banner banner banner
Пропавшая в Москве
Пропавшая в Москве
Оценить:
 Рейтинг: 0

Пропавшая в Москве

* * *

Услышав телефонный звонок, Радченко взглянул на часы: без пяти одиннадцать. И подумал, что в это позднее время приличные люди уже не звонят, а если все же беспокоят, то исключительно по срочному делу. Дима услышал голос Лайзы, подруги Джейн, что приехала с мужем из Канзаса.

– Прости, что я не вовремя, – сказала она по-английски. – Но творятся какие-то странные дела. После исчезновения Джейн нам со Стивом не к кому обратиться. Кроме тебя.

– Что случилось?

– Не хочу говорить по телефону, – ответила Лайза. – Ты не мог бы заехать к нам прямо сейчас? Или встретимся на полдороге?

– Лучше последний вариант, – ответил Дима и объяснил, как добраться до пивного бара «Раритет». – Это хорошее место. Мы сможем спокойно пошептаться.

Он положил трубку, вышел из кабинета, завернул в ванную комнат и пустил воду из крана. Вода сочилась тонкой струйкой, Радченко успел вымыть руки и сполоснуть лицо, еще до того момента, когда вода совсем перестала течь. Он подумал, что за те бешенные деньги, что платит за аренду дома на Рублевском шоссе, мог бы получить исправную канализацию и воду. Но унитаз среди ночи извергал воздушные пузыри, издавал странные звуки, похожие на бормотание проснувшегося гейзера или подземной реки.

Радченко вернулся в свою спальню, покопавшись в стенном шкафу, выбрал видавшую виды кожаную куртку с косой молнией и протертыми локтями, башмаки из грубой кожи и джинсы. Уже одетый в коридоре он столкнулся с женой. В длинном стеганом халате она шла навстречу.

– Я думал, ты спишь, – сказал Дима. – Появилось пустяковое дело, скоро вернусь. Но ты меня не жди. Ложись.

– Я все-таки дождусь тебя, – Галя положила руки на плечи Димы и поцеловала его в щеку и в подбородок. – Не спрашивать: куда ты собрался? Или все-таки поинтересоваться?

Радченко врал легко и был готов к любому вопросу.

– Ответ тебя разочарует. В деле, которым я занят, нет ни роковых женщин, ни опасности, ни риска. Даже банальной интриги нет. Сплошная рутина и бумажная пыль. Сутяжный спор двух бизнесменов, которые делят, но не могут поделить бизнес. Несколько общих бензоколонок.

– До утра бензоколонки не подождут?

– Чем раньше закончу эту бодягу, тем скорее получу отпуск. И мы на две недели улетим в теплые края.

– Тогда езжай на машине. Ночью носиться на мотоцикле…

Радченко упрямо покачал головой:

– На машине ездит тот, у кого нет мотоцикла.

Через пару минут он вывел из гаража черный «Харлей», переключил передачу и рванул с места. Накрапывал мелкий дождь. В свете фонарей мокрый асфальт отливал золотом. Через полчаса он тормознул возле пивной «Раритет», установил мотоцикл на подставку и, сдернув с головы промокшую бандану, взобрался на высокое крыльцо. В заведении собирались байкеры, их подруги и все те, кто не равнодушен к жизни на двух колесах.

Играла музыка в стиле кантри, по стенам развесили постеры легендарных старых мотоциклов, под потолком слоился табачный дым, с которым не справлялась хилая вытяжка. Пиво лилось рекой. Бармен Борис Иванович, для своих просто Бор, высокий мужчина с длинными седыми волосами, выглядел усталым. Он сдвинул ковбойскую шляпу на затылок. Верный признак, что посетителей сегодня больше, чем обычно, а работы до утра будет много.

– Чего тебе? – спросил Бор вместо приветствия.

– Чего покрепче, на твое усмотрение, – ответил Радченко.

* * *

До появления Лайзы и Стива Дима успел многое. У барной стойки он влил в горло две порции водки с лимонным соком. За столиком в углу переложился парой кружек красного ирландского пива и съел куриную грудку под томатным соусом. Довольный собой, Радченко чувствовал, как тепло расходится в крови, наполняя душу энергией жизни. А легкое раздражение, оставшееся после разговора с женой, без остатка растворилось в этом тепле. Лайза и Стив появились в сопровождении адвоката Ильи Земского, унылого парня с портфелем из свиной кожи, распухшим до невероятных размеров.

Стив опустился на стул у окна, вытянул ноги и задал Диме несколько вопросов о судьбе Джейн. Ничего вразумительного Радченко ответить не смог, он позвал официантку в короткой кожаной юбке и прозрачной рубашке, завязанной узлом на пупке. И спросил четыре пива.

– Что случилось? – спросил Дима по-английски.

– Плохие новости, – ответила Лайза. Она смотрела на противоположную стену, но, кажется, ничего не видела. – Колю, мальчика, которого мы хотели усыновить, позавчера вдруг увезли из детского дома. Еще с ним было трое ребят. Сказали, что в областной центр на медицинское обследование. В тот же день обратно вернулись только три ребенка. А Колю оставили в какой-то амбулатории. Утром мы выехали на место вместе с адвокатом, – она кивнула на Земского. – В детском доме нам разрешили поговорить с какой-то воспитательницей, директор к нам не вышел. А та женщина толком ничего не знает.

– Удалось выяснить, куда отвезли мальчика? – спросил Радченко.

– Вот адрес, – Земский держал в руке мятый листок. – Онкологическое отделение областной больницы. Я звонил туда. Есть подозрение, будто у него опухоль мозга. Врач сказал, что мальчика задержат там на неделю. Если все будет нормально, привезут обратно. Ну, в интернат.

– Вот видите, нет причин для беспокойства, – Радченко улыбнулся через силу. Он чувствовал, что тревога за судьбу ребенка передалась и ему. – Просто медицинское обследование.

– Мы думали, ты сможешь помочь, – процедил Стив. – Мы не слишком богатые люди. Но готовы потратить деньги, что скопили на старость. Лишь бы усыновить мальчика. Он любит нас. А мы любим его. Помоги…

– Хорошо, – кивнул Радченко. – Постараюсь что-нибудь придумать.

Он подумал, что ехать в Калугу следует прямо сейчас. Ранним утром он будет в городе, а в первой половине дня, если повезет, закруглит все дела. И вернется назад.

Глава 5

Квартира отставного майора милиции Владимир Шаталова пропахла табачным дымом. Хозяин по случаю прихода Девяткина надел форменную милицейскую рубашку, вытащил из металлического шкафа, где хранил охотничье ружье, бутылку коньяка трехлетней выдержки. По дороге сюда Девяткин купил кое-какой закуски, прихватил бутылку породистого «Мартеля». И теперь сидел в старом неудобном кресле, ощущая мягким местом выпирающие наружу пружины.

– Поначалу я решил, что похищение Майси раскрутим быстро, – сказал Девяткин. – Свидетели составили композиционный портрет одного из похитителей, которого хорошо рассмотрели. А затем узнали его на фотографиях в одном из альбомов, который я им давал посмотреть. По всему выходило, что это некий Сотников он же Сотник. Опасный тип. Но на этот раз оба свидетеля ошиблись. Сотников отбывает срок в колонии строгого режима под Владимиром. Мы направили запрос в ГУИН и Министерство юстиции. И получили ответы. Ошибка исключена – Сотников мотает срок. И сидеть ему еще три года. Свидетели ошиблись, потому что внешность у него такая… Ну, похож на одного иностранного актера.

– Бывает, – кивнул хозяин дома.

– Потом бесследно пропал один из трех свидетелей, бывший милиционер. Сел в машину и укатил в неизвестном направлении. Объявили в розыск. Но результатов никаких. Тогда начальник следственного управлении и говорит: «Если у нас нет ничего, может, Шаталов что-нибудь посоветует».

– Последние десять лет службы в милиции, до самого ухода на пенсию, я занимался только экстрасенсами. Да, о них вспоминают, когда у следствия нет ни доказательной базы, ни свидетелей. Ни хрена нет, – дядя Вова расстелил на столе скатерть. – А из московской мэрии или, бери выше, администрации президента звонят большие начальники. Почему дело, о котором все газеты пишут, до сих пор не раскрыто? Таки дела… Когда похитили американку?

– Третья неделя пошла. Главное – бандиты не проявились. Не выдвинули никаких требований.

Шаталов посмотрел на свет рюмку, нежно подышал на нее и протер салфеткой.

– Третьею неделю? Это долго. Значит, бабу уже убили.

– Не думаю, – ответил Девяткин. – Действовали профессионалы. Пустили нас по ложному следу, выиграли время. Сами спокойно замели следы и скрылись. Не для того они пошли на делюгу, чтобы замочить иностранку.

– Есть несколько экстрасенсов, которые сейчас сотрудничают с милицией на постоянной основе. Ну, до того, как у меня начались неприятности с сердцем, я работал с некой Антониной Беловой. Собственно, я и притащил ее в милицию. Скажу так: она сегодня – лучшая.

– Серьезно?

– Была еще одна ясновидящая с потрясающими способностями. Полуслепая неграмотная старуха. Жила в деревне, где меньше десятка домов. В прошлом году ее убила молния. Осталась Белова. Мы вышли на нее случайно. Бывший муж Антонины устраивал ей что-то вроде концертов в клубах. Она там угадывала числа, которые на бумажках пишут зрители в зале. Искала потерянные вещи и всякое такое. Номера вроде тех, что в цирке фокусники показывают. Так совпало по времени, что про Белову пронюхали на центральном телевидении. Хотели сделать про нее большую передачу для первого канала. Уже отсняли кое-что, фрагменты концертов, интервью, еще кое-какой материал.

– Телевидение – это к неприятностям, – поморщился Девяткин. – По себе знаю.

– Вот и я про то, – дядя Вова вытащил из серванта посуду. – Если бы передача вышла в эфир, в течение одного вечера Белова стала известна на всю страну. И, разумеется, фантастически разбогатела. К ней на прием записывались бы на год вперед. Люди последнее с себя продали бы, чтобы узнать, где их потерявшиеся дети. Но мы сумели остановить все это. Лично я ездил в Останкино. Я не мог сказать этим господам с телевидения: не делайте передачу. Если ее покажут, Белова будет навсегда потеряна для милиции. Человек, которого знает полстраны, к нашей работе непригоден. Но я не мог сказать этого напрямик. Впрочем, меня бы не послушали.

– И чего ты придумал?

– Я сказал, что к Беловой есть серьезные претензии по милицейской линии, – Шаталов протер салфеткой ножи и вилки. – Она воровка и мошенница. Возбуждено уголовное дело, дамочка скоро предстанет перед судом. А потом отправится в места не столь отдаленные. В санаторий, на казенные харчи. Я выложил на стол уголовное дело, которое по моей просьбе сварганили ребята из оперативно-розыскного отдела. Все это не совсем законно, ну, фабриковать документы и всякое такое… Но какое кому дело до бюрократических формальностей, когда речь идет о серьезных вещах.

– И что в итоге?