Да уж, содержательно…
Снаружи доносится мужской голос:
– Таша?! Таша!
Девушка насторожилась, бережно опустила меня на шкуру и выскользнула из чума. Так я решил назвать своё теперешнее жилище. Его пол устилают шкуры с жёстким ворсом. В центре очаг, выложенный из песчаника. В нём тлеют угли. Вверху у отверстия дымохода собраны и перевязаны ремнями концы длинных жердин, составляющих каркас жилища. Снаружи вся эта конструкция, должно быть, покрыта берестой и шкурами животных. На уровне пола, наверное, присыпана песком. Щелей внизу не видно, да и не дует. Места вокруг много. Чум высокий, навскидку – метров пять, а в диаметре – где-то десять – двенадцать.
Через два дня я уже знал, что случилось с мальцом, тело которого стало моим.
Родился он в племени Рыб. Два рода последние семь лет становятся зимовать на обширной песчаной дюне у реки. Дюну навеяло посреди заливного луга, который раскинулся перед хвойным лесом. Внизу по течению реки за гранитными валунами и заболоченной затокой зеленеет лиственный лес. На тех камнях прямо в бурлящую воду жители племени ходили справлять нужду. Вот там малой, переживший восьмую зиму, и нарушил правило – не бегать, поскользнулся и, упав, приложился головой о выступ.
Правила – это что-то! В прошлой жизни рассказал бы кто, никогда не поверил бы: бегать нельзя никому, потому что можно споткнуться, упасть и сломать ногу или руку. Такой ребёнок или взрослый становился тут же обузой роду. Поэтому всё нужно делать степенно, с расчётом.
У племени есть свой шаман, умеющий разговаривать с духами. Он самый старый житель посёлка. Зовут его Ахой-Медведь и ему аж тридцать две зимы! (Зиму племени пережить не просто, поэтому тут считают зимы, но мне пока удобнее исчислять время годами.) Живёт в полуземлянке метрах в ста от посёлка, один. Выглядит действительно как старик: седые космы на голове, усы и борода.
Помочь шаман, понятное дело, ничем не смог. Успокоил Таша, мою мать, что духи заберут Лоло легко и быстро, мол, мальчик не будет мучиться.
Отец у меня, конечно, есть, но кто из двух взрослых мужчин нашего рода Выдры, даже мать не знает. Наверное…
Главу моего рода зовут Лим-Камень. Ему двадцать шесть. Для меня пока все они на одно лицо. Этот светловолосый.
Второго мужчину рода называют Лютом-Деревом. Он на четыре года младше главы. И волосы у него тёмные.
Живём вместе, точнее, ночуем в чуме: мужчины, четыре женщины рода и я с братом и сестрой. Моему брату всего годик, а сестре – уже десять. Почти взрослая. Правда, она дочь другой женщины, пришлой Саша?. (Ударение, если имя заканчивается на «о» или «а», соплеменники ставили на последний слог.) Её принял в род ещё мой дед женой для себя. Родилась она в другом племени охотников. Те как-то забрели в наши края ну и поменялись женщинами. Хоть и дикари, но в этом вопросе понимание имеют. Знают о пользе новой крови. Саша из женщин самая старшая. До двадцати девяти лет обычно здесь женщины не доживают. Болеют и мрут как мухи. Слабые организмы у местных от запредельных физических нагрузок и плохого питания. Замечаю, что всё время испытываю чувство голода.
Второй род племени Рыб зовётся Белки, он больше. Их жилище стоит неподалёку, метрах в двадцати от нашего дома. В нём живут трое мужчин, пять женщин и шестеро детей. Глава рода – Той-Копьё.
Всего в племени шесть мужчин, это с шаманом, и девять женщин. Детей в возрасте от года до одиннадцати – девять. Годовалых малышей – по одному на род. У моей матери и Тиба?-Травы.
Где я оказался? Пытался ответить себе на этот вопрос сразу же, как сообразил, что попал в чужое тело. Но наверняка правильно и сейчас не смогу. Может, десять тысяч лет до рождения Иешуа, а может, и раньше, поскольку луков у мужчин племени я не видел. А из прошлой жизни помню, что люди стали использовать лук четырнадцать тысяч лет назад.
Живут тут просто. Ничего не планируют, да и цель всего одна – добыть еду.
Я оказался в теле мальчика-дикаря весной. Его глазами смотрел на воду реки, то прозрачную, то свинцово-серую в тех местах, где высокие облака бросали тень. На песчаной дюне уже не было снега, лишь с севера у её подножия спрятались несколько невзрачных недотаявших островков. Воздух пах свежестью и ещё чем-то невыразимым, солнце ощутимо пригревало, на южном склоне нашего бугра уже зеленела трава и появились полевые цветы. Таким я увидел свой новый мир.
Мужчины весь день рыбачат. Бьют гарпунами с костяными наконечниками крупную рыбу в затоках. Обычно к вечеру приносят две-три. Их добыча похожа на форель. Пока еда есть. Но зимой, судя по состоянию тела Лоло, её было мало.
Когда меня первый раз накормили подкопчённой на костре рыбой, я удивился, что ем с удовольствием, захлёбываясь слюной. В прошлой жизни представить себе питание одной только рыбой без гарнира или хотя бы хлеба вряд ли смог бы.
Таша дала полизать белый камень. Лизнул. Почувствовал горечь, а спустя мгновение восторг: соль! Мать дала лизнуть соль. А это значит, что можно и рыбу, и мясо хранить дольше! Сколько же всего нужно ещё выяснить! Во мне проснулся исследователь. Я по-мальчишески размечтался о перспективах освоения этого мира. С моими-то знаниями и опытом прошлой жизни думалось о хорошем, и силы появились свернуть горы. А всего-то рыбки отведал. Хе-хе…
Пока мужчины промышляли на рыбалке, женщины племени из шкур копытных шили одежду, чинили короба и корзины. Где они добывали лозу, я тогда не знал.
Дети находились рядом с мамашами. Те, что постарше, а это моя сестра, Толо? из рода Белок и её брат, помогали взрослым, а мы, мелюзга, были предоставлены сами себе. Семилетняя девочка, зеленоглазка, ни на шаг от меня не отходит. Её зовут Лило?. А мой сверстник Тошо? пока держится в стороне. Ему объяснили, что я ещё болен.
В племени почти не разговаривают. Слышу время от времени команды вроде «принеси», «нельзя», «ешь» и просьбы – обычно от детей – «дай».
Язык? Для меня русский. Может, это как-то связано с переносом…
Правда, ещё несколько дней я чувствовал себя плохо, поэтому тогда ни с кем не общался. В туалет сходить и то тяжело самому: одолевала слабость в ногах и кружилась голова. Радовался одному – ведь даже с этим недомоганием ощущал себя гораздо лучше, чем стариком в прошлой жизни.
Прошла неделя. Мне уже лучше. Гораздо…
Женщины пошли вдоль реки вверх по течению за камнем. Так они называют кремень. В километрах трёх от стоянки начинается галечник. Там они уже всё выбрали. Искать собираются выше. Детей взяли с собой. Даже годовалых. Нацепили на шею короба. Таша и Тиба несут в них малышей.
Двадцатичетырёхлетняя Тиса?-Огонь из рода Белок ещё тащит копьё с кремнёвым наконечником. Хоть и мал я, но с завистью на неё поглядываю. Без оружия чувствую себя неуютно. Хотя до сих пор ничего такого, чтобы опасаться за жизнь, не происходило. Чувство угрозы скорее протянулось из моего прошлого-будущего. Моя прежняя жизнь научила всегда быть начеку. Как-нибудь расскажу о себе, ведь есть о чём рассказать.
На днях увидел, что Лим оббивает кремень. Подумал: «Нож, наверное, делает». Подошёл, смотрю. Он не обращает на меня внимания. Приставляет к будущей режущей кромке костяное долото и бьёт по нему обычной галькой. От кремня отщипывались крошки-чешуйки. Вот их я и хотел взять себе, чтобы позже сделать другой нож, по-своему: ведь если эти осколки вклеить в деревянное или костяное основание, то выйдет неплохое изделие. Им можно будет прекрасно резать всё, что угодно! Только потянулся за ними, получил по рукам. Было обидно.
А сейчас бреду за мамашей. Под ногами путается Лило. Тошо по-прежнему один на льдине. Это мне из прошлой жизни тюремный жаргон вспомнился. Пришлось отсидеть в восемьдесят шестом по швейке. Тогда цеховиков косяками принимали – и за решётку. Грустное было время, впрочем, весёлого в моей жизни вообще было не так уж много…
Один на льдине – буквально: вор-одиночка. Это Тошо подходит. Вчера украл рыбий хвост и заточил, то бишь съел в сторонке. Тут дети сами еду не берут. Ждут, пока взрослые дадут что-нибудь.
Иду и под ноги поглядываю. С каждым новым кустом или кочкой, на которые приходилось отвлекать внимание, живая вереница картин, чувств и запахов прежней жизни таяла. Но потом полностью погрузился в изучение всего, что находится под ногами, с какой-то несвойственной мне былому страстью пытаясь обнаружить среди серой гальки кремень. Когда увидел чёрный камень, сердце от восторга едва не выпрыгнуло. Уже успел заметить, что моё поведение и отчасти чувства изменились.
Поднял, посмотрел на просвет. Стекловидный, полупрозрачный – точно обсидиан! Почему так обрадовался? Во-первых, обсидиан для наконечника стрелы или ножа намного лучше, чем кремень, а во-вторых, я понял, что нахожусь где-то в Венгрии – только там в Европе находили его. Прекрасная страна, окружённая горами. А главное, в горах есть медь и свинец!
Геологией, конечно, займусь, если выживу. А чтобы выжить, этот размером с кулак взрослого мужчины камень сейчас самое настоящее сокровище!
Показал его Лило. Она повертела камень в руках, понюхала и отдала. Спустя какое-то время притащила почти такой же, но немного меньше! Не удержался, расцеловал девочку. Ей понравилось моё внимание, стала обнимать меня и гладить по голове.
Нашу возню заметили взрослые. Подошла Таша. Забрала у нас камни и выбросила. Хорошо, что не далеко. Забыв о правиле, я побежал. Схватил один, потом и второй. Очень хотелось сказать ей что-нибудь нелестное о её умственных способностях…
Таша смотрит с укором и говорит:
– Не бегать! Брось! – Опять грозит пальцем.
– Не брошу! – Голос звенит, во мне разгорается ярость.
Мать отвечает изумлённым взглядом. А потом как ни в чём не бывало уходит искать кремень. Остальным тёткам пофиг.
Когда у них в корзинах уже лежало по три-четыре камня, женщины повернули к дому. Теперь я уже больше смотрел по сторонам. На глаза попадались одуванчики, лопухи, подорожник и крапива. И всю дорогу назад я вспоминал их лекарственные свойства.
Вернулись на закате. Опять поели рыбы и легли спать.
Проснулись с первыми лучами солнца. Мужчины собрались в лес за мясом. Из их реплик и жестов я понял, что охота будет необычной – не такой, как я её себе представляю. Вчера рыбаки видели, как медведь задрал лося. Как там на самом деле было, кто его знает? Может, лось раненый был или ещё телёнок, но сегодня они решили забрать у мишки то, что он не успел сожрать. Бог в помощь! Лишь бы у них получилось.
А у меня своих планов много. И первым пунктом стоит – найти глину и сделать какую-нибудь посуду. У соплеменников вообще никакой посуды нет. Ещё не додумались. А без горшка мне ни клей не сварить, ни травки какой-нибудь заварить.
Найти глину казалось простым делом. В принципе она везде есть. И на лугу, и в болоте, и в реке вполне могла оказаться. Только копать чем?
Из прошлой жизни помню, что не всякая глина подходит для гончарного дела. Слепить миску из любой можно, а вот обжиг выдержит не вся. Проверялась глина с помощью уксуса. Если плеснуть немного и поверхность зашипит, значит, такая глина содержит много кальция и обязательно треснет при обжиге. Тут, понятное дело, придётся экспериментировать. Может, песочка добавить…
Подхожу к матери, она на камне вымоченные ивовые прутья галькой бьёт. Дёргаю за юбку. Оборачивается.
– Таша, мне нужно пойти, – показываю рукой направление вниз по течению.
– Нет! – Хмурится.
