– А ты откуда знаешь? – Инженер понимал, что обращаться к более старшему и опытному Слесарю нужно на «вы», но не собирался этого делать, чтобы окончательно не развеять иллюзию собственного руководства, Слесарь-то ему «тыкал».
– А я ходил на ее лекции, когда сам вел научную деятельность. Это сейчас я слесарь, а раньше был доцентом технических наук в области электромагнитных волн.
– Чего?
– Электромагнитных волн. У тебя же, наверное, высшее образование, должен бы знать об электромагнетизме.
– Да нет, я знаю. Просто другое непонятно, – сказал Инженер, все-таки сев на диван. В окно с новым порывом ветра посыпалась мелкая снежная крошка. Единственным источником света был фонарь, стоявший на полу, входивший в штатное снаряжение рабочих. Снег за окном в этом свете казался темным живым существом, пытавшимся влезть в комнату, – если вы ученый, – он передумал и все-таки перешел на «вы» – ученый же, – то почему здесь работаете?
Слесарь крякнул и подтянул муфту.
– Ну вот, кажется, не капает. Не понимаешь? Твое поколение просто воспитывалось на других ценностях. Вот ты наверняка закончил какой-нибудь крутой университет на деньги родителей-бизнесменов. Наверняка твоя дипломная работа не стоит выше тройки, а если и стоит, то лишь потому, что папа знаком с деканом. Когда ты тут появился впервые, то наверняка был такой важный, будто знаешь все на свете. Вас там наверняка учили, что важно не образование и реальные знания, которые ты можешь применить, а статус, который дается образованием. А то, что ты ни хрена по факту не знаешь – не так важно, пускай об этом думают подчиненные. Но зато, если тебя завтра уволят, потому что кто-то более важный захочет поставить своего сыночка на твое место, то ничего не изменится, кроме твоих собственных проблем, потому что таких как ты – полно. А мне еще надо будет замену найти: работников, готовых трудиться в старом городе, очень мало. К тому же, я всегда смогу работать таким же, вот, как ты инженером, который только и умеет, что сидеть на диване. А ты муфту на трубу без дополнительных навыков не сможешь наложить.
– Вообще-то это не так, – с обидой сказал Инженер, – я закончил университет с дипломной работой на пять, причем сам, без помощи родителей.
– Ну, тогда ты молодец, – ответил Слесарь, – а я стал слесарем тогда, когда надо было кормить семью, а ученым задерживали заработную плату за четыре месяца. Слесарем же можно было помимо официальной работы еще и подрабатывать. Люди, когда уставали ждать официальной помощи и не имели денег, расплачивались со мной молоком и колбасой, полученной по талонам. А у меня тогда была жена и двое детей, и их надо было кормить. Один из них, кстати, выучился на инженера и живет в Городе-Доме, а о родителях и думать забыл. Занимается внутренними разводками. Дочь заканчивает учиться на медсестру на юге.
– Мне теперь надо извиниться за то, что у вас не сложилась жизнь? – спросил Инженер.
Слесарь-ученый что-то буркнул про себя, вслух же сказал:
– Не надо. Ты извини, если я тебя обидел. Пойду, открою кран на чердаке и постучу по трубе. Как услышишь, посмотри, потечет вода или нет. Если муфта будет мокрой, стукни три раза. Если нет – четыре. Хорошо? Справишься?
Не дожидаясь ответа, Слесарь вышел в коридор и хлопнул наружной дверью.
– Вот придурок, – пробормотал Инженер.
Складывалось ощущение, будто Слесарь специально устроил эту протечку для того, чтобы немного почитать мораль, в счет каких-то своих старых обид.
Инженер достал телефон и посмотрел на экран. Связи не было – плохая погода делала и без того неустойчивую работу мобильных телефонов невозможной.
Огляделся.
Сложно было представить, что в этой квартире жила женщина. Во всяком случае, в такой темноте, с ободранными стенами и грязным потолком, без люстры и картинок на стенах. Все знакомые девушки Инженера завешивали стены коллажами, столы были завалены кучей вещей. Может быть, и здесь когда-то было нечто подобное, но прямо сейчас в это не верилось.
Сделав круг по комнате в поисках связи, Инженер остановился возле шкафа, где за стеклом прятались железные ребра.
Какая нормальная женщина будет держать в шкафу скелет? Кто знает, что тут еще?
Инженер открыл шкаф и внимательно осмотрел подобие человеческого каркаса. Ржавое железо: казалось, тронь, и развалится. Рядом с костями валялся пучок проводов, отрезанных от чего-то и уходящих в щель в нижнем ящике. Поколебавшись секунду, Инженер полез и туда, где обнаружил набор старых гигантских плат и какой-то черный прибор с вынутыми внутренностями.
Раньше скелет, очевидно, был более цельным и подключался к этой конструкции. Инженер щелкнул переключателем на приборе, но предсказуемо ничего не изменилось.
– Электромагнитных полей… – пробормотал он, и в этот момент раздались три железных удара у окна, настолько неожиданно и неестественно громко прозвучавших в пустой комнате, что Инженер подскочил.
Труба!
Он вернулся к радиатору и посмотрел на муфту. С нее ничего не капало. Взяв тряпку и протерев ей место ремонта, Инженер не обнаружил влаги и отстучал об этом в ответ.
За окном стемнело окончательно: четыре часа дня. В Городе-Доме не обращаешь внимания на умопомрачительно короткий день и непогоду: температура всегда одинаковая, а день от ночи отличается лишь уровнем освещения в строгих временных границах. Если не смотреть в окна, то можно легко забыть и о существовании осадков, и о низких температурах.
Быстрее бы вернуться туда.
Он приехал в Город-Дом для того, чтобы выйти из-под опеки отца, – вот что надо было сказать Слесарю, – в отличие от своего брата – настоящего золотого мальчика. Инженер хотел всего добиться самостоятельно. А то, что ему не нужно работать руками, сам Инженер не считал это недостатком.
– Придурок… – повторил, обернулся и замер. На него кто-то смотрел. То есть, конечно же не смотрел, но стоя у радиатора, Инженер видел очертания массивного шкафа, каких сейчас больше не делают, с открытыми дверцами, и казалось, что оттуда на него смотрят: взгляд будто изучающе скользил по молодому человеку.
– Фигня какая-то, – как молитву, отгоняющую нечисть, произнес Инженер, но от этих слов ощущение взгляда не исчезло.
Взгляд не был добрым или злым, он был оценивающим, таким как на него смотрели во время собеседования по видеосвязи, когда он только собирался переезжать сюда. Собеседовали двое: специалист по кадрам – милая с виду девушка с необыкновенно стервозным, как оказалось по приезду, характером и главный инженер – седой мужик, задававший вопросы не по профессиональной деятельности, а личные: одинок ли он, почему хочет переезжать, чем занимается в свободное время, – будто предполагал, что на вторую неделю Инженер сбежит отсюда со словами «Мне тут скучно!»
– Эй, тут кто-нибудь есть? – негромко спросил он.
В шкафу раздался высокий шипящий звук.
– Твою мать… – прошептал Инженер.
Хлопнула дверь, и послышались мягкие валеночные звуки шагов, а в коридоре заплясал свет фонаря.
– Точно не бежит? – спросил Слесарь, заходя в комнату и окатывая светом радиатор и Инженера с ним, – эй, с тобой все в порядке?
– Там, в шкафу…
Слесарь направил луч фонаря в шкаф. Все было по-прежнему, только кости ржавого скелета как будто стали шире, словно ребра раздвинулись, пропуская в невидимые легкие воздух.
– Что в шкафу?
– Не видите? Скелет стал больше.
– Тебя что, напугал прибор? Это не скелет, – Слесарь снова вернулся лучом к радиатору и пошел к нему, – это модель функционала интеллекта. Она – женщина, что здесь жила, предложила теорию… – посветив, Слесарь вернулся и сел на пол перед радиатором. Вгляделся, – о, вроде все здорово. Подождем еще немного. В общем, она предложила теорию о том, что мы воспринимаем мир и можем общаться между собой потому, что у нас сходная физиология, понимаешь?
– Не понимаю.
– Ну, если вкратце, она утверждала, что все наши ощущения базируются на том, что мы собой представляем. Грубо говоря, если процесс дыхания у нас был бы другим, то мы и понимали бы мир иначе, так как мозг воспринимает окружающее через нервные импульсы, в том числе и от легких. Мышление обусловлено, среди прочего, строением тела. Материализм. В наше время это было модно.
– Это не объясняет того, почему скелет стал больше.
– Да не стал он больше! Тебе показалось. Эта фигня была нужна для имитации движения костей во время дыхания. Подводились датчики, пропускался ток через кости, данные записывались и загружались в машину для того, чтобы дать ей понять, как надо ощущать мир посредством, в данном эксперименте, дыхания, чтобы после мы могли с ней общаться. Понял? Когда-то они действительно расширялись. Когда-то. Но тут же все обесточено, ты чего?
Инженер с сомнением смотрел в шкаф.
– Знаешь, – говорила Светлана, – а ведь я пыталась тебя воссоздать. Всю свою работу по изучению искусственной личности сводила к тебе. То есть к такому тебе, каким запомнила. Или хотела видеть.
Он продолжал ее гладить и смотрел за окно, туда, где неудержимо темнел короткий зимний солнечный день. Уже не было видно терриконов, труб завода, не было видно старого города и, тем более, далекой тундры. Начиналась пурга. Белый шум, отсутствие сигнала, который наступает по окончании программы вещания, заполнял окружающий мир.
– Зато, знаешь, если бы ты в свое время не пропал, у меня не возникло бы этой мысли насчет искусственного интеллекта. Правда, это сказалось на личной жизни: не знаю почему, но я не особо интересовалась мужчинами и детьми. Почему так потемнело?
– Погода испортилась, – ответил он.
– Правда, я не из скорой.
– Если бы я была верующей, то решила, что ты умер и после смерти стал моим ангелом-хранителем. Но нас всю жизнь учили, что бога нет, и разговоры о нем – лишь выдумки. Это в последние десятилетия все вдруг начали неистово верить, а я так и не смогла. Для меня бог – это что-то слишком абстрактное, чтобы быть уверенной в его существовании. Как ты думаешь, я теперь что, в ад попаду, если он вдруг есть?
– Ты же ученый, – усмехнулся он, – ученые в рай не попадают, даже самые верующие.
– Это Ломоносов – ученый. Мария Кюри, Эйнштейн. Ньютон. Те, кто заложили основу для других наук. Остальные – их последователи. Когда я умру, то никто не вспомнит о том, что я когда-либо была, ведь правда? Детей нет, с родственниками я не общалась последние лет десять с тех пор, как на пенсию вышла. Соседи меня терпеть не могут, говорят, что я сошла с ума, – Светлана вздохнула, – а я от всего этого устала. Может быть, они и правы. Может быть, и хорошо, что мы больше не встретились – ты бы разочаровался, если бы увидел меня такой. Ведь ты был таким ярким, все девушки тебе улыбались. Хотела бы я знать, что с тобой случилось.
Голос Светланы стал совсем слабым, ее руки едва заметно дрожали. Он сидел и смотрел на нее. Пожалуй, он тоже был благодарен тому мужчине. Он мог рассказать, что ее жизнь совсем не была никчемной, что открытие все-таки было совершено, и Светлана все-таки заложила основу новой науки, которую человечеству еще предстоит оценить. Но и этого не сказал, потому что чувствовал, что ей сейчас хочется другого.
Ветер бросил в окно горсть снега, и на секунду стало совсем темно.
– И что же, – нарушил тишину Инженер, – получается, в этом доме жили ученые?
– Ученые, чиновники, учителя. Интеллигенция. Видишь, какие тут квартиры большие? Такие квартиры давали ценным кадрам. Тут было очень уютно.
Инженер пожал плечами. Квартира, конечно, хоть и действительно была большой, но уютной точно не выглядела. Старой, неухоженной, но не уютной.
Пурга набирала обороты, ветер выл в вентиляционных шахтах.
– А вы здесь давно живете?
– С девятнадцати лет, – ответил Слесарь.
– А почему не уедете?
– Куда? В Город-Дом? Или на юг?
– Ну… куда-нибудь.
– А кому я там нужен?
– Ну, вы же можете развивать что-нибудь с вашим образованием. Стать начальником…
– Ты не понимаешь: современные начальники – это молодые люди в костюмчиках, которым нравится строить графики и выступать на совещаниях. Их поставили туда родители – бывшие настоящие начальники, желающие детям всего хорошего. Их отпрыски ничего не умеют, только перекладывать ответственность на подчиненных. Проект Города-Дома начал реализовываться двадцать пять лет назад, но его делали не вы, а мы. У вас бы это уже не получилось.
– Ну вот прямо вы.
– И я в том числе. Мы хотели сделать что-то грандиозное, пространство, где всем будет комфортно. Знаешь, сколько в этом было энтузиазма? А в итоге нам же и не нашлось в нем места, потому что с концом первого этапа строительства уже все изменилось, и туда тут же переехал новый директорат, их помощники, менеджеры, инженеры вроде тебя, и стали в нем жить. А нам взамен дали несколько премий. Хотя толку-то от них.
– Вы его разрабатывали?
– Не я автор идеи, если ты об этом, – сказал Слесарь, – но проект – это всегда коллективное творчество, и я принимал в нем участие.
– Но двадцать пять лет назад еще не было таких умных электронных систем.
– Ну, не совсем. Не было технологий, которые обеспечивали бы скорость вычислений, а представление о кибернетическом подходе к управлению жилым пространством очень даже было. Идея была в том, что Город-Дом сам управляет всеми процессами с точки зрения комфорта людей, регулируя вентиляцию, свет, распределяет движение лифтов самым рациональным образом и… ну, угадывает желания, что ли. Аналитическая система, которая понимает людей. Она была разработана и легла в основу управления Города-Дома, а уж потом ее решения перенесли на современные мощности.
– То есть, искусственный интеллект?
– Ее изыскания использовались, – Слесарь ткнул грязным пальцем в шкаф, – считалось, что компьютер, способный угадывать желания людей, должен иметь логику человека, которая возможна только при строении, аналогичному человеческому. Но это не искусственный интеллект. В смысле, не нечто разумное, скорее чувствующее. Мы ведь оцениваем комфорт сперва на уровне ощущений, а уже потом их осмысливаем, так? В этом и была идея: ощущение – первый уровень обработки информации, аналитика – уже второй уровень.
Инженер ничего не понял.
– Ну и как оно, работает?
– Это ты мне скажи, работает оно или нет, – сказал Слесарь, – я не знаю, я был-то в Городе-Доме после его сдачи всего раз десять, и то, когда нужно было попасть в аэропорт.
Инженер вновь взглянул на шкаф. Если это то, что послужило идеей для Города-Дома, то ему самое место в местном музее. Он туда ходил с Ирой, когда у той случился очередной кризис в личной жизни, в надежде заместить вакантное место второй половины. Там, правда, про искусственные интеллекты не говорили, но зато рассказывали об адаптивной системе автоматического управления городом. Вроде то же самое, о чем и говорил Слесарь.
Ирина родилась не в Городе-Доме, но довольно рано переехала туда и с тех пор выбиралась за его пределы лишь несколько раз. Свободное время она посвящала жизни модели из интернета, скрупулезно ведя несколько аккаунтов, и имела несколько тысяч верных подписчиков. Солярий, тренировки, работа, отдых в ресторане или клубе – вот жизнь в Городе-Доме, которая тщательно фиксировалась ею в сети. На взгляд Инженера – хорошая, интересная жизнь, раз ее можно показать другим. Она не нравится Слесарю? Разве лучше, чтобы было как в прошлом: коллективное творчество за светлую неосуществимую идею и болезни от плохой экологии в качестве награды? Сам Слесарь отнюдь не выглядел образцом успешного человека: небритый, с небольшим брюшком и красными глазами, все пальцы в заусенцах, унылая работа…
– А я не имею ничего против Города-Дома, – сказал Инженер, – там по-настоящему здорово. Жаль, конечно, что вам не дали в нем квартиру, но если хотите знать мое мнение, то благодаря вам он вышел грандиозным.
– Да кто бы спорил, – пожал плечами Слесарь, – ты, наверное, сюда каждый день с отвращением ездишь, дескать, грязное место с заброшенными домами. На твоем месте я бы так и думал. Другое дело, что все те люди, что создавали Город-Дом, жили прямо здесь, в холоде, в гниющих домах, где пахнет сыростью, и по полгода почти нет нормального дневного света. На мой взгляд, уже этого достаточно, чтобы относиться с уважением к этим развалинам.
Инженер не стал спорить. Чего он действительно не хотел, так это оставаться здесь дольше, чем требуется. Закрыв глаза, он представил, как тут жила та самая женщина, что пыталась придумать машину, которая что-то там чувствует. Сидела по ночам за тем столом, заваленным документами и слушала, как завывает ветер. Периодически заходили соседи, тоже какие-то местные интеллектуалы, пили чай из чашек с нарисованной на боках искусственной гжелью и разговаривали о науке. Во время демонстраций по государственным праздникам пели свои патриотические песни под гитару о предстоящей победе коммунизма. Как в будние дни стояла на остановке в ожидании пропахшего бензином автобуса, вглядываясь в пургу, а ветер пытался столкнуть ее на дорогу. Разве по такому можно было испытывать ностальгию?
Быстрее бы все закончилось, – думал Инженер, – и я бы пришел домой и принял горячий душ, чтобы прогнать это ощущение холода.
– Вроде все, больше уже не побежит, – будто прочитав его мысли, сказал Слесарь, – поднимусь в последний раз наверх и потом пойдем. А… да.
Он достал старый телефон, какие Инженер видел только в детстве и набрал какой-то номер.
– Девушка, машину через десять минут в центр. Улица Ленина 4. Во двор не надо, тут сугробы. Да. В Город-Дом. Хорошо, спасибо. Ну вот, видишь, – сказал он, возвращая телефон в карман, – машины еще как ездят. Только выйдет чуть подороже. Но ты ведь нормально зарабатываешь? Пойду, открою вентиль на полную мощность.
Оставшись один: парень подошел к сумке Слесаря и принялся складывать в нее инструменты – ключ, нож, обрезки прокладки, тряпку…
Этому мужику явно было обидно за то, что его жизнь не сложилась так, как того бы хотелось. Жаль, конечно, он вроде нормальный, но таких много, и он, Инженер, в их несложившейся жизни не виноват.
За спиной Инженера из шкафа снова раздалось сипение. Кто-то выпустил воздух.
– Почему ты не дышишь, когда он здесь? – прошептал Инженер.
Стараясь не скрипеть половицами, будто это могло спугнуть скелет, Инженер подошел ближе. Ребра как будто уменьшились в объеме.
Хлопнула наружная дверь.
– Ну что? – Слесарь резанул светом по лицу Инженера, – тебе все не дает покоя эта штука? Смотри, – он взялся за позвоночник модели и вытащил ее из шкафа, – Видишь? Оно уже давно не работает. Не подключено.
Обрезанные провода болтались в воздухе.
– Да, мерещится мне тут… А где сейчас разработчица этого… оборудования?
– Где-то в Городе-Доме, хоть ей дали там квартиру. Мы много лет не общаемся. О, ты уже все сложил. Молодец!
Слесарь вернул ржавый скелет на место и пошел за сумкой.
Инженер закрыл дверцы шкафа.
Раздался противный тонкий монофонический телефонный писк.
– Да… – ага. Спасибо, девушка! За тобой приехало такси. Пойдем, а то еще и за простой будешь платить.
Он затопал по коридору в направлении двери.
– А вы запирать не будете?
– Старшая по дому запрет. Я ей позвоню.
Дверь из подъезда словно вела в иной мир, состоящий из снега и ветра, с далеким-далеким призрачным домом напротив. Снег летел, казалось, со всех сторон, твердый и колючий, он неприятно ударил в лицо Инженеру. Все следы, ведущие к этому подъезду, уже были заметены.
– Ты иди, – сказал Слесарь, чиркнув зажигалкой в тамбуре и поджигая сигарету, казавшуюся чересчур тонкой в его огромных пальцах, – я сейчас, пока курю – позвоню, чтобы дверь закрыли.
– Так вас, может, подбросить? – спросил Инженер, натягивая капюшон на голову.
– Нет, мне тут два квартала пройти. Не сдует. Иди, давай.
– Ну ладно, – Инженер хотел было протянуть ему руку на прощание, но посмотрел на эти грубые пальцы и передумал, – до свидания.
– Угу, пока.
Снежная мгла окутала его, заползая в каждую щель: под капюшон, под перчатки, ветер вытягивал тепло из-под специальной современной зимней куртки. Ощущение, что еще чуть-чуть и стихия возьмет верх, было столь сильным, что Инженер, не выдержав, трусцой, насколько позволяли свежие сугробы, побежал в арку и, прорвавшись сквозь нее, как сквозь туннель, выскочил на свет фар прямо к старой ржавой колымаге, из которой оглушительно громко играла музыка.
– В Город-Дом? – у водителя была короткая борода и сигарета во рту. Никотином воняло на весь салон, а окна он, по понятным причинам, и не собирался открывать.
– Да, – Инженер упал на заднее сиденье, посмотрел вперед и опустил взгляд – видимость была такой, что лучше не думать о том, как они поедут.
– Понятно, – таксист нажал на газ, и машина, проскользнув колесами, взревела, сдала назад и с рывком поехала по улице, поднимая в воздух снег позади себя, – заработались?
– Ставили муфту на трубу в одной квартире.
– Ага, правильно. По-хорошему бы сделать капитальный ремонт, отремонтировать все трубы, и можно было бы жить дальше, а? Не всем же селиться в Городе-Доме, правда? Я думал, сейчас коммунальщики ремонтируют только то, что еще действует, а то, что уже нет – просто бросают. Но вы, я смотрю, все-таки налаживаете тут все понемногу?
– Да нет, мы тоже ремонтируем только жилой фонд.
– Да? А почему тогда в том дворе никто не живет?
– В каком смысле, не живет? – не понял Инженер.
– Ну, в свое время тут жили разные научные работники, которые трудились на производстве и, вроде, придумали что-то для Города-Дома. Но с тех пор, как их расселили, здесь больше никого нет. Уже лет двадцать.
– Не живет? – еще раз уточнил Инженер, – а кто отвечает за дом? Есть же старшая по дому.
– Какая старшая по дому? Все на балансе у администрации и официально законсервировано. Я уже пятнадцать лет работаю таксистом и знаю, где кто живет, а где – нет. Здесь точно никого. А что? Неужели незаметно было?
– Да… ничего, я просто об этом не знал.
– Ну…
Такси медленно миновало последнюю линию домов, выбравшись на финишную прямую к сияющему огнями Городу-Дому, и таксист сосредоточенно замолчал. Ветер свирепо и лихо с новой силой, закружил вокруг одинокой прокуренной машины, словно не желая выпускать ее из почти мертвого города.
Город-Дом изначально был организован таким образом, чтобы в течение двадцати минут было возможно добраться до любой его точки, если использовать кратчайший маршрут. Система лестниц и лифтов, служебные коридоры, широкие «улицы» и «аллеи» – как назывались прогулочные участки с панорамными окнами и рекламными экранами, чередующиеся с кадками с растениями и лавочками между ними. Для наиболее быстрых перемещений имелись грузовые лифты – вертикальные и горизонтальные, сделанные без заботы о комфорте людей, зато позволяя перемещаться буквально сквозь город, минуя людские очереди. Вся система работала как часы, и часто подавалась урбанистами, как серьезное преимущество Города-Дома перед обычными городами с предсказуемым трафиком, но без интеллектуального подхода к его регулированию.
Но время от времени, как сейчас, что-то шло не так.
– Может быть, вышлете еще одну тележку? – спросил врач скорой помощи, сидя на лавке под неуместной для данного климата пальмой и глядя в окно на то, как пурга затягивает окружающий мир, – у нас все-таки срочный вызов.
– Извините, – ответила девушка-оператор, не имеющая никакого отношения к медицине и логистике, – проблема не с нашей стороны. Подождите еще немного. Служба поддержки лифтов сообщает, что запустит застрявший через пару минут. Был программный сбой.
– У нас тут человек может умереть.
– Понимаю, – заученным голосом сказала девушка-оператор, – но проблема не с нашей стороны.
Будто с роботом разговариваешь.
Врач скорой помощи отключился и хлебнул кофе из картонного стаканчика, взятого в автомате рядом. Такие автоматы сейчас стояли повсюду, чтобы люди не тратили время дома на его приготовление.
– Пара минут, как говорят, – сказал он фельдшеру – суровой маленькой женщине, чья основная задача заключалась в том, чтобы отгонять родственников, обычно безуспешно пытавшихся помочь врачу, – ничего себе пурга снаружи!
За шесть часов, прошедших с начала смены, их дважды вызывали пожилые женщины. Одна – для того, чтобы ей поставили укол, хотя это не являлось работой скорой помощи, другой было просто скучно, и пока это не стало очевидно она заставила выслушать подробный рассказ о всех своих немалых недомоганиях. После пожилых женщин бригада скорой помощи оказалась в служебных коридорах, где человек упал на неизолированную трубу теплотрассы и получил ожоги – не сильные, но скорая помощь требовалась, чтобы зафиксировать место получения травмы для комиссии по охране труда. Последний случай был с наркоманом, который во время трипа выдумал, будто умирает. Не самый лучший день, и застрявший лифт, в некотором роде, был логичным его продолжением.