Привет из 70-х

Монолог первый

В тот день на рабочем месте скончался Рося Никитин. Месяцами не подкручиваемый, оставленный без присмотра болт на сопле подачи ЖПУ расшатался, и в самый неподходящий момент, когда паренёк для чего-то наклонился к контейнеру, куда под давлением впрыскивалась густая жидкость, кусок металла зловредно сорвался и, вращаясь с начальной скоростью около 12 000 оборотов вокруг своей оси в минуту, вмиг пробурился сквозь его череп, запутался в мозговых извилинах и застрял в них навечно. Желто-оранжевые струи, лишившись сдерживания, забили из сопла во все стороны, забрызгав серую спецовку Роси, его перекосившееся от смятения лицо: они капали, и стекали, и просачивались сквозь металлические кольца в полу. Ростислав опустился на колени и затем повалился навзничь, перестав шевелиться. Его лицо так и застыло в ошеломлении, а руки безжизненно распростерлись по сторонам от тела, наполовину сжатые в кулаки. А едкая жидкость безостановочно била из автомата, пока я не подскочил с другой стороны станка и не перекрыл вентиль… Вспоминая теперь эту картину, мне приходят на ум цветастые полотна супрематистов, из которых разлетаются во все стороны пятна краски и всякие геометрические фигуры разной степени деформирования.

ЖПУ – это жидкий питающий углерод, один из элементов СУПа, – то, из чего впоследствии сформируют заготовки для таблеток под нашей торговой маркой L@rn (как вы понимаете, многие названия носят знак @, чтобы суб-вайт компании можно было легко открыть, с одного взгляда). Вы, должно быть, воображаете назойливую всплывающую рекламу, что выползала раньше во время веб-серфинга, отчего хотелось смахнуть её с глаз, как только она появляется: впоследствии кто-то пожаловался на это безобразие, и баннер уменьшили. Возвращаясь к техническим подробностям, следует пояснить, что ЖПУ подается в особый стабилизирующий контейнер, застывает в нем, делится под другим станком на равные части промышленным ножом и отправляется по конвейеру к следующему этапу производства, где готовые брикеты снова разжижаются, смешиваются с прочими ингредиентами, чтобы войти в состав окончательной смеси в центральном зале, откуда по главному конвейеру будут выдавливаться кирпичики, далее делимые роботами на прямоугольные плиточки, откуда те, в свою очередь, перетекут в упаковочный цех. Всё это требуется ради точного соблюдения технологии производства, и нам, людям, необходимо тщательно следить за процессом, чтобы нигде не возникало заминки, чтобы машины не вздумали тупить, иначе отлаженная цепь порвётся и процесс остановится. Все ещё непонятно, о чем я толкую? Ладно, разжую, так сказать, как для новорожденных утят. L@rn – это такие крошечные вытянутые батончики, 0,5х1 см, можно сказать, что и таблетки, содержащие все необходимые вещества, витамины и калории в настолько концентрированном виде, что помещались вот в такую крошечную капсулу, завернутую в слюдяную оболочку. Крутишь ее на языке несколько секунд, наслаждаясь вкусом, потом, когда она наслюнявится как следует, глотаешь, и все дела. Оболочка тает, разъеденная желудочным соком, и тело получает все необходимые для жизни калории и элементы, и по мере растворения таблетки человек ощущает прилив сил и заряжается энергией. А главное, сытостью. Это как батарейки для тела – всё еще ничего не всплывает в голове? Короче, эта пилюля полностью решила для человечества вопрос распределения ресурсов, требуемых для пропитания (и, в отличие от сомы, – никаких наркотических свойств и вытекающих). Благодаря продовольственной реформе люди стали лучше выглядеть: исчезла чересчур жирная пища, а вместе с ней постройнели обжоры и сладкоежки. Разработанная пару десятков лет тому назад технология суперконцентрированного питания совершенно лишила фермеров и вообще всю пищевую промышленность (включая производителей посуды, например, и другие периферийные области), фигурально выражаясь, хлеба, но позволила некоторым из них перестроиться и начать производство чудодейственных таблеток. В основе сложного химического соединения лежат гормоны, отвечающие за естественный синтез и выработку натриевых, азотных, магниевых, калиевых, серных и фторовых компонентов, а необходимые телу жиры, углеводы, белки соединяются из этих элементов во время растворения в желудке: каждая плитка – как микроскопический атомный реактор, что высвобождает цепную реакцию быстрого деления и размножения питательных молекул, заложенных в его ядре, а с ними белки, углеводы, аминокислоты, ну, все, что нам надо, и в результате окисления кислородом, поступающим из крови, высвобождается достаточное количество энергии, чтобы поддерживать жизнедеятельность организма в течение следующих восьми часов. А затем лучше принять новую таблеточку, иначе после прекращения реакции подсаженный на них организм ослабеет настолько, что ему едва хватит усилий проползти буквально несколько шагов до крючка, где висит костюм с заветным флаконом с драже, или до ящика стола, куда машинально убрал его. До ближайшей аптеки, что превратились в пункты выдачи неимущим и магазины для продажи палсов, может не хватить сил: встроенная в ком программа начнет верещать задолго до того, как ваше обессиленное тело рухнет на землю, поэтому запас таблеток крайне рекомендуется всегда иметь при себе. Из ничего что-то не берётся, и наши тела этому научены, как ничему другому, за миллионы лет эволюции. Мы привыкли лопать мясо с рисом или макароны с подливкой на обед или, на худой конец, тушеные овощи, ну там синтетический горох или кукурузу. А не крошечные таблетки. Поэтому, когда их действие прекращается, тело начинает вести себя, словно старомодный игорный аппарат, отрубленный от питания, – отключается, как только ток перестает поступать в утробу. Как правило, обманывали мы себя самих с помощью различных вкусовых добавок, чтобы поглощать вещество было приятнее: если хочешь, оно будет носить вкус поджаренных сосисок, или усладит язык вкусом ванили, что особенно популярен среди детей; или впрыснет в рецепторы вкус сырой рыбы для гурманов: они создадут для органов чувств любой аромат настолько достоверно, что и не отличишь от настоящего. Для организма всё настолько натурально, что выделительная система продолжает производить рыхлые коричневые колбаски, которые вам приходится выдавливать из себя, сидя на унитазе по утрам.

Общеизвестное и наиболее распространенное название этого питательного вещества – палс. Как обычно бывает, кто первый успел зарегистрировать свой патентованный бренд и раскрутить его, тот и снял сливки. Впрочем, и старички, бывало, оказывались не у дел, когда новейшие мегакорпорации вырывались на корпус или два вперед, потратив чуть больше денег на вездесущую въедливую рекламу своих продуктов, разработав новый убойный вкус, овладев вниманием публики и инициативой. Эти гиганты, стремительно набиравшие массу, старательно подводили под маркетинг научную базу, чтобы убедить потребителя в полезных свойствах именно своего продукта, опираясь на зачастую липовые исследования людей в белых халатах, как это случилось при выпуске первых электронных заменителей табака. Самые известные марки нового питания на сегодняшний день, пожалуй, «Палс Икс», «Джеммис», а ещё «Фреш палс», впоследствии просто «Фреши», ещё «Амальгам» и элитные марки вроде «Ниоба» – дорогие люксовые таблетки из премиальных ингредиентов с россыпью изысканных вкусов, по характеристикам ничем не отличающиеся от более дешевых аналогов, но… надо же как-то дурить голову людям побогаче.

Отовсюду в глаза начали бить новые лозунги: «Наш палс – всем палсам палс!», «Наш прайз-сцилла палс пойдет вам на пользу», «Америкэн палс – ощутите вкус Америки» – все эти бренды пробрались и заняли прочные места на рынке. Мастодонты вроде «Мака» и KFC такую крутую перестройку не пережили, потеряв все свои сети закусочных, персонал и капиталы, ну или вложив их в разработку новых, более дешевых палсов. Да, ресторанный бизнес тоже практически перестал существовать: многим пришлось переоборудовать имеющиеся помещения в бары и клубы, ведь пока не изобрели похожий на палс препарат, способный заменить воду… или виски… или вино… И воду нам еще ничем не заменили. Вот задача для будущих биоинженеров, – создать для тела приблуду, которая сможет преобразовывать молекулы кислорода и водорода, витающие в воздухе, в воду для организма… Пожалуй, и такая перспектива уже не за горами. Так вот, к предмету нашей беседы. Как вы, должно быть, догадались, я работал на заводе, где в больших объемах производился палс под брендом L@rn. Наша продукция эстетически не так привлекательна, как западные аналоги, но какая, к чёрту, разница, как они выглядят: будь то прямоугольные коричневые плитки вместо аккуратных овальных беленьких ретардантов от отливавших лоском флагманов индустрии, вроде «Ниобы» (к слову, дочки купертиновского техногиганта, что вовремя переметнулся в новую сферу деятельности с энтузиазмом первооткрывателей), если в желудке все равно все перемешается, а вкусовые рецепторы обманываются точно такими же добавками, что и у якобы люксовых марок. Сам продукт дёшев, однако производители вынуждены платить роялти правообладателям технологии и кучу налогов государству, но финальному потребителю всё равно это обходится на порядок дешевле, чем долбаная готовка и покупка продуктов в специализированном супермаркете, которые, к слову, не так уж легко разыскать.

Ну и разумеется, не все люди поголовно пересели на палсы; остались те, кому показалось это невозможным и даже кощунственным, а сам палс – дьявольским изобретением, призванным поработить человека. Некоторые вступали в староедческие общины, ушедшие в глубину лесов, в хутора и деревеньки доформационного периода, с крестьянским сельским хозяйством. Такие люди, как правило, являлись сумасшедшими дегенератами и в невежественном тупоумии считали, что наш мир погряз в грязи и болотной тине нового времени, и стремились полностью избавиться от всего, что дает нам цивилизация, и жить жизнью первобытных людей – ну, типа, как там жили люди в XX веке… или XIX. Один чёрт. Некоторые страны, особенно отсталые, но, как правило, бедные и небольшие, также отказались от использования синтетических таблеток, продолжая подстегивать свое сельское хозяйство. А еще всякие богатые хлыщи вроде Родерика Татьянова не питаются таблетками, а жрут стейки из лососятины и рибаев или печеных куропаток, как встарь. Тем не менее, если не принимать в расчёт эти многочисленные исключения из правил, весь мир перешёл на чёртовы палсы как миленький, ибо это безоговорочно удобно: слопал таблеточку, и ты больше не думаешь о жратве, тебе не нужно садиться за стол, раскладывать приборы, мыть посуду, не нужно жевать, пережёвывать, чёрт возьми, готовить еду, ждать, пока она сварится, прожарится как следует. Удобно? Ещё бы не удобно! Неслыханная экономия жизни и полезного пространства. Кухни в старых квартирах перемонтировали в дополнительную спальню или под иные хозяйственные нужды. Высвободившееся время и карманные ресурсы подстегнули потребление, инвестиционный рынок и всю онлайн-деятельность человечества, в особенности индустрию развлечений. Игры, вирт, обучающие курсы, киберспорт и цаца арт. Проклятье. Я снова отклонился от темы.

Пожалуй, пора вернуться к тому, с чего мы начали. С Роси. Сразу же вызвали скорую – в наше время нередки случаи, когда людей удается спасти даже с такими ужасными травмами, но здесь прибывшим врачам оставалось только констатировать смерть. Его накрыли фартуком, а потом упаковали в отливавший глянцевыми бликами пластиковый мешок и увезли в морг. Наверное, позвонили его жене и… Нам всем стало не по себе, словно гранит сердец прогрыз стальной червь сострадания. Уже через несколько минут уборщики отмыли его станок, и другой сменщик, незнакомый нам парень, продолжил его занятие. Мы тоже копошились за своими рабочими местами.

Во время перерыва мы сидели в подсобке с мужиками, пили чай и думали, а что теперь будет с нами. Подобный инцидент произошел уже второй раз за полгода. Предыдущий невезунчик часто появлялся на рабочем столе под действием препаратов определенного свойства, и из-за несоблюдения правил техники безопасности его руку затянуло под валик конвейера, раздробив кость в трех местах. Но его хоть сумели спасти и отправили на больничный. А вот Росе повезло меньше. А что будет с нами? Давно среди начальников цехов бродили слухи о том, что совет директоров якобы собирается модернизировать фабрику. Это значило сокращение персонала и установку роботов, которые все выполнят ничем не хуже нас с вами, да что уж говорить, они все сделают и быстрее, и эффективнее нас. И тогда что станется с нами? Кто-то притащил фляжечку, и мы по очереди отхлебнули по крепкому глотку, помянуть усопшего. Мы обсудили политику и безработицу. Поговорили о Росе. Кто-то сказал, что мы государственная компания и увольнение нам, к счастью, не грозит… Кто-то припомнил, что когда-то в дни нашей молодости нашу многострадальную страну, только-только перенесшую крупнейший в истории распад, в народе обзывали грубым непечатным словечком «пиздоссия», чтобы подчеркнуть разруху и упадок, наступившие во время становления формации… Не очень уважительное название для нашей страны, согласен, но мы поистине потеряли к ней всяческий пиетет.

Знаете, таблетки, что мы производили в том цеху, рассасывались на языке со вкусом дыни. Бывало, я подтибривал их украдкой и уносил с собой по несколько штучек в подошвах ботинок – туда не заглядывали контролёры на выходе. Да, они недорогие, но дело не в деньгах, и воровство – у нас в крови, мы же по-другому не умеем. Мы все там патологические клептоманы. Я накопил этих палсов ради экономии столько, что на целый год жизни хватит, – толком не знаю, для чего, наверное, на случай глобального катаклизма (почитаешь новости, так над нашим миром вечно дамокловым мечом нависает угроза неотвратимой катастрофы), и превратил накопление таблеток в целый ритуал, тщательно скрываемый от семьи: перед тем как зайти в квартиру, я спускался через вход в подъезд в подвал, где у нас в конце тёмного коридора, освещённого одной-единственной тусклой лампочкой, располагался семейный погреб: там мы сваливали всевозможный хлам, и среди кучи разнообразной ветоши хранилась особая коробка из-под обуви, где я и собирал свое сомнительное сокровище. Запах плесени щекотал ноздри; подошвами ботинок ощущались неровности земляного пола. Покончив с пополнением запасов, я поднимался пешком по вонючей лестнице на четвертый этаж в свою квартиру. Так случилось и в тот вечер, точнее, ночь. Все уже мирно сопели на своих кроватях, подмяв под себя одеяла.

Мы жили вчетвером, чтоб вы понимали. Я, моя супруга Клара (я называл ее просто Оливка – когда у нас случилось первое свидание, мы пили мартини с оливками) и двое детей, Рафаэлло и Лайла. Ну, я зашёл в квартиру. Прямо от двери – тёмный коридор: в конце его объединённая ванная с туалетом, а по обе стороны от него две двери: одна в детскую, другая в зал, где обычно мы с Оливкой спали; ещё в одной комнате никто не жил, и мы устроили там гардеробную. Почему-то пахло сыростью, и я никак не мог понять, откуда берётся этот затхлый душок: на выходных надо будет все проветрить как следует и тщательно осмотреть сантехнику. В потёмках, стараясь не шуметь, пробрался на кухоньку и, прокладывая путь к настенному шкафу, задел табуретку, и та, прокарябав напольное покрытие, бахнула седушкой о ножку стола. Тихонечко, ну, шёпотом прямо, матюгнулся, достал из навесного шкафа пузатый сосуд с водочкой, налил себе от души в стакан: только отхлебнуть собрался, как из ниоткуда возникла Кларочка, хмурая, как осенняя грозовая туча: разбудил я её, стало быть, нечаянным грохотом.

– Квасишь уже, – заявляет она мне этак сурово.

– А что, – говорю, – имею полное право расслабиться после трудового дня.

– Устал, значит, – продолжает она сердито, стоя в дверях, сложив руки на груди.

– Ага… У нас на работе был на редкость собачий день…

– И поэтому надо обязательно нахерачиться? – Её пальцы начинают разминаться, барабанить подушечками о костяшки, как бы демонстрируя, насколько разъярённой она становится.

– Слушай, ну чего ты заводишься сейчас? Время позднее ведь уже. – Я отхлёбываю полстакана и зажмуриваюсь: как сильно она дерёт горло, бьёт под дых ацетоновым духом!

– Что, хорошо тебе?

– Ах… нно… Давай тебе плесну маленько? Ну же, выпей со мной, расслабься.

– Ты просто… Бл… я даже не знаю, как выразить свое к тебе отвращение.

– Малыш, – я кривлю губы и складываю ладони на груди в просящем жесте. – Если мы сейчас начнём браниться, дети могут проснуться.

Я невозмутимо вливаю в желудок вторую половину стакана, ощущая, как содержимое его опять обжигает внутренности, но теперь уже мягче и много приятнее.

– Ты где опять шатался допоздна? – сомкнутые кулачки уже на пояснице, глазища ещё ярче сверкают.

– Разве докапываются до дорогого мужа после тяжёлого трудового дня?

– Дорогому мужу неплохо было бы проводить больше времени с семьёй! – Последнее слово было произнесено выше и крикливее, чем предыдущая часть фразы. – И ты по-прежнему не говоришь, где бродил до ночи.

– Да нигде я не бродил. У нас на заводе произошёл несчастный случай. Мы с мужиками немного посидели после работы, помянули бедолагу.

– Гонишь. Ты опять играл, сука, – продолжает она пилить меня. – Признавайся, сколько просрал на этот раз?

Бывало, раньше я действительно ввязывался в сомнительные занятия и проигрывал обидные суммы, и наши вечера с мужиками своей разнузданностью мало походили на степенные посиделки задумчивых флегматиков с изображений Сезанна, Луки Лейденского и Гуго Кауфмана. Но теперь-то я был чист!

– Алё! Ты вообще расслышала, что я сказал? – моё терпение не беспредельно, и вот я уже кручу пальцем у виска. – Человек умер сегодня! Я мог оказаться на его месте!

Вместо того чтобы продолжать свои злобные нападки, она отцепила от плеча свой ком, молча поднесла к моему плечу и, пока она изучала последние часы моей жизни, нетерпеливо перематывая нудные моменты или когда я ходил в туалет, историю звонков и запросов и выжимку из сетевых запросов, я невооружённым глазом разглядывал свою Кларочку. Её глаза всё ещё гневно пылали во мраке. Растрепанные, давно немытые волосы топорщились во все стороны. Мятая сорочка, покатые плечи. Хотелось прижать её к себе и погладить, поцеловать в шею. Но я знал, что, пока она в такой ярости, лучше не приближаться, от греха подальше…

– Не вздумай лезть ко мне сегодня, я спать хочу! Можешь отправляться хоть в свой чертов подвал ночевать. Свин.

И с этими словами она захлопнула дверь на кухню с обратной стороны и удалилась. Я остался один за столом, глядя в пустой стакан. Потом расстелил раскладушку, разделся и разлёгся на ней, выпил очередную питательную таблетку, поставил будильник и, считая конструктивистские концентрические круги, расплывающиеся на подложке одурманенного алкоголем сознания, попытался уснуть. Почему-то никак не удавалось унять свой мозг, и сон сторонился меня. То хотелось в туалет, то назойливые и тревожные мысли одолевали меня, лишая покоя. Лишь под утро, спустя часа три после первых попыток, мне удалось задремать, а вскоре и утопиться во сне; но, как показалось, не успел я вкусить полноценно сладости безмятежного отдыха, как громкое и неотвратимое треньканье будильника выдернуло меня из нежной трясины небытия. Первым и самым сильным импульсом было раздолбать ком на квантовые частицы, но это требовало определенных усилий, что все равно привело бы к пробуждению. Поэтому пришлось покорно подниматься, умываться и собираться на работу.

Скрипучая дверь подъезда поддалась не сразу, и пришлось приложить усилия, чтобы заставить ее приоткрыться: я едва не вывалился наружу, когда она наконец соизволила отвориться: асфальтовая дорожка перед крыльцом обледенела, и приходилось балансировать на непослушных ногах, раскорячив одеревеневшие конечности в разные стороны, чтобы не грохнуться оземь. С глухим стуком дверь захлопнулась за мною, подтянутая к электромагнитам в косяке пружиной доводчика. Я осмотрел серую улицу: в глубине её укрывались зябким рассветом клочки тумана, засасывавшие многоэтажные человейники на горизонте в неясный водоворот. Граждане ещё прятались по своим жилым ячейкам, досматривая последние сны, и только в мусорке рылся бомж, безнадежно выискивая в бесполезном хламе что-нибудь стоящее. С тех пор, как органические отбросы из-за отсутствия еды практически стали редкостью, отовсюду повылезали предприятия, специализирующиеся на повторной переработке твердых бытовых отходов, которые стало значительно проще утилизировать и находить им последующее применение, раз они не измазаны в дерьме. В нашем городе почти все микрорайоны уже давно были подключены к системе вакуумных труб, ведущих к ЦМПЗ, а в новых домах избавление от мусора стало довольно простым делом: как правило, в прихожей возле входа в стене располагается закрытое маленькой круглой дверцей отверстие, куда просто вываливаешь в измельченном виде все, что тебе не нужно, и остатки твоего мусора, будь то дырявые трусы или пластиковые бутылки, втягивает внутрь, а дальше автоматика распределяет ошмётки твоих бывших вещей по дальнейшим резервуарам и субсистемам, смотря под какую категорию он попадает. И только наш район, один из наиболее отсталых, до сих пор не пользуется благами цивилизации, а жители, подобно скоту, вынуждены мириться с такими вот помойками, укрытыми с трёх сторон профлистами.

Невольно вздохнув от осознания социальной несправедливости, я зашагал в сторону остановки. Воздух вытягивался струйками пара из ноздрей; морозец слегка надоедливо щипал щёки, напоминая о времени года. Голые ветки плетьми висели обречённо вдоль искривленных, будто от последствий полиомиелита, стволов. Серые старые панельки, выстроенные в неровную шеренгу по сторонам от хмурой улицы, с разводами и пятнами отвалившейся штукатурки на кислых фасадах похмельно провожали меня взглядами чёрных окон: наш район ещё, видимо, нескоро коснётся программа генеральной реконструкции. Над пустой дорогой супергеройской тенью пронесся полицейский дрон. Мои подошвы шаркали по асфальту; ладони, сжатые в фиги, грелись в кармане. На остановке сидела женщина средних лет, погруженная в свои мысли, а чуть сбоку парил из карманной свистелки подросток лет семнадцати с квадратной челюстью, едва заметно покачивая прямоугольной головой в такт музыке, что звучала у него в голове. Последний ждал городской транспорт после ночи у подруги, ежу понятно, а женщина, вероятно, вахту, как и я, – кажется, я уже встречал её тут. Подкатил электробус без водителя. Небольшой экран возле входа в салон потребовал поглядеть в датчик опознавания сетчатки глаз. Я пропустил женщину, потом забрался внутрь сам. Автобус плавно отчалил от остановки, ровно и без тряски двигаясь по дороге. Парень продолжал покачивать подбородком на краю бетонной площадки, не глядя на нас. Дороги мы так и не научились строить нормальные – так хоть импортные шины да подвеска нового поколения незаметно для пассажиров поглощают неровности и кочки. Я опустил свой зад на ближайшее кресло и, зевнув, прикрыл глаза, чтобы, пока автобус едет, не видеть эту сплошную мёрзлую серость.