Привет из 70-х

Монолог второй

В мире ничего не берётся из ниоткуда, как я уже имел наглость сбанальничать. Второй закон термодинамики распространяется и на политические коллизии, и на исторические кардиограммы, разветвляющиеся от решений значимых людей. Причины настоящего кромешного тарарама выкладывались многоходовочками предыдущей власти на протяжении первых четырёх десятилетий нынешнего века упорным курсом собственного, особого тернистого пути: вместо того чтобы предпринять усилия помириться с окружающей нашу страну планетой и перенять те многочисленные прогрессивные тенденции, что можно было еще попытаться внедрить на родине эффективными реформами, мы тащили сизифов камень по крутой тропе под презрительными взглядами соседей. У нас своя дорога, заявляли кормчие, повторяя слово в слово бредовые выкладки мямлющего старца, ведшего свой одурманенный народ, сплошь состоявший из леммингов, за трелями гамельнской дудочки куда-то вспять, во времена второй половины века XX, наверное, а может, и еще раньше, пережевывать в стотысячный раз изъеденные молью и покрывшиеся пáтиной сентенции лысого дедушки, лежащего ныне, подобно пушкинской царевне, в хрустальном гробу в Историческом музее. Мы покорным стадом баранов, численностью в полтора десятка миллионов голов, молчаливо следовали по коридору из железных прутьев в воняющие навозом хлева, питаться протухшим сеном и пить мыльную воду, и лопали с удвоенным энтузиазмом, радуясь хотя бы этому; пастухи, вооруженные автоматическими карабинами, завёрнутые в броню, с грозными касками на очищенных от лишних мыслей головах, охраняли нас по периметру загона. Попробуешь рыпнуться, и в черепушке образуется аккуратненькая дырочка, и парнокопытные коллеги по стаду пройдутся по тебе, затаптывая в грязь твоё серебристое руно.

Так и бредём строем по особому пути…

Император пытался обмануть смерть. Доктора разрабатывали методики продления его жизни. Предлагали даже пересадить голову на более молодое тело. Но исход операции был неизвестен: технология до сих пор оставалась необкатанной у нас, а за рубежом он рисковать здоровьем не желал, опасаясь покушения, и становиться доктором Доэулем тоже не собирался, и в конце концов отказался от пересадки. Его кормили простоквашкой и кашами из злаков в сочетании с умеренными физическими нагрузками, а отнимавшие столько времени и сил обязанности передали премьер-министру. Когда в 44-м году лидер нации перешёл из состояния здравствующих в мир усопших, люди, особенно пожилые, прожившие большую часть отпущенного им срока при бесконечных потоках его искромётной лжи, искренне радовались сквозь показушные слёзы мнимой печали. Однако смерть предводителя геронтократической шайки еще не означала никаких изменений для черни вроде меня: его заместитель счёл себя достаточно зрелым, чтобы принять бразды правления в свои цепкие руки. Однако изменения пришли с неотвратимостью рока. Его собратья по цеху, из той же партии, решительно подключились к битве за корону и жирные придворные синекуры. И к тому же поднялось бурление со дна придавленной сильным ногтем представители оппозиции, что сообразила воспрянуть в такой момент и предпринять упускаемые на протяжении всех предыдущих десятилетий возможности захватить власть и устроить очередную попытку революции. В отличие от вялых беспомощных акций начала века, завязались столкновения всяких противодействующих сил и нешуточная политическая потасовка. В воздухе витали идеи, как обустроить жизнь. Кто-то призывал повернуть к Западу, кто-то предлагал повернуть на Восток. Но Восток сам повернулся к нам, почувствовав ослабление элит и номенклатуры в окруженном кирпичной стеной сердце соседа. Коварно и хладнокровно вынашивая планы интервенции и мгновенного захвата земель, потомки идеологии Мао стремились по-быстрому сколотить Великую Китайскую Империю. Набросали план, генералам в хаки поручили выполнение. В недельный срок Китай оккупировал Монголию, вторгся в Приморье и захватил контроль над крупнейшими городами Восточной Сибири и Чукотки, развертывая наступление до самого Ледовитого океана и на Запад. Кабинет обороны тут же отправил несколько эшелонов отбивать атаку, но наши силы были отброшены назад: враг хорошо подготовился, зайдя со стороны, куда не приходило в голову вторгаться их предшественникам. Они учли всё: наступающие морозы, слабые места. Им требовались ресурсы и много земли, где можно будет и дальше развиваться: к тому времени Китай окончательно превратился в экономику номер один в мире и глубоко распространил геополитическое влияние по всей Азии. Им не требовалось водружать красный флаг над Кремлем, рассудив здраво: Европе – Европеево, Азии – Азиево. Довольно и азиатской части России – к чему тратить ресурсы на взятие Москвы, которую будут оборонять из последних сил? Первоначально они планировали лишь ограничиться сладким кусочком Приморья и Камчатки, но сибиряки сами заявили об отделении и пожелали стать китайской провинцией, надеясь, что их положение улучшится, когда они вольются в ВКИ. Ну а дальше вы и сами можете легко всё представить. Саудиты, объединившись с азербайджанцами, отхватили Юг и оттяпали Чечню, Дагестан, Краснодарский край, Ростовскую область, Ставрополье, а заодно и большую часть Армении, и Север Грузии… Вслед за тем Украина вероломным и ударным наступлением аннексировала бывшую провинцию Крым. Сепаратистски настроенные татары и башкиры на этой волне объединились в татаро-башкирскую республику и заявили о полном суверенитете, провозгласив независимое от центра самоуправление, угрожая открытием границ узкоглазым с востока. Мы не успевали отправлять войска во все стороны, и нас били по всем фронтам. И никакие ядерные запасы не сыграли особенной роли, когда весь мир ополчился против нас, ведь вооружение устарело, а танки обречённо проржавели. Правительство показало себя беспомощным и никчёмным сборищем сморщенных сморчков без яиц, не способных даже остановить распад страны.

Когда дым от пожарищ и боёв рассеялся, вопрос о территориальном устройстве Новой России был полностью улажен. Все, что осталось от принадлежавших нам некогда бескрайних пространств и угодий, теперь укладывалось в границы формации, начинавшихся от Астрахани и Волгограда на юго-востоке: выше тянулась Самарская область, Чувашия, Кировская губерния, пока эта часть родины не заканчивалась на Дальнем Севере у поселка с символическим названием Мгла: на Западе и Севере все осталось без изменений, даже на Калининградскую область никто не позарился. В общем, буря утихла, и с тех пор прошла уже половина человеческой жизни: в описываемые времена я был маленьким мальчиком, плохо соображавшим, что происходит вокруг: у меня-то всё шло прекрасно: сияло солнце, детство играло яркими красками. А во главе государства встала новая шайка проходимцев-патрициев, продолжавшая набивать свои карманы, а не заботиться о плебеях. Новый президент даже чем-то походил на старого, такой же невысокий, лысенький, но он был гораздо более обрюзгший и коренастый: бульдожьи щеки, круглые очки, толстые пальчики: в народе его сразу же прозвали Пончиком. Мы, я подразумеваю простой народ, продолжали жить так же убого, как раньше, и я не планирую подробно останавливаться на этом, а если и распространяться на тему уровня жизни рядового человека, – послушайте, мы же не знаем, как можно жить по-другому. Да и не думаю, что раньше могло быть сильно лучше. Напротив, убежден, что технический прогресс таки облегчил жизнь каждого индивидуума (если раньше позволить себе жизнь во дворце могли лишь редкостные вельможи, то теперь каждый мог возвести себе какие угодно распрекрасные цифровые чертоги). Что там у других, более развитых цивилизаций? Вы знаете? Я – нет. То есть мы, конечно же, представляем, что у этих, на Западе, наверное, всё благороднее и благополучнее, чем у нас, всё чинно и опрятно, но туда – нам не по пути, это таинственное нечто мы не щупали и не ведаем, каково оно на вкус. Для нас норма – суровая «Красная пустыня», наши женщины – реинкарнации Моники Витти, наши индустриальные пейзажи всё ещё напоминают открытки Стивена Лоури и кубистические экзерсисы Фернана Леже (эти художники порой подозрительно далеко и прозрительно глубоко могли заглянуть в будущее, подковырнув своё унылое настоящее). Нашему очередному несменному лидеру, пожалуй, удалось то, к чему он стремился: сделать настоящее продолжением прошлого и его вымученным воплощением в соответствии с госпланом. Вообразить иное будущее нам недоставало воображения. Зато виртуальная реальность увела нас в цветной мир зыбких миражей. Так мы перестали замечать разруху и привыкли жить в безликих, клонированных утилитарной насмешкой архитекторов-троллей крысиных клетках с треснувшими фасадами из дешёвой облицовочной плитки, с ржавыми подтёками по швам или выцветшей посеревшей штукатуркой.

Автобус подкатил к заводу, и все пассажиры гуськом поплелись к раскрытым дверям. Кто-то потряс меня за плечо, и я обнаружил, что проспал целых двадцать минут и теперь чувствовал себя намного лучше. Пашкевич, который и разбудил меня, семенил впереди, бурча про себя: он вечно казался недовольным и постоянно выражал разочарование жизнью, словно грустный арлекин с полотна Пикассо. Толпа втекала через главную проходную двумя тонкими очередями: мальчики налево, девочки направо: всем приходилось на пару мгновений останавливаться перед считывателями сетчатки глаз: идентифицировав личность, поручни раскрывались, пропускали тебя и тут же грубо замыкались перед следующим, и процедура повторялась.

Полагаю, каких-то пятьдесят лет тому назад люди проживали свои жизни в страшных мучениях и в чудовищном издевательстве со стороны властей. Не существовало электронных определителей личности по радужке глаз, а документы приходилось хранить на бумажных или пластиковых носителях в надежном месте, чтобы не дай боже потерять их. Деньги, и те печатались на бумаге и хранились в наличке или на пластиковых картах. Вспоминаются всякие истории из начал века о мошенничестве и воровстве с этих карт. Правда, частично средства можно было хранить и в цифре, но аналоговые носители все ещё сохраняли решающее значение. Портативные устройства для коммуникации представляли из себя неудобные брусочки, что приходилось таскать в кармане и постоянно подзаряжать, и весили они как кирпич, а информация проецировалась на крошечные пяти или шестидюймовые экранчики – и что ты там разглядишь, на этом убожестве? Современные комы легкие, незаметные, мощные и, как правило, носятся на ремешке: главное, чтобы одной стороной встроенные датчики касались кожи, и тогда все необходимые тебе данные будут отображаться прямо в мозгу, передавая информацию через сеть капилляров или нервы: долой мониторы, компьютеры и электроды: людям творческих профессий стало намного проще работать и отправлять информацию в Сеть. Появилось много разных моделей комов, кому что нравится; одни предпочитали их в виде часов, другие в виде очков, браслетов; их вшивали под кожу, изготовляли в форме вибраторов. Многие девушки и женщины вставляли их в промежность, чтобы заводиться и кончать при любой подходящей возможности; особенно похотливые докупали второй, подсоединяли к первому и вставляли в другой проход, чтобы испытывать двойную эйфорию от постоянного возбуждения и оргазмов. Некоторые мужчины тоже пользовались ими для сексуальных утех. Но я не из таких: мне как-то больше по душе реальную бабу щупать, чем витать в виртуальных эротических эманациях озабоченного, как никогда раньше в истории, человечества. Работали и подзаряжались комы от тепла человеческого тела – привет литий-ионным аккумуляторам! А что произошло с Интернетом и как он трансформировался к нашему времени – в этом вы и сами по ходу дела разберетесь, иначе мой теперешний рассказ растянется слишком надолго. Остается добавить лишь, что комы записывали звук, изображение из глаз, историю просмотров и запросов, все действия человека в облачные сервера, согласно правительственному постановлению о работе и фиксации, и запись шла с момента установки кома до его фактического выключения непрерывным потоком. Эти данные хранились в бездонных информационных колодцах, принадлежавшим государственным или частным компаниям. В нашей стране все они, разумеется, подчинялись правительству. Файлы хранились в течение 30 лет, а потом могли стираться по желанию пользователя, или вы сами с помощью особой программы могли отсортировать данные и оставить наиболее ценные воспоминания для потомков. Да, чем-то напоминает древний фильм на эту тему, со стариной Робином, «Окончательный монтаж». Вы можете возразить, мол, такое чипирование делает всю жизнь прозрачной, и возмутиться: как существовать в мире, где нет приватности, и в чём-то будете правы. Кто угодно за определенную плату мог вломиться в твою жизнь и накопать гору компромата на тебя, выуживая наиболее нелицеприятные вещи, например, когда ты трахаешься, или срёшь, или блюешь, или пердишь в публичном месте, или ковыряешься в носу, вытягивая из него козявки, или моешься в душе: чёрт возьми, этого животного дерьма и клейких жидкостей в нас всё еще будь здоров. На самом деле всё обстояло не совсем так: распространять такой компромат без ведома владельца контента было трудно, поскольку общество порицало подобную практику, и правительства многих стран вынуждали компании-провайдеры внедрять алгоритмы, позволяющие замыливать те или иные действия, что являлись компрометирующими, демонстрировали аморальное поведение, обнажёнку, насилие или просто шокировали. Кроме того, каждый понимал, что круглосуточно находится под колпаком полиции, а подобные ей государственные службы могли в любой момент увидеть и узнать, что творится в твоей голове, чем ты занимался и чуть ли не о чём думал на протяжении последних дней, месяцев и даже лет… Чёрт, да всем стало просто плевать. Когда все друг за другом могут наблюдать, паноптикум перестает быть паноптикумом. Общество программировало само себя на открытый и в то же время более пристойный образ жизни. Стали появляться люди, с малых лет жившие с этой системой: у них не было другого выбора или понятия, что можно существовать как-то иначе… И у такого полномасштабного внедрения в человеческое сознание с помощью технологий есть, пожалуй, другое, наиболее ценное свойство: зная, что за тобой постоянно следит Большой Брат, человеку становится всё труднее заниматься преступлениями и проворачивать тёмные делишки: 99,9 процентов населения осознанно отказывались от противозаконных действий в пользу послушания кодексам: уголовного, гражданского, трудового, нравственного. Человеческого, в конце концов. Мы всё дальше уходили от приматов и всё ближе следовали к коллективному разуму, ну, или обыдлялись до состояния стада баранов – есть и такая точка зрения на изменения, произошедшие с нами всеми, и она заслуживает рассмотрения, как и права на существование.

Что-то опять меня понесло неведомо куда, дражайшие. Я размышлял обо всем этом, пока переодевался и готовился к работе. Потом занял место у станка и приступил к исполнению служебных обязанностей. Не прошло и получаса, как меня позвали к начальнику цеха. Звали его Антон Сергеич, и ему уже исполнилось около 60 лет от роду. Хороший мужик, старой формации. Похож на столп общества с одноименной картины Георга Гросса. Он щеголял с серыми усами, седые волосы были зачесаны на правый бок плоским плавником. Он даже повязывал галстук, пожалуй, единственный на всём заводе. Заходя в кабинет, я увидел, что Сергеич сидел за столом и что-то выискивал на мониторе старого десктопного компьютера, с которого контролировал весь производственный процесс. Меня попросили прикрыть дверь.

– Здорово, начальник! Зачем звал? – спросил я.

– Присаживайся.

Он как бы нехотя пожал мою руку безвольной клешнёй. Выудил из-за пазухи пачку сигарет, поджёг одну из них и выдохнул облачко дыма. Сто лет не видел, как кто-нибудь курит.

– Что случилось, Антон Сергеич?

– Случилось то, что сверху пришло распоряжение о модернизации цеха. Завтра, нет, даже сегодня вечером прибудут новые роботы, и нам велено сократить часть персонала и в кратчайшие сроки приступить к монтажу нового оборудования. Прости, но ты подпадаешь под сокращение. С завтрашнего дня ты уже не работаешь у нас. В конце дня можешь получить в бухгалтерии полный расчёт. Рекомендую сразу же встать на учёт в центре занятости и подать заявление на пособие по безработице, пока будешь искать другую вакансию.

Ухмылка, игравшая в ту минуту на моих губах, моментально исчезла. То, как он поступил со мной, было в высшей степени человечно: обычно о том, что тебя увольняют, узнаёшь из сухого имейла, присланного в конце дня, и тебе даже ничего толком не объяснят: уволенного просто вынуждают забрать вещи из личного шкафчика, и можешь валить на все четыре стороны.

– Послушай, Сергеич, но у меня, чёрт возьми, дети… И жена! Чем я должен оплачивать коммунальные платежи? Чем кормить семью? Ты меня сейчас уволишь, а как мы будем дальше-то жить?

– У тебя жена работает? Работает. Ну, значит, первое время вы как-нибудь продержитесь. А потом просто найдешь себе другую работу. Не делай из этого трагедию.

– И куда я пойду? Ты знаешь, сколько мне лет?

– В таксисты можешь пойти. В слесари. Это востребованная профессия. Наведи справки на бирже труда, в конце концов. Полагаешь, я по собственной воле тут решил подсократить рабочий люд? Так меня самого могут сократить в любой момент. Поставят вместо меня компьютерную программу, которая будет управляться с роботами куда эффективнее Сергеича, и всё, тю-тю. – Начальник развёл руки в стороны, показывая наглядно, как это произойдёт.

Я выкатился из его кабинета, доработал до конца дня с угрюмым видом, никому ничего не сказав. Завтра они все вернутся за свои станки и даже не заметят моего исчезновения. Ну, Никита Пашкевич разве что может поинтересоваться, а остальным насрать. Кореша, тоже мне. Я сгрёб барахло из шкафчика в кучу и тут же всё выбросил: своего хлама набралось столько, что девать некуда. Напоследок вынес из цеха половину флакона: пусть ставят своих проклятых роботов. Роботы не станут воровать жратву… Перед уходом домой, не прощаясь с ребятами, заглянул в бухгалтерию, где сверился с наработанными за месяц часами, а они удостоверились, что нет штрафов, и перевели на мой счёт полагавшуюся сумму: 35 000 дублей – на такие деньги не разгуляешься. Закончатся за пару недель самого скромного существования. Чернее тучи, вернулся в цех, окинул взглядом помещение, где потерял десять лет своей жизни, погладил свой шершавый, весь в царапинах, устаревший станок, просившийся на покой, и через проходную вышел вон одним из последних. Мощные качки в серых униформах заносили внутрь новое оборудование в картонных коробках, и всё внимание охранников было обращено к этим молодчикам, и никому в голову не пришло меня досматривать: так я проскользнул незамеченным.

Морозец крепчал. За день выпал снежок, и дворник чистил обочины и тротуар, но только возле ворот завода. Свинцовое небо висело низко и грозно. Уличные фонари выстроились в нахохлившуюся цепочку пухлых кур и подмигивали мне оранжевыми глазками по ходу приближения к ним. Вахтенный автобус уже уехал, и пришлось топать до дома пешком. Это займет около часа: жаль, я не ездил на работу на велосипеде, как некоторые коллеги, а предпочитал исключительно фабричный транспорт. Это последняя шутка, что сыграл со мной завод. Меня исключили из рабочего состава. Даже если по какой-то прихоти завтра мне вздумается явиться сюда с утренней сменой, поручни проходной не раскроются передо мной, ведь сканеры радужки уже не узнают мои глаза.

В ушах раздался звонок от жены. Наверняка ей уже всё известно! Вот чёрт! Сожрёт с потрохами. До чего можно быть стервой! Пришлось ответить.

– Привет! – произнесла она довольно бодро; фоном я слышал, как рядом возятся дети: наверняка делали уроки и приводили в порядок выводы по каким-нибудь задачкам. – Как ты там?

– Да так…

– Ты идешь домой?

– Знаешь ведь, что да.

– Угу. Тебе бы просить доплату за сверхурочные. Напиши своему начальству, пусть доплачивают за дополнительное время, раз из-за них тебе приходится задерживаться.

Ещё не знает. Какое облегчение.

– Хотела попросить, чтобы ты хоть сегодня никуда не сворачивал по пути. И не вздумай играть! Дети заждались тебя совсем. Они вчера спрашивали: почему папа все время работает? Я вроде тоже вкалываю, между прочим, но никогда не задерживаюсь допоздна, как некоторые! Ну всё, мы ждем тебя. Пока!

Я шагал по обочине, сочиняя про себя объяснения своего бедственного положения, подыскивал слова, выгораживающие меня. Пытался представить, куда пойти дальше, и ничего не мог придумать. Одно хорошо: хоть будет несколько дней передышки. Представил, как она станет плакать и горевать, ломая себе руки, и причитать, за что ей такой горемычный муж, – так она делала при любом удобном случае. Я шагал, повесив голову. Мимо проносились редкие электромобили.

Пока я иду, а окружающий пейзаж ничего интересного из себя не представляет, тут вам, пожалуй, любопытно будет узнать, кто я, собственно, таков? О, я представитель людской фауны, настолько посредственный, настолько обычный, что даже неловко. Я далёк от лучших представителей рода человеческого до такой степени, что, пожалуй, мышь ближе по физическому развитию к орлу. Что же, пора представиться, пожалуй? У меня старославянское имя – Милен Хрумин. Пригожим летним днём за четыре месяца до описываемых событий мне стукнул сорок один год. Всю свою раздолбанную жизнь я прокантовался в этом зачуханном городе. Не стану даже произносить его название, чтобы не навевать тоску лишний раз. Подпишем его городом N, переняв традиции старинных русских прозаиков столетия XIX. Население у нас около ста тыщ человек, и большинство из живущих сталкивалось друг с другом на улице не по одному разу за год. Раз уж говорим о моей жизни, мне придется упомянуть и о нововведениях в образовании. Они уже вошли в нашу жизнь, когда я родился: образование стало полностью бесплатным, даже для обучающихся в высших учебных заведениях. Школы упразднили, и ходить на уроки стало необязательным. Дети получали знания и навыки благодаря обучающим программам, одобренным Министерством образования, функционирующим при помощи комов. Но чтобы жизнь мёдом не казалась, детям приходится закреплять знания с помощью практических занятий – и тут уж родители поневоле вынуждены подключаться к процессу, контролировать чад и подсказывать им. Считалось, что таким образом можно определить, чем он захочет заниматься в зрелости. Проблема в том, что немногие могли понять, для чего они созданы, вплоть до старости. А даже в старости человек мог сменить множество видов деятельности и не найти себя. За свою молодость обеспеченный человек мог пройти курсы нескольких престижных университетов. Комы упростили приём и потребление полезных и не очень знаний настолько, что для любого представителя нынешнего поколения, если он, конечно, не слабоумный, выиграть главный приз, допустим, в псевдоинтеллектуальной викторине вроде «Как стать миллионером», проще пареной репы. Спросите меня сейчас, в каком году Моцарт написал «40-ю симфонию» или сколько братьев было у Льва Толстого, как их звали и чем они все занимались при жизни – отвечу вам без запинки. Все семь частей нетленного романа Пруста, «Илиада» Гомера и даже «Улисс» Джойса при желании могут быть прочитаны за секунды, и программа аналитической обработки литературных сведений мгновенно поможет выдать выжимку фабулы и главные идеи, заложенные в том или ином произведении. Вся библиотека мира, от древних греков, римлян, славян и до Хлебникова и Жупелова, испекающих по роману каждые три месяца, у меня в мозгу. На новых авторов можно оформить подписку, старые – бонусом. Хочешь нарисовать химическую формулу ибупромецитила или, еще лучше, воссоздать её трёхмерную модель? В эту же секунду все кружочки и многоугольнички с ответвлениями в нужных местах сразу же вырисовываются в голове. Основные формулы уравнений вероятностной математики? Без проблем – всё, что пожелаешь. Вообразите этот массив данных, хранящихся, фигурально выражаясь, в оперативной памяти каждого из нас благодаря комам. Стоит подумать о чём-то – и ответ уже на языке. Но сдать экзамены практически! И получить диплом – такая задача была слишком многим не по зубам ввиду невыносимой, невозможной, нестерпимой дороговизны самой процедуры, а не по причине сложности (большую часть средств учебным заведениям приходилось переводить в госбюджет, и ими государство наполняло казну). Накопление и вкладывание денег в это мероприятие стало смыслом жизни многих родителей со средним и низким достатком. Цифра уравняла всех людей в способностях оперировать легкодоступной информацией; но богатым людям по-прежнему требовалось как-то выделяться из общей массы и заявлять о своей привилегированности, вот общество людей с деньгами и придумало этакий регулятор: да, твои способности могут быть великолепными, но без диплома, заверенного блокчейном престижного университета, двери в королевство обеспеченных и довольных жизнью людей не откроются. Поэтому многим из нас приходилось прозябать на задворках цивилизации. Так случилось и со мной. Денег, накопленных моими родителями, хватило лишь на сдачу окончания курсов в небольшом второсортном техникуме, и я получил низкооплачиваемую специальность. После восемнадцати я начал вкалывать в автомастерской и сменил несколько частных контор, зарабатывая кое-какие гроши то разнорабочим, то автослесарем, то водителем, и некую сумму даже удалось отложить на счёт в банке. Дело шло к тридцатнику. Спроси меня сейчас, чем именно я занимался всё это время, и мне будет непросто ответить. Однажды на вечеринке у друзей встретил Клару. До этого дня с девушками у меня не очень ладилось, а с нею отчего-то пошло как по маслу: мы быстро нашли общий язык и влюбились друг в друга, и через пару месяцев уже стали жить вместе, а потом и поженились. Она моментально понесла, и вскоре я стал отцом. Мы взяли нынешнюю квартиру в долгосрочную ипотеку (к описываемому дню мы её, к счастью, погасили), и это, пожалуй, наше наиболее значительное достижение за десять лет совместной жизни. Сначала родилась Лайла. Вскоре после этого Клара забеременела Рафаэлло, и мы оба понимали, что потребуется определенный прогресс, чтобы обеспечить детей достойным образованием, чтобы им не пришлось, подобно нам самим, влачить жалкое существование в нищете. Пришлось покопаться по сусекам, выскрести все наличные средства. Пришлось взять ссуду в банке. Тогда я смог сдать ещё один технический экзамен и поступить в L@rn на службу, чтобы увеличить доход семьи. Там я проработал четвертую часть жизни. Мы взяли за правило откладывать минимум шестую часть зарплаты на покупку диплома для детей. И снова, если вы спросите, как именно прошли десять лет семейной жизни, то я с трудом вспомню даже два-три примечательных случая, настолько серо и однообразно промелькнули они мимо меня.