживились. Завидевшие торговых гостей киргизы – тоже.
Купцам обрадовались, хотя видно было, что ждали не их. Потом уже выяснилось по расспросам, что накануне случилась здесь заваруха. Из объяснений Чокана, легко выговаривающего зубодробильные имена племён, Баюр понял только: междоусобица, род с родом что-то не поделили. И вот теперь ждали русского чиновника для следствия. Однако не уверенные в исходе дела, а может, предвидя решение не в свою пользу (чиновника-то вызвали их противники), здешние киргизы готовы были сорваться с места и пуститься наутёк.
– И что нам теперь делать? – Козы-Корпеш, никогда прежде не связывавшийся с торговыми предприятиями, в недоумении поднял брови.
Но тут подоспел запыхавшийся Мусабай:
– Я обо всём договорился. Разделяемся, как обычно. Каждый кош берёт к себе отдельный аул. Так что закупки будем делать порознь.
Ага. В караване было шесть кошей, или по-азиатски – огней. Баюр успел уже уразуметь, что каждый владелец коша является хозяином части сопровождаемого товара. Одним из таких хозяев был Алимбай. Не успел волхв поинтересоваться, куда отправится их кош, как караванбаши выдал без промедления:
– Алимбай-мурза остаётся здесь. Вон, – показал он рукой, – идёт старейшина аула.
К ним и правда направлялся какой-то киргиз. Чокан вместо того чтобы выйти вперёд для саляма, спрятался за лошадью.
– Ты чего? – Баюр на всякий случай прикрыл его ещё спиной.
– Это Килик. Он меня хорошо знает. Я бывал у него.
Мусабай тоже услышал и встал плечом к плечу с Козы-Корпешем:
– Вот шайтан.
Менять что-либо было уже поздно. Разделившиеся коши направились в разные стороны, и устраивать переполох, вызывая лишние вопросы, было не с руки. И так местные киргизы взвинчены, чего доброго откажутся принимать подозрительных торговцев.
– Хорошо, – принял решение Мусабай. – Я тоже останусь здесь. А ты будешь болеть в палатке.
– А торговля? – забеспокоился Алимбай.
– Я за тебя поторгую, – мужественно пообещал Баюр, скрипнув зубами. Смена ролей ему была привычна, но вот в коммерции он ничего не смыслил. Впрочем, он надеялся, что караванбаши подскажет: что к чему. Да и поручик-то опыта не имеет. Пусть лучше подглядывает в щёлку да учится ремеслу. – И чтоб носу не казал наружу!
Двенадцать дней продолжался торг. Козы-Корпеш оказался способным учеником. На первых порах ему помогали Мусабай и Мамразык, потом он и сам наловчился. Киргизы совсем не умели торговаться и принимали ту цену, которую назначали купцы. Только иногда сокрушённо качали головами, но всё-таки соглашались и радовались выменянным товарам, как дети.
Алимбай изнывал в затворничестве и проклинал свою конспирацию.
Но вот настал день, когда киргизы стали быстро сворачивать юрты, собирать пожитки и спешно откочёвывать в сторону Илийской долины. За два дня зелёные равнины Кегена и Каркары совершенно опустели. Остались только одинокие палатки купцов, тоскливо озирающихся и недоумённо гадающих о причине такого панического бегства. Прослышали о готовящемся на них набеге? Замирения с соседями так ведь и не случилось. Богатые, ещё не вытравленные пастбища брошены. Так без острой нужды киргизы не поступают.
Караванщики стали снова съезжаться в одно место.
– Хорошо торговали… – растерянно пробормотал Козы-Корпеш.
– Хорошо, – согласился Мусабай. – Но мало.
Из палатки вышел Алимбай. Опасаться было уже некого:
– Сколько голов выторговали?
