Колода предзнаменования
– Надеюсь, это ты, – прошептала она. – А не Зверь.
– У меня глаза намного красивее, чем у Зверя, – ответил Айзек, откашливаясь.
От облегчения девушка расплылась в улыбке, и в его груди вспыхнуло что-то теплое.
– Пришел в себя, наконец.
Айзек приподнялся на руках, одну сторону его лица больно пощипывало. Он чувствовал, как по щеке стекает кровь.
– Ты что… врезала мне?
– Не совсем.
Вайолет подняла руку, чтобы показать извивающиеся, как слизень, остатки корня. От одного вида того, как он разлагался в ее пальцах, Айзека затошнило.
– Он пытался заползти тебе под кожу, – как бы невзначай сообщила она. – Я его выдернула.
– Но Серость… – начал Айзек, слабо показывая на лес позади нее. – Как мы сбежали?
– Ты открыл портал и тут же отключился, – Вайолет пожала плечами. – Хоть ты и высокий, я с легкостью тебя вытащила.
Теперь, когда он не был в смертельной опасности, к Айзеку постепенно приходила боль от новых ушибов и царапин. Скривившись, он осмотрел себя: на джинсах появились обугленные дырки, а та странная переливчатая жидкость засохла и покрыла коркой его руку. Он сцарапал ее и вздрогнул.
Айзек ничего не понимал – ни просьбу Майи бежать, ни то видение, ни новое оружие, которым Зверь так умело воспользовался. Он просто знал, что это не сулит ничего хорошего.
Теперь стало очевидно, что они вели себя слишком глупо и безрассудно. Если они намерены убить Зверя, то им потребуется приложить гораздо больше усилий.
– Кажется, наш план не сработал, – тихо сказал он.
Вайолет скривилась.
– Кажется, нет.
6
В сущности, Харпер сама согласилась на эту встречу. Но она все равно с трудом подавляла желание вскочить из-за стола Сондерсов и сбежать с кухни.
Обсуждать ее судьбу собралась довольно странная компания: в одном углу стояли Джунипер с Вайолет, в другом – Джастин с Августой. Харпер уже утомилась, а никто еще даже не заикался о ее силе. Вместо этого Джунипер с Августой спорили о качестве кофе, в то время как Вайолет с Джастином враждебно переглядывались с разных частей комнаты. Будто Харпер принадлежала им, а не самой себе.
Прошлой ночью Вайолет где-то пропадала. Мучаясь в кровати от бессонницы из-за мыслей о предстоящей встрече, Харпер слышала, как она вернулась под утро, выругалась, хлопнула дверью в ванную и мылась куда дольше, чем необходимо. Вайолет никак не объяснилась, а Харпер не задавала вопросов. Она была слишком занята попытками понять, чего ей ждать от этого собрания. К сожалению, она по-прежнему не знала.
– Ситуация в городе ухудшается, – мрачно заявила Августа Готорн с противоположной части стола. – Мы понимаем, почему тебе трудно нам доверять. Но если ты формально присоединишься к патрулю, то укрепишь наши ряды. Ты сможешь спасти невинные жизни.
– Шериф лжет, – резко вмешалась Джунипер, сидя напротив нее. – Она врала о твоих воспоминаниях как тебе, так и твоей семье. Мы тоже вполне способны тебя обучить, и если ты доверишь свою силу нам, мы навсегда избавимся от проблем, которые не дают покоя Четверке Дорог. Мы можем защитить город намного лучше, чем Августа.
Ноздри Августы раздувались, но она лишь молча сжала чашку рукой в перчатке.
Они подлизывались к ней, поняла Харпер. Какой абсурд! Еще два месяца назад Готорнам было плевать на ее жизнь, а теперь они молили о помощи. Харпер представила Джастина на коленях и почувствовала прилив удовольствия. Она могла бы заставить его ползать перед ней, если бы захотела, могла бы заставить их пресмыкаться… Возможно, так и следовало поступить.
– Что насчет боярышника? – тихо поинтересовалась она. – Кажется, Мэй была очень расстроена из-за него.
Лицо Августы дрогнуло.
– Так и есть. Поэтому я решила, что Мэй лучше не присутствовать при разговоре, ввиду ее… поспешных действий на днях. Но, полагаю, если ты станешь нашей союзницей, то поддержишь нас в стремлении сохранить силу и восстановишь дерево. А мы, разумеется, простим эту оплошность, если ты докажешь свою готовность помочь.
– Ты не можешь им доверять, – сказала Джунипер, прищурив глаза.
Августа перевела на нее взгляд.
– Давай будем цивилизованными, Июнь.
– Я и веду себя цивилизованно, Август.
Харпер не знала, что им сказать. Одно было известно наверняка: она не хотела, чтобы Четверка Дорог испортила ее так же, как, очевидно, испортила их. Этот город превратил ее отца в чудовище, а родителей ее друзей – в мелочных и злобных людей.
Как бы ни хотелось верить в обратное, Харпер боялась, что для этого уже слишком поздно. Она напала на Готорнов. Отдалилась от семьи. А сейчас сидела на распутье и не могла обрести голос, в то время как все остальные говорили все громче и вспыльчивее.
– Мама, – многозначительно обратился Джастин. – Ты обещала сохранять спокойствие.
Августа стрельнула в него сердитым взглядом.
– Не провоцируй меня.
– Ты тоже меня не слушаешь, мам, – тихо сказала Вайолет. – Мы пытаемся предотвратить войну, а не начать ее.
– Мы всегда воевали друг с другом, Вайолет. – Джунипер с грустью смерила Августу взглядом. – Наши силы не предназначены для того, чтобы ими делиться.
Вайолет застонала.
– Вы упускаете суть!
– И в чем же суть? – спросила Августа. – В том, что вы укрывали у себя беглянку?
Вайолет и глазом не моргнула.
– В том, что вы врали всему городу?
– Хватит!
Голос раздался откуда-то глубоко изнутри нее – из того же места, в котором крылась ее сила; из того же места, которое помогало ей просыпаться каждый день до зари, чтобы потренироваться с мечом; из того же места, которое позволило ей провести четыре дня в Серости и выжить.
Все замолкли на полуслове и посмотрели на нее. Харпер отодвинула стул и встала с колотящимся в груди сердцем.
Теперь она знала, чего хочет: того же, что и до возвращения своей силы. До того, как отец впутал ее в свой безрассудный замысел. До того, как Джастин Готорн вновь просочился в ее жизнь.
Она хотела уехать из этого города и никогда не оглядываться.
Но сбежать не так-то просто. Ее родные: Сет и Митси, Бретт и Нора, малыш Олли – все они заслуживали расти в безопасности. Ее долг – обеспечить эту безопасность в городе, сделать так, чтобы он никогда не навредил ее семье, как навредил ей. Если Харпер покинет Четверку Дорог, закончив все начатое, у нее не будет причин возвращаться.
– Я выбираю вас обеих, – спокойно сказала Харпер. – И ни одну из вас. Шериф Готорн, я хочу учиться. Вы забрали мои воспоминания и отправили меня в Серость, потому что знали, что я могущественна. Так научите меня использовать эту силу. Но знайте: я сделаю это ради города, а не вас. И, Джунипер, если вы согласны, я бы хотела продолжить жить в вашем доме и тренироваться с вами. Вам обеим есть чему меня научить, и у вас обеих есть причины меня использовать. А значит, я могу использовать вас в ответ. Я хочу помочь обезопасить Четверку Дорог. Хочу исправить то, что сделала с боярышником. Но бороться я буду не ради вас – а ради себя.
Женщины хмуро переглянулись, но Харпер было плевать на их мнение. Ей было важно, что Вайолет слабо кивнула ей с другой части стола. Ей была важна незаметная улыбка, расплывшаяся на лице Джастина, словно тайна, которую не стоит произносить вслух.
– Я думаю, – начал Джастин, безуспешно пытаясь скрыть свою радость, – Харпер отлично изложила суть.
– Согласна, – кратко добавила Вайолет.
Уголки губ Джунипер дрогнули.
– Полагаю, это твой выбор.
Августа сжала губы в тонкую линию, но Джастин толкнул ее локтем.
– Ладно.
Джастин повел свою мать к выходу из особняка Сондерсов, и по телу Харпер прокатилась волна ликования.
Эзра Бишоп ничуть не изменился за те семь лет, что Мэй его не видела. Все те же седеющие светлые волосы, слегка вьющиеся у ушей. Все та же небольшая щетина на скулах. Все то же вытянутое, угловатое лицо. Он пристально рассматривал ее через очки в тонкой оправе, словно загадку, которую нужно решить.
Они обменялись неловким приветствием у входа в ресторан – пиццерию в тридцати минутах езды от Четверки Дорог, которую выбрала Мэй, чтобы никто их не узнал. С тех пор попытки вести светскую беседу свелись к неловкому молчанию. Мэй помешивала в кофе сахар, который высыпала с излишком, а Эзра просто наблюдал за ней. Она сама не знала, чего они ждали, и с каждой секундой все больше сомневалась, не было ли это глупой затеей.
– Признаться, я не знаю, с чего начать, – наконец сказал Эзра, сидя напротив нее за столом с красно-белой клетчатой скатертью. – Я не был уверен, увидимся ли мы когда-нибудь снова.
Слова были произнесены непринужденно, но Мэй услышала в них нотки отчаяния.
– Забавно. В нашу прошлую встречу ты обещал мне вернуться.
Он скривился.
– Знаю. И заверяю тебя, я планировал сдержать обещание.
– Так что изменилось?
Он обхватил своей крупной ладонью кофейную чашку. Вид у него был смущенным.
– Мне сказали, что мое возвращение нежеланно.
Мэй не нужно было спрашивать, кто ему такое сказал.
– Ну разумеется! – резко воскликнула она. – Только с какой стати ты ей поверил?
Слова прозвучали слишком громко в пустом ресторане. Единственные другие посетители – пожилая пара в одинаковых бейсболках – оглянулись на них.
– Вы с Джастином были маленькими, когда я ушел, – ответил Эзра, понижая голос. – Это решение принесло мне много боли, но когда я был с твоей мамой, мы пробуждали худшее друг в друге. Мне показалось, что наше поведение только вредит вам. Поэтому с годами я убедил себя, что для всех будет лучше, если я оставлю вас троих в покое.
– То есть ты сдался, – сухо сказала Мэй. Не такого отца она помнила – этого грустного, тихого мужчину, который смотрел на нее со стыдом в глазах.
– Да, – он тяжело вздохнул. – Полагаю, что так.
Мэй такого не ожидала, но, как ни странно, в этом был смысл. Эзра уехал из города навсегда, потому что Августа наконец прогнала его. Но она совершила большую ошибку: не задумалась, как к этому отнесется дочь и чего она захочет.
Мэй потянулась в сумочку и достала свою единственную фотографию с отцом, которую хранила в коробке. На ней ей было четыре или пять лет – маленькая девочка в розовом комбинезоне и с беззубой улыбкой. Эзра поднимал ее за талию в воздух, чтобы она могла ухватиться за нижние ветки боярышника.
Мэй положила фотографию на стол и постучала пальцем по улыбающемуся лицу отца.
– Может, ты и сдался. Но я – нет.
На секунду воцарилась тишина. Пока Эзра смотрел на фотографию, Мэй не осмеливалась даже дышать, не осмеливалась надеяться. Затем он сверкнул знакомой улыбкой, которую она уже почти забыла, – широкой, во все зубы, с ямочкой на щеке, как у Джастина.
Эта улыбка дала понять, что мужчина, которого она искала, по-прежнему был где-то там.
– Ты сказала, что тебе нужна моя помощь, – медленно произнес он, и Мэй кивнула, в груди стало тепло от надежды.
Она связалась с Эзрой не просто потому, что хотела воссоединения. Он был аспирантом в Сиракузском университете и занимался исследованиями для диссертации о местных теологических движениях, когда повстречал студентку Августу Готорн. Мэй не знала, как ему удалось выудить из матери правду о Четверке Дорог, – только то, что город захватил его не меньше, чем основателей. Одно из ее самых ярких детских воспоминаний было о том, как Эзра годами пытался каталогизировать архив основателей в ратуше.
– Не знаю, забросил ли ты свое исследование после отъезда, но в Четверке Дорог происходит что-то опасное. И если ты готов принять на себя мамину ярость, думаю, ты можешь помочь мне предотвратить катастрофу.
Эзра подался вперед и внимательно выслушал рассказ о гнили и ее странном виде, как она исчезла, и как Мэй настроилась докопаться до истины. Его глаза загорелись от любопытства.
– Я знаю, что ты боишься возвращаться, – закончила она. – Но мне действительно нужна помощь. Что скажешь?
К столу подошла официантка и поставила перед ними два кусочка пиццы, прежде чем молча отойти. Эзра с недоверием покосился на полузасохший сыр, а затем задумчиво воззрился на Мэй.
– Ладно. Я помогу тебе.
Та довольно кивнула.
– Отлично.
Мэй пыталась не думать о другой причине, по которой хотела его возвращения. О тайне, которую она долго хранила; о том, как много Эзра раскрыл во время своего исследования. Он поможет ей в точности понять, что она сделала под боярышником, и разобраться в этом новом аспекте ее силы.
У Мэй снова зачесались руки, и она подумала о давно заживших шрамах, крови, коре и запахе сырой земли. А затем поднесла чашку к губам и сделала глоток мутного, приторно-сладкого кофе.
Часть 2
Тройка Кинжалов
7
Айзека не покидали мысли о семье. Салливаны всегда не давали ему покоя, но после того, как Зверь показал его мать, юноша окунулся в бездонный колодец воспоминаний. Ее образ напомнил ему, как она защищала его в день ритуала и принесла жертву, чтобы попытаться обезопасить сына. Поэтому Айзека так оскорбило требование Габриэля отпустить ее – она сделала все возможное, чтобы спасти ему жизнь. Он отплатит ей тем же.
Его внимание было сосредоточено на чем угодно, кроме учебы в школе Четверки Дорог, что еще больше отвлекало от кипы домашней работы и тестов, к которым он забыл подготовиться.
Учителя обычно делали поблажки детям основателей – это единственное объяснение тому, что Джастин учился на одни четверки, хотя Айзек ни разу не видел его за учебниками, – но он падал все ниже их и без того низких стандартов.
Еще и этот беспрестанный шепот за спиной… Последние несколько лет люди часто пялились на Айзека из-за сплетен, порожденных его ритуалом, но в последнее время их взгляды казались… многозначительными. Айзек привык, что жители города относились к нему враждебно. Но тут было дело в чем-то другом – он просто пока не понял, в чем именно.
Айзек решительно настроился взять себя в руки и выкинуть семью из головы. И отлично справлялся, пока не вышел пообедать в школьный двор и не увидел Габриэля, листавшего что-то на телефоне, прислонившись к бетонной стене.
Живот Айзека скрутило. Лучше бы это снова был Зверь, ну или порождение его фантазии. Но нет.
– Что ты тут делаешь? – спросил он, преодолевая расстояние между ними.
Его взгляд прошелся по ученикам, прогуливавшимся рядом. Он не хотел привлекать лишнего внимания, но наверняка кто-нибудь да поймет, что за сцена перед ними разворачивается. А если разойдется новость, что в городе еще один Салливан, ну… Айзек не знал, что произойдет, но точно ничего хорошего.
Габриэль, сохраняя безучастное выражение лица, оторвался от телефона.
– Я вообще-то выпускник этой школы.
Айзек насупился.
– И все равно ты не имеешь права заходить на ее территорию.
– Мне дали пропуск посетителя, – равнодушно ответил он, пряча мобильный в карман. Волк-наколка на внутренней части его предплечья осклабился на Айзека. – К тому же в последнее время люди жалуются на подозрительную активность на лесной поляне, где полиция недавно проводила расследование. Вчера постояльцам гостиницы было что сказать об этом. О нас, основателях, нынче ходит много слухов, ты в курсе?
Айзек замер, а его сердце заколотилось в груди. Так вот почему пришел Габриэль: поговорить о ритуале, который они с Вайолет пытались провернуть.
– Я… – начал он, не зная, что и сказать. – Я пытался…
– Я говорил тебе не приходить сюда!
Голос прозвучал так громко, что Айзек подумал, что обращались к нему. Но, обернувшись, он увидел в другом конце дворика Кэла Гонзалеса, одного из друзей Джастина.
И напротив стоял объект его гнева – Джастин Готорн.
За прошлые годы Айзек прошел с Джастином по множеству коридоров. Люди всегда реагировали на него одинаково: со смесью восхищения и дружелюбия, которое никогда не распространялось на Айзека. Но сегодня Кэл смотрел на Джастина с нескрываемым презрением. Айзек обвел взглядом других учеников во дворе – их лица выражали то же самое.
Его охватила тревога. Он знал, что ситуация в школе ухудшилась после того, как распространилась правда, что у Джастина нет сил, но он не понимал, насколько все плохо.
– Эй, – голос Джастина прозвучал сдавленно. Айзек никогда не видел его таким одиноким: без компании друзей, без щита в виде сил, только с рюкзаком и напускной улыбкой. – Чувак, я просто хочу пообедать.
– Не с нами. – Кэл показал на учеников позади себя – членов команды по бегу. Людей, о которых его друг годами отзывался только с уважением и теплотой.
Джастин посмотрел по сторонам, встретился взглядом с Айзеком и округлил глаза, заметив Габриэля. Но ничего не сказал. Выражение его лица пронзило по Айзека, как пуля. Не потому, что он выглядел рассерженным, – скорее, поверженным.
От злости в его ушах загудело. Если бы он захотел, то мог бы заставить всех в этом дворике опуститься на колени и извиниться. Заставить признаться, что они не имели ни малейшего представления о том, как трудно жилось основателям и на какие жертвы шел Джастин, чтобы защитить их. Его сила уже рвалась наружу. Было бы так легко использовать ее…
Но за ним наблюдал Габриэль. Все наблюдали. Поэтому он использовал слова.
– Кэл, – позвал Айзек. Юноша повернулся, и презрение на его лице сменилось чем-то совершенно другим. Это выражение Айзек замечал все чаще и чаще. – Он обедает со мной.
Команда по бегу смутилась и начала тихо переговариваться между собой. Кэл попятился и поднял руки.
– Как скажешь. Я не хочу проблем с тобой.
Джастин неохотно подошел к нему – его плечи были напряжены, челюсти сжаты. Айзек поймал его взгляд, и они втроем вышли со двора.
– Почему… – тихо начал Айзек, но Джастин покачал головой.
– Не надо, – хрипло и низко ответил он. – Раньше они прислушивались ко мне. Теперь – к тебе.
С этими словами он ушел, а Айзек задержался в коридоре, пытаясь вспомнить, как дышать.
Он был бы и рад сказать, что не понял, что подразумевал Джастин, но это не так. Предполагалось, что после новости о его обмане город инстинктивно перестанет доверять всем основателям. Но все сложилось иначе. Они наказывали Джастина, а те взгляды, которые бросали на Айзека… в них читалось уважение.
Это пугало его, потому что он знал, что совсем его не заслужил. Если город обращался за защитой к Салливану, значит, дела были действительно плохи.
– Да уж, тут многое изменилось, – сказал Габриэль, и Айзек вздрогнул. Он уже и забыл о брате. По крайней мере, тот тоже выглядел ошарашенным. – Что тут произошло, пока меня не было? Почему они так суровы к Готорнам?
– У него нет сил. Город прознал, – кратко ответил Айзек. Его дыхание до сих пор оставалось немного учащенным. – Честно говоря, репутация у основателей уже не та, что раньше.
Габриэль нахмурился. А затем сказал нечто совсем неожиданное:
– Так давай я помогу. Я тоже основатель. Мне ясно, что ты как-то замешан в том, что случилось в лесу…
– Нет. – Слово слетело с языка Айзека быстрее, чем он успел его обдумать.
Он не доверял Габриэлю. Ни свои неудачи, ничего.
Потому что каждый раз, когда он смотрел на старшего брата, то видел, как тот стоял над его скованным телом с ножом, прижатым к шее, и неопределенностью в глазах.
Харпер стояла под деревом, которое собственноручно превратила в камень, ее снедало чувство вины. День выдался облачным, но солнце все равно светило достаточно ярко, чтобы было видно твердые, неподвижные ветки. Рыжевато-бурый камень покрыл дерево от скрюченной кроны до места, где ствол погружался в землю.
Она прекрасно понимала, почему Августа Готорн пригласила ее на первую тренировку именно сюда. Это должно было пошатнуть ее уверенность, дать Августе оправдание для всего, через что она заставит ее пройти. Харпер решительно настроилась не позволить ей этого сделать.
– Ты опоздала. – Августа вышла через заднюю дверь дома Готорнов, поджав губы в суровой гримасе. Спустя секунду за ней засеменили мастифы. Они выглядели крупнее, чем помнила Харпер; если бы они поднялись на задние лапы, то наверняка оказались бы выше нее. Очередная демонстрация силы. Очередное напоминание, что, хоть Харпер и проявила характер перед Августой с Джунипер, обе женщины остались недовольными. – Я говорила прийти в половину четвертого.
Харпер достала телефон из кармана и посмотрела на время – она опоздала всего на минуту. Ее горло обожгло от раздражения, но она подавила его. Августе не удастся вывести ее из себя – по крайней мере, внешне.
– Больше этого не произойдет, – спокойно ответила она.
Августа резко кивнула.
– Вот и славно.
Женщина была одета во все черное, ее руки, как обычно, обтягивали кожаные перчатки. Плащ, достававший до лодыжек, легонько развевался на ветру, пока она шла по газону в компании своих псов. Харпер знала Августу Готорн всю свою жизнь, но даже этого было недостаточно, чтобы перестать трепетать в ее присутствии. Всем своим видом она требовала внимания. Харпер много лет думала, что это особенность Готорнов, но заметив ту же черту за своими братом с сестрой после того, как те прошли ритуал, она осознала правду.
Это особенность основателей. Все они привыкли быть в центре внимания, а Харпер только предстояло этому научиться.
– Прежде чем мы начнем, – сказала Августа, поймав ее взгляд, – я хотела бы обсудить несколько деталей. Во-первых, я прекрасно знаю, что ты мне не доверяешь. Пока что я этого и не жду. Чего я жду от тебя, так это уважения. Это возможно?
У девушки сдавило горло, но она кивнула. Августе Готорн никогда не заслужить ее доверия, но Харпер всегда будет ее уважать. Даже несмотря на ненависть к ней.
– Хорошо, – голос Августы был холодным, как осенний ветер. – Во-вторых, я хочу, чтобы ты поняла, с чем мы имеем дело. Сейчас Четверка Дорог переживает не лучшие времена, городу нужда вся наша сила, чтобы восстановиться после инцидента с Церковью Четверки Богов. Мы все еще не оправились от шока. В ночь перед тем, как ты согласилась учиться у нас, произошло кое-что странное, и как раз на том месте, где Церковь пыталась провести свой ритуал.
Она достала телефон и показала Харпер несколько фотографий. Та хмуро изучила переливающуюся жидкость, сочащуюся из линий символа основателей по глубоким канавкам в грязи.
В ночь перед тем, как она согласилась учиться у них… Вайолет пришла домой очень поздно.
– Вы знаете, что это?
Августа помотала головой.
– Что-то новое. Что-то опасное. А значит, мы не можем терять время.
Поначалу Харпер просто разминалась. Делала растяжку, которую Августа немного изменила, учтя тот факт, что у ее подопечной нет руки, затем выпады и быструю пробежку по двору. К концу Харпер вся взмокла от пота и порадовалась, что надела тренировочную форму. После сорока пяти минут физического труда она почти полностью осушила бутылку воды и, тяжело дыша, опустилась на колени под деревом, которое превратила в статую. Ветви над ней сияли в свете закатного солнца.
– Теперь, когда мы закончили с основами, – сапоги Августы появились в нескольких сантиметрах от колен Харпер, давя под собой сухие осенние листья, – давай обсудим твою силу.
Харпер подняла голову. Лицо Августы ничего не выражало, но она гадала, не были ли их мысли наполнены одними и теми же воспоминаниями. О ночи, когда Харпер схватила ее руку и чуть не превратила в камень. О ночи, когда она упала в озеро. О ночи, когда ее жизнь изменилась навсегда.
– Ладно.
Харпер начала вставать, но, как ни странно, Августа покачала головой.
– Нет, я тоже присяду.
Женщина опустилась на листву, скрестила ноги в черных кожаных сапогах и чопорно положила руки на колени. Харпер не помнила, чтобы она хоть раз говорила с Августой Готорн с глазу на глаз. Она ожидала, что ее взгляд станет даже более пронзительным вблизи, но он стал мягким. Закатное солнце углубило морщинки вокруг ее глаз и объяло пламенем короткие светлые волосы. И тогда Харпер пришло в голову, что эта женщина наблюдала, как город рушится в ее хватке, и несла всю тяжесть леса на своих плечах.
– Что происходит, когда ты превращаешь предмет в камень? – поинтересовалась Августа. – Опиши сам процесс.
Харпер замешкалась.
– Я будто… толкаю, – объяснила она, вытягивая руку. – И сила вытекает отсюда.
– Значит, она сосредоточена в ладони, это естественно, – кивнула Августа, нахмурившись. – Похоже, сила отвечает на твой зов, так в чем проблема?
– Я не знаю, когда остановиться.
Слова прозвучали тихо и стыдливо. Харпер всегда считала, что, будь у нее сила, из нее бы вышел отличный основатель. Что тот тщательный самоконтроль, который она вкладывала в тренировки с оружием, с легкостью можно будет применить на ее способностях. Она даже осуждала Айзека за его проблемы с управлением силой. Но теперь Харпер тоже потеряла контроль.