Глава 8
У святого источника
Утром караван снялся с места и тронулся в дорогу. А чего здесь дольше задерживаться? Торговля с местными себя исчерпала за два дня. Алимбай, ради которого была устроена стоянка, благополучно прибыл. Пора продолжить путь, который ох как не близок. Так что собираться начали в предутренних потёмках, чтобы выйти по прохладе.
Дорога шла через долину близ Алатавских предгорий, ровную и гладкую, как необъятный стол, пестревшую по сторонам оранжевыми тюльпанами, брызгами алых маков и высокими стеблями белой мальвы, покачивающей на своих макушках маленьких быстрокрылых пташек. С запада в дымке виднелись бурые хребты, окаймлявшие степь, на востоке тоже топорщились громадные каменные пики, вдали – покрытые снегом. А под ногами гулял ветер, завихряя пыль, поднятую верблюдами, и разнося в разные стороны.
– Когда-то в этих местах проходил Великий шёлковый путь, – Чокан ехал стремя в стремя с Баюром рядом с караванной цепью и, как показалось волхву, тяготился неповоротливостью и медлительностью вьючных горбатых носильщиков, мерно переставляющих копыта и равнодушно покачивающих головами с отвисшими губами. Он знал, что все караваны шли с такой скоростью, позволяющей верблюду с грузом в шестнадцать килограммов одолевать огромные расстояния. Подхлёстывать их – означало загнать раньше времени. Измученные животные просто сдохнут по дороге. И что тогда? Знал – но ещё не привык.
После двадцатипятивёрстного перехода караван остановился на отдых. Место было приятное, возле чистой и звонкой речки, поросшей по берегам тенистыми тополями и джигдой, шелестящей серебристой листвой.
Люди соскочили на землю, с удовольствием разминая затекшие тела. Пока развьючивали животных и ставили коши, дневной свет погрустнел, стал сереть. Местные киргизы, жившие неподалёку – их юрты видны были, если глядеть стоя, сразу распознали караван и погнали скот на продажу. Так по пути постепенно разрастается стадо проходящих мимо купцов. Деньги здесь в ходу не были, только меновая торговля.
А потом, когда пастухи убрались восвояси, запылали костры, караванщики расселись вокруг них отдыхать, они весело окликали друг друга, шутили. Бухарцы потягивали кальян, кто-то на память читал Хафиза.
Вот со стороны потускневших в вечернем свете юрт показалась группа людей и направилась к стоянке купцов. Мамразык, выходящий из коша Алимбая вместе с Козы-Корпешем, заметил их первым:
– Ого, да к нам гости.
Все головы обратились в идущим. Впереди чинно выступал толстый, маленького роста киргиз в полосатом халате и белой войлочной шапке, сложив руки на объёмном брюхе.
– Это что за птица? – вырвалось у волхва.
Мамразык расплылся в усмешке:
– Да, похоже, сам родоначальник пожаловал. Вишь, сколько провожающих?
Караванщики загомонили, полог коша откинулся, вышел Алимбай.
Делегация приблизилась. Толстяк поднял маленькие глазки, разлепил губы:
– Кто тут самый богатый?
– Мусабай. Караванбаши, – поручик плавным жестом пригласил гостей в соседнюю юрту. Потом подмигнул Козы-Корпешу и кивком позвал за собой. Отказываться было глупо, да и любопытство разбирало: что за фигура такая надутая столько шороху навела. По лукаво щурящимся глазам Чокана можно было догадаться, что визитёры не опасные, а скорее – забавные.
Войдя в юрту с величавой развалкой, как откормленный гусь, важный гость ещё больше напыжился и, не говоря ни слова, сразу плюхнулся на почётное место. Остальные расселись по старшинству, как подобает. Поскольку толстяк молчал, отрешённо созерцая недоступную простым смертным даль, представил его помощник, бывший при нём:
– Султан Джангазы, глава племени джалаиров.
Как выяснилось чуть позже, помощник был приставлен к султану алатавскими чиновниками (видать, затем, чтобы прикрыть вопиющее скудоумие родоначальника), за что киргизы звали его заседателем.
Несколько минут молчали, ожидая, что соблаговолит произнести султан. Он сидел в созерцательной позе, словно не замечая присутствующих. Потом вскинул голову, очнувшись, и глубокомысленно изрёк:
– У джалаиров много баранов, у Джангазы много дум, – и опять застыл буддийским болваном.
Выдержали приличествующую паузу, в течение которой всё же надеялись услышать от султана продолжение разговора. Однако надежда себя не оправдала, и беседа мало-помалу затеплилась без его участия. Заседатель рассказал, как приезжал в укрепление Верный генерал-губернатор, говорил речь перед народом. Киргизы, бывшие в свите султана, поправляли его, с дотошными подробностями повторяя сказанные большим начальником слова и копируя малейшие его жесты. Выходило комично и, видимо, очень похоже, потому что Алимбай, знавший губернатора лично, то и дело, чтоб не обидеть гостей, отворачивал смеющееся лицо, покрасневшее от сдерживаемого хохота. А киргизы, большие охотники до бесед, видя к себе внимание, сыпали и сыпали новостями. Не ради того, чтоб им помогли и защитили (какая помощь от проезжих купцов?), а просто душу отводили.
– Мы закону не знаем, вот казаки и обирают нас. То быков, лошадей берут на кордонные работы…
– А отдают редко.
– … то просто воруют. Притеснения от них. Как с ними тягаться?
– Кутерьма от этих казаков. Трое-то сгинули. Без вести погибли.
Султан Джангазы все время молчал, будто и не слышал разговора, только странно поводил глазами вокруг. Но тут открыл рот и как-то невпопад разразился мудростью:
– Живая собака славнее мёртвого льва, – потом снова отрешённо замер.
У хозяев отвисла челюсть, а киргизы продолжали беседу как ни в чём не бывало. Видать, привыкли к эксцентричности своего господина и сочли за лучшее – не замечать её.
– Окружной помочник всю зиму тут ездил: «Сознайтесь, грит, вы убили казаков!».
– А мы: «Сохрани Бог, не видали вовсе!».
– Царский человек на счету состоит. Тронь его – пойдёшь через сверлёные горы[41 - Сверлёные горы – так киргизы называют каторжные работы.].
Султан снова встрепенулся:
– Многословие – пустословие, мало слов – справедливо, – очередное извержение Джангазы прозвучало как выстрел и заставило вздрогнуть даже Мусабая, но киргизы и ухом не повели, даже не запнулись на полуслове.
– А губернатор не верит, грозит: «Найдите мне виноватых! Не то я вас всех в бараний рог согну. Я, грит, гром и молния!».
Жалобы на беззакония плавно перетекли в насущные степные дела: где лучшие пастбища, у кого весной родился сын, сколько кобыл ожеребилось и всё в том де духе.
Гости посидели ещё, отведали пилава, получили подарки – сушёные фрукты, сухари, чай, которые тут же рассовали за пазухи, и ушли.
Мусабай покачал головой, глянул с укоризной на Алимбая:
– Это ты сказал, что я здесь самый богатый?
Тот покаянно развёл руками.
– На следующих стоянках по очереди будем богатыми, чтоб почести всем поровну доставались, – вынес приговор караванбаши, вынужденный в этот раз одаривать гостей из своих запасов.
Козы-Корпеш хотел спросить: а что, всё снова повторится? Но вовремя прикусил язык. Конечно, повторится. По-другому, без эксцентриков, но гости приходить будут – обменяться приветствиями, получить базарлык[42 - Базарлык – подарок.].
Так и случилось: на всех стоянках к каравану шли киргизы продавать баранов, а ордынские чины – с салямом к «самому богатому» за подарками. Но, к счастью, не задерживались, а, рассовав подношение за пазуху, быстро удалялись.
Но вот вдалеке показались горные хребты, а от набитого копытами и колёсами тракта побежали в разные стороны дорожки, широкие – для повозок и совсем худосочные, похожие на звериные тропы, то появляющиеся, то пропадающие в траве.
– Здесь никто не живёт? – Баюр вглядывался вдаль, сощурив глаза, чтоб не надуло песком. Впереди по правую руку поднимались и по мере приближения к ним всё больше росли песчаные барханы. Уж не в пустыню ли они закатились?
Чокан, ехавший рядом, проследил за его взглядом:
– Рядом Алтын-Эмель, но мы туда заходить не будем. Это аул султана Тезека.
Спрашивать, знакомы ли султаны, было глупо. Конечно, знакомы. Только отношения их бывают не обязательно приятельские. Даже среди родни. Баюр отлично помнил встречу с Садыком.
