– Нисколько в этом не сомневаюсь, – кивнула Костина. – И даже готова помочь в трудоустройстве. Неподалеку от нас идет строительство многоэтажного гаража. Мы с мужем там купили бокс на четыре машины. Поэтому я в курсе всех дел. Так вот, на стройке нужен вахтер. Стоять на воротах и проверять пропуска рабочих. И транспорт тоже. Хорошие условия. Работа на свежем воздухе. Бесплатный обед и проезд в автобусе. Могу похлопотать, если вы заинтересовались. А? Вижу, что заинтересовались…
Девяткин перекладывал из руки в руку карандаш и кивал головой, словно фарфоровый болванчик. Трудно было понять, о чем он думает в этот момент. Возможно, он думал, что работа на свежем воздухе действительно пойдет на пользу здоровью. И бесплатное питание – это большое удобство. Возможно, его мысли текли совсем в ином русле, но сказал он следующее:
– Я вас внимательно выслушал. Теперь ваша очередь. Мой помощник старший лейтенант Лебедев и я в эти выходные не подышали свежим воздухом. Мы провели время в архиве информационного центра ГУВД. Бесплатными обедами нас не кормили. И на автобусе не катали. Но мы не без пользы ухлопали два дня. В частности, кое-что выяснили касательно вашей персоны. Так, мелочи… Но, как говорится, курочка по зернышку клюет.
– И что же наклевала ваша курочка?
Костина, стараясь не выдать заинтересованности, закинула ногу на ногу так, чтобы в поле зрения следователя попали ее точеные колени. И та часть ног, что выше колен, схваченная тонкими чулочками. Девяткин отвел взгляд в темный угол кабинета. И, больше не обращая внимания на телодвижения свидетеля, коротко изложил свою историю.
Муж Инги Борисовны, уважаемый человек, Феликс Костин перестал заниматься бизнесом с тех пор, как стал депутатом Государственной думы. Ну, известно, что закон запрещает депутатам заниматься коммерцией. Он передал бизнес в доверительное управление старому другу, некоему Сергею Покрасу. А бизнес немаленький: несколько продуктовых магазинов, склады и много чего другого. Костин доверял Покрасу, как-никак вместе начинали и все такое прочее. Но червь точил душу депутата. Он знал, что за Покрасом водились темные дела. Этот приятель дважды отбывал срок за хищение собственности в особо крупном размере. Да и сейчас, кажется, болтается на приколе у ментов.
Короче, Костин решил, что и за близким другом нужен присмотр. Проверять финансово-хозяйственную деятельность торгового дома взялась супруга Инга, в прошлом бухгалтер. Ей в помощь наняли несколько специалистов. Поначалу были выявлены какие-то нарушения. Но Инга Борисовна решила ничего не сообщать мужу, чтобы его попусту не волновать. Так все и шло, так и катилось.
Но в бизнес стали вмешиваться чувства. Обычные человеческие чувства, возникшие между женщиной и мужчиной. А это не шутка. Это бомба замедленного действия. Легкое увлечение переродилось в связь, которая тянется… Девяткин посмотрел на потолок и беззвучно зашевелил губами. Словно подсчитывал, какое время тянется та любовная связь. Но не сосчитал до конца, сбился…
– Вы эти сказки травите своей жене, – Костина попудрила носик и посмотрела на свое отражение в крохотном зеркальце. – Любому дураку с большими грязными ушами. Который любит слушать сплетни.
Девяткин не заметил этих слов.
– В пятницу я удивился. Такая породистая дама. Супруга депутата, которого по телеку часто показывают, будто он артист. И вдруг вы – одна. На темной улице. Но потом все склеилось. Выяснилось, что в доме через улицу проживает тот самый Покрас. Вы не ждали автобуса на остановке. Вы вышли из такси и дожидались зеленого сигнала светофора, чтобы перейти дорогу. Тут началась заваруха в кондитерской, вы поспешно отошли в сторону.
– У меня ничего не было с этим Покрасом. Он мужлан, бывший уголовник. Я сто раз говорила супругу, чтобы он этого деятеля выпер с работы. Давайте закончим на этом.
– Дослушайте, осталось немного, – пообещал Девяткин. – Сотрудники управления по борьбе с экономическими преступлениями приглядывали за Покрасом. Наружное наблюдение, выборочное прослушивание телефонных разговоров. Его подозревали… Впрочем, это тайна следствия. Но оперативная информация не подтвердилась, на Покрасе не висело ничего серьезного. Короче, в тюрьму сели другие люди. А вот записи телефонных разговоров остались. Наверняка они заинтересуют вашего мужа. По глазам вижу, что заинтересуют.
– Господи, какая грязь, – Костина привстала, одернула юбку. – Какая мерзость. Слушать разговоры личного характера. Я вас прошу…
– Свою просьбу изложите позже, – сурово покачал головой Девяткин. – Я точно знаю, что вы стояли в десяти шагах кондитерской. Прямо над вами горел фонарь уличного освещения. Вы все видели. И наверняка хорошо запомнили внешность мужчин. Правильно?
Костина кивнула головой.
– Тогда сейчас мы спустимся на этаж. При помощи наших специалистов вы составите композиционный портрет нападавших. Ну, фоторобот. Что-то вроде рисунка. Вы сможете это сделать?
– У меня хорошая зрительная память. И еще я позвоню мужу, прямо сейчас. История с этим депутатским запросом – чистое недоразумение. Только… Ну, услуга за услугу? Договорились?
* * *
– Ох, ой, – хрипловатый женский голос стих. И спустя минуту. – Ох, мамочка…
Было темно так, что не увидишь ладонь, поднесенную к лицу. Джейн Майси лежала то ли на топчане, сбитом из досок, то ли на койке, где вместо матраса деревянный настил. Поверх настила постелили зимнее пальто с каракулевым воротником, изъеденным молью. Вместо подушки скатанная брезентовая роба, провонявшая соляркой. На запястье левой руки не было часов, а на шее золотой цепочки с медальоном в форме сердечка. Медальон открывался, внутри была фотография шестилетней дочери Кристины.
– О, господи, – сказала из темноты женщина.
И надолго замолчала. Но совсем звуки не исчезли. Капля воды ударилась о жестяной рукомойник. Снова тяжело вздохнула женщина. И опять тишина.
Джейн помнила все обстоятельства своего похищения, помнила машину, в которую ее пересадили. Рядом еще стояли зловонные помойные баки, над которыми висела желтая луна. Она помнила, как женщину, занимавшую переднее сидение, на ходу вытолкнули из машины. И еще появлялись короткие отрывочные воспоминания: иголка шприца входит в предплечье. Джейн вздрагивает от боли.
Неожиданно раздался звонок, громкий дребезжащий. Вспыхнула лампа над дверью.
– Проснулась? – спросила женщина. – И я тоже. Эх, снился мне… Сын снился. Кипятку хочешь?
Джейн села на своем топчане, огляделась по сторонам. В дальнем темном углу кособокий стол. На нем электрическая плитка, алюминиевый чайник с помятыми боками. Еще банка горчицы и полбуханки хлеба. Окон в помещении нет, стены сырые, на потолке проступили ржавые разводы от протечек и пятна плесени. В углу у двери за дощатой перегородкой унитаз, рядом железная раковина. На полу корыто, в таких когда-то давно купали младенцев. В другом углу ящик, забитый газетами, которые, видимо, использовали вместо туалетной бумаги. У наглухо закрытой железной двери, старая вешалка. На ней болтаются нищенские лохмотья: вытертая кроличья шапка с дырой на макушке, рабочий халат, припорошенный угольной пылью и телогрейка.
Джейн перевела взгляд на соседку по комнате. Сколько же ей лет? Сразу не скажешь. Не меньше двадцати, но не больше восьмидесяти. Где-то в этих пределах. Лицо серое, отечное. Каштановые с проседью волосы коротко подстрижены. Роста женщина невысокого, плечи широкие, жилистые сильные руки. Под глазом овал синяка. Вместо ночной рубашки – майка без рукавов и короткие мужские подштанники, подпоясанные веревкой. Икры ног покрыты синюшными волдырями. Хозяйка комнаты перехватила взгляд Джейн. Наклонившись, погладила ногу ладонью и надавила пальцем на волдырь с такой силой, что он побелел.
– Это все от угольной пыли, – сказала она. – Въедается в кожу. Недавно на руках волдыри стали появляться. Меня вообще-то Викой зовут. Полное имя Виктория. Ну, тут меня Королевой Викторией называют. Говорят, очень похожа. Прямо одно лицо. Ну, я не возражаю против королевы. Как думаешь, похожа?
Женщина повертела головой и горько вздохнула.
– Только короны не выдают.
Она сунула ноги в валенки с обрезанными голенищами, надела рабочий халат. Присев к столу, сыпанула в железную кружку щепоть заварки, налила кипятка. Достала откуда-то из подштанников перочинный нож с длинным широким лезвием. Намазав горчицей кусок хлеба, стала его жевать.
– Чего смотришь? – Виктория поманила Джейн пальцем. – Садись, поговорим. У меня смена в кочегарке только через час начинается. Вернусь поздно. И сразу спать.
Джейн подсела к столу, плеснула кипятка во вторую кружку, твердо решив выудить хоть какую-то информацию из этой странной женщины. Задавать много наводящих вопросов не потребовалось. Виктория охотно рассказала, что знала. Сюда она попала случайно. Единственный сын, работал заместителем управляющего небольшого коммерческого банка. То ли ее Юра подписал платежный документ, который не имел права подписывать. То ли подписал правильный документ, но деньги ушли не туда, куда их направили. И потерялись. То ли деньги были непростые, а бандитские.
Всех подробностей Виктория не знает. Но однажды к ним домой пришли серьезные парни, приставили к голове сына пистолет и велели написать несколько документов. Дарственную на квартиру, на загородный дом, на две новые машины. Они забрали деньги сына и его документы. А Юру отделали так, что он теперь не может без посторонней помощи подняться со стула. И еще плохо говорит. Из близких родственников помнит имя тетки и матери. Серьезные мальчики сказали Виктории, что деньги, ценности и недвижимость, изъятые у Юры, не покроют всех убытков, которые они понесли. Виктории придется отработать оставшийся долг за сына, поскольку он теперь к физической деятельности непригоден.
Викторию отвезли сюда, выдали рабочую одежду и объяснили, что ее задача двенадцать часов в день проводить в бойлерной, кидать в печку уголек, чтобы вода всегда была горячей. Надо следить за температурой котла и выполнять еще кое-какую работенку.
Наверху баня для больших людей. Говорят, сюда париться даже министр иностранных дел приходил. Викторию сразу предупредили: будут жалобы от клиентов, что вода негорячая, пусть обижается только на себя. Наказание за провинность будет жестокое, но справедливое. Поэтому она старается изо всех сил. Охранников в бойлерной нет, но надо помнить, что за тобой приглядывают. Категорически запрещено выходить в коридор, подниматься вверх по железной лестнице и спать. За это лишают еды и курева. И еще могут… Викторию сжала пальцы в кулак, поднесла этот кулак к носу Джейн и спросила, чем пахнет. Пахло угольной пылью и горчицей.
– Неправильно, – помотала головой Виктория. – Пахнет могилой.
Сколько времени она здесь кидает уголь, сама точно не помнит. Отмечала смены черточками на тетрадном листе. Но тот лист давно куда-то пропал. Начинала снова отмечать, да опять листок потеряла. Когда ее засунули сюда, была ранняя весна. И сейчас, говорят, тоже весна. Только вот какая она по счету?
Королева Виктория доела кусок хлеба, и спросила, за какие провинности тут оказалась Джейн. Выслушав ее историю, закурила папироску, долго о чем-то думала и сделала свой вывод.
– Значит, ты тут вроде ни за хрен собачий припухаешь. Ладно, подождем, когда внесут ясность… Они разберутся, в чем твоя вина. Но я так смекаю: пришла моя очередь на волю выходить. А ты уголек кидать станешь. Честно: давно я смены жду. Спина не гнется, ноги ломит. Да… Теперь, может, выпустят. Может, я свое уже отмантулила. Ясно: надолго Виктории не хватит. Вот они тебя и похитили.
– Глупости. Людей не похищают, чтобы поставить у топки.
– Эх, мало ты еще живешь на свете, чтобы рассуждать. Лучше привыкай понемногу. Это только сначала трудно. Первые пару месяцев. А потом легче станет. Пожрать, ну, вроде как обед, приносят прямо в кочегарку. И после смены чего-нибудь дают. Чего у них наверху остается из жратвы. Папиросы – в день пачка. Чаю немного. Случается, стакан водки набулькают.
– А меня когда…
– Привезли? – Виктория погасила окурок.
Оказалось, Джейн попала в подвал сутки назад, как раз перед прошлой сменой в котельной. Ее внесли на руках двое парней. Расстелили пальто, положили на топчан и смотались. Королева Виктория попыталась разбудить новую соседку, но та спала как мертвая.
– Жить можно и тут, – повторила Виктория. – Если бы не эта проклятая угольная пыль. Даже плюнуть нормально не могу. Слюна пополам с копотью и сажей. А у тебе красивые волосы. Можно я потрогаю?
Джейн кивнула. Виктория погладила ее по голове, помяла пальцами локон волос. Тут щелкнул замок железной двери, лязгнул засов. Вскочив с табурета, Королева Виктория набросила на плечи телогрейку, сунула в карман пачку папирос и вышла в коридор. Джейн долго смотрела на свое отражение в осколке зеркала, приклеенного к стене. Выглядит она немногим лучше Виктории. Похожа на бродяжку с вокзала, у которой нет ни жилья, ни документов. Даже имени нет.
Джейн вернулась на свой топчан. Голова кружилась от слабости. Поправив старое пальто, она легла на бок и подумала о превратностях судьбы. Может статься, в ближайшие месяцы, а то и годы, ей суждено за кусок хлеба работать истопником в мужской бане. Жить в этом клоповнике, мыться в ржавом корыте и дожидаться то ли смерти, то ли чего похуже.
* * *
