Сансара, тормози!

06. Зевнул так зевнул

Они пришли на прием всей семьей. Расселись тихо в приемной, раздели обоих детей. Даже с виду нормальные дети вели себя тихо, как мыши. Меня это здорово удивило. Его звали Абдаллах, и они с женой, когда записывались, слезно просили о срочном приеме. Глаша сказала, что надо брать.

У нас в приемной лежат фломастеры, карандаши, альбомы для рисования и раскраски. Ну и, конечно, целая вазочка с конфетками. Часто посетители приходят с детьми, и их надо чем-то занять. Детей же Абдаллаха ничем занимать не надо было. Предложенные раскраски были отвергнуты, и конфеты их тоже не заинтересовали, что было странно.

Глаша освободилась, и мы, оставив детей в приемной, пригласили родителей в кабинет. Абдаллах рассказал, что у них хорошая семья, чудесные воспитанные дети, что они любят друг друга, но вот после поездки на родину он вернулся сам не свой. Мир в семье пошел прахом. При полном отсутствии видимых причин их семья начала рушиться. Начались беспричинные ссоры, дети стали болеть, словно по эстафете. Один выздоровел – слег другой. И так уже продолжается более трех месяцев. Супруга Абдаллаха была русской, и звали ее Ольга. Сам же Абдаллах родом из Таджикистана, но уже пятнадцать лет живет в России. Работал плиточником, при отсутствии заказов он на своей старенькой Нексии занимался частным извозом.

Мне хотелось спросить Абдаллаха, как его называла мама в детстве? На память пришла история с одним дедушкой, который узнав, что у него родилась внучка, которую назвали Серафима, вдруг крепко задумался. И когда его спросили, чего такой грустный, он ответил:

– Да не грустный я. Просто не могу понять, как ее называть ласково: Сирочка или Фимочка? Все стали хохотать, чем здорово обидели деда. Но он тоже смеялся, когда ему подсказали, что ласково ее можно называть будет Сима, Симочка, Симуля. Так Абда или сразу Аллах его звала мама? – Абда! Иди кушать! – Аллах, ты сделал уроки? Нет, конечно! Мусульмане себе так не позволят поминать имя Аллаха. Ну Абдаллах, так Абдаллах.

Тут недавно к нам на прием записался Нуриахмет, когда он пришел, я два раза переспросил его, точно ли он Нуриахмет? Потому как лицо было совершенно рязанское, волосы светло-русыми, нос картошкой и веснушки. Ему бы Серёжкой зваться, а тут Нуриахмет. Но это Поволжье, и тут столько народов живет, что Вавилон обзавидуется. И только большой специалист отличит татарина от башкира, мордвина от чуваша, мокшу от эрзи, и всех их вместе – от русского. Светловолосые, светлоглазые, красивые. Это Россия!

Но вернёмся к нашему Абдаллаху. Он был плох. Лицо серое, глаза с темными кругами и какие-то безжизненные. Он сидел, сгорбившись, как древний старик, и чувствовалось, что силы его на исходе.

Глаша, внимательно глядя на Абдаллаха, спросила:

– Абдаллах! Скажите, к кому Вас водили дома в Таджикистане?

Абдаллах вскинулся, посмотрел удивленно на Глафиру и спросил:

– А откуда Вы знаете?

– Абдаллах! А куда Вы пришли? – немного язвительно спросила Глаша.

– Ох, простите! Не подумал. Мне друг сказал, что был у вас, и Павел почитал над ним, и он выздоровел. И что Вы, Глафира, всю его жизнь рассмотрели, – быстро сказал Абдаллах.

– Всю жизнь я никому смотреть не стану, потому что внутри у вас не печеньки с розовыми единорожками живут. Там бывает такое, от чего можно утратить веру в человечество, – весело сказала Глаша и добавила: – У всех есть свои скелеты в шкафу. А мне это ни к чему.

Абдаллах заволновался, стал оглядываться и бормотать:

– Какие скелеты? В какой шкаф? У меня нет никаких скелетов.

Мы захохотали. Потом я объяснил ему, что это пословица, а обозначает она, что у каждого в истории его жизни бывает такое, что на белый свет лучше не вытаскивать. Абдаллах согласился, но чувствовалось, что об этом он не подумал. Человек он, несмотря на среднеазиатскую врожденную хитрость, весьма прямой и непосредственный. Глядя на него, можно было с легкостью понять, что в его истории было такое, о чем лучше никому не знать.

– Итак! Расскажите, куда Вас возил родственник, что с Вами там происходило?

Абдаллах поведал нам о том, что его двоюродный брат, к слову, весьма влиятельный прокурор в городе, когда родня собралась в родительском доме, отвел его в сторону и спросил, не надоело ли Абдаллаху перебиваться с хлеба на воду, и не хочет ли он, чтобы его дела пошли в гору. Абдаллаху стало грустно, потому как разговоры о том, что надо вернуться в Таджикистан, с ним вели все родственники. Его уговаривали и соблазняли, но Абдаллах не хотел возвращаться. Ему в России было хорошо. Он привык и к студеным зимам, и к людям. Ему нравилось жить в Самаре, хоть жили они не богато, но дети ходили в хорошую школу, у них была своя квартира, да и Ольга никогда не согласится на переезд. Но брат, как оказалось, совсем говорил о другом и уговаривать Абдаллаха вернуться даже не пытался. Он рассказал, что у него есть один колдун, который может сделать так, что деньги потекут к Абдаллаху рекой, и ни он, ни его семья никогда не будут ни в чем нуждаться. Глядя на дорогой костюм родственника, на его часы и машину, Абдаллах почему-то сразу ему поверил. Родственник рассказал, что сам прошел такой обряд три года назад, и после этого стал, как сыр в масле кататься. Уже купил трое апартаментов в Эмиратах и сдает их в аренду. Помимо этого, построил тут в Душанбе дома братьям и сестрам. Хочет еще лет пять поработать на должности, уйти в отставку и уехать жить в Дубай. Навсегда.

И наш бедолага Абдаллах согласился. Хотя, когда он узнал, сколько это стоит, то пытался отказаться, но его родственник пообещал, что все расходы он возьмет на себя.

Через пару дней удачливый прокурор заехал за Абдаллахом на своем огромном белом Мерседесе, и они покатили за город. В одном из богатых кишлаков недалеко от Душанбе они остановились у ворот очень большого богатого особняка. Абдаллах со страхом и надеждой вышел из машины, и они направились к воротам. Их встретила скромная женщина, которая даже не поднимала глаз на гостей. Не сказав ни слова, она повела гостей куда-то вглубь двора, где находились хозяйственные постройки. Подойдя к одной из дверей, она постучала в нее и сразу засеменила обратно, жестом показав гостям, что надо ждать тут. Через несколько секунд дверь распахнулась, и на пороге оказался невысокий, но очень полный мужчина. Определить его возраст было практически невозможно, поскольку на его круглом лице не было видно ни одной морщины, но глаза у него были колкими и какими-то безжизненно холодными. Он посмотрел на Абдаллаха и спросил, обращаясь к родственнику:

– Почему так поздно? Я же просил пораньше? – голос его был визгливый, капризный и властный одновременно, но он был странным. Казалось, что говорит не один человек, а сразу, как минимум, двое.

Родственник вжал голову в плечи и стал смиренно извиняться. Абдаллах никогда не видел своего брата таким. Он буквально раболепствовал перед этим толстяком. Извинялся, льстил и даже что-то убедительно врал о причинах опоздания. Абдаллах не знал об их договоренностях и был очень удивлён поведением брата, который, даже здороваясь с родными, был всегда надменным и чванливым. Ну это понятно, из всей их семьи, он был наиболее успешным и богатым. Разве что дядя Мухеддин был богаче его. Ну это и не удивительно. Ему шестьдесят, и он тридцать лет проработал судьей.

После извинений, которые колдун выслушал со снисходительной улыбкой, он пригласил их в сарай, который по размеру можно было назвать ангаром. Внутри, казалось, было темно, но, когда глаза адаптировались, Абдаллах рассмотрел просторное помещение, в котором к потолку был подвешен баран. Он висел головой вниз, аккуратно связанный бельевой веревкой, таращил глаза по сторонам, иногда дергаясь.

Когда Абдаллах согласовывал с родственником поездку, тот ему сказал, чтобы он взял с собой какую-то одежду, которую ему не жалко. Абдаллах взял с собой старые шорты и майку, которые валялись у родителей дома с давних времён. Колдун велел Абдаллаху переодеваться. Пока он натягивал на себя старую одежду, ему удалось рассмотреть, что под бараном были начерчены какие-то символы и фигуры, а поверх них лежали две короткие дощечки. Все было как-то странно и немного пугало. Когда Абдаллах был готов, колдун сказал ему, становиться на эти дощечки и так, чтобы не нарушить того, что было начертано под ними и вокруг их. Абдаллах, аккуратно ступая, встал на доски, и поскольку баран висел недостаточно высоко, то ему пришлось присесть на корточки. Колдун взял со столика в углу сарая короткий нож-корд и подошёл в Абдаллаху. Он начал что-то бормотать на непонятном языке. Абдаллаху казалось, что он различает арабские слова, но потом понял, что это совсем другой язык. Несколько минут почитав заклинания, колдун ловким движение перерезал горло барану, но на этом не остановился и стал делать надрезы на дёргающейся туше в каком-то одному ему ведомой последовательности. Баран дергался, и его горячая кровь стекала на голову и плечи Абдаллаха. Колдун же при этом не прекращал что-то причитать, то срываясь на фальцет, то бася, как иерихонская труба.

Было страшно! Абдаллах, прошедший практически мальчишкой гражданскую войну16 в 90-х годах, не был трусом, а тут на него накатил животный и совершенно неподвластный страх. Он хотел бежать, но ноги его, как и все тело, были парализованы, и он не мог не то, чтобы бежать, даже язык не слушался своего хозяина. Внутри мелькнула идиотская мысль: хорошо, что он не может кричать, потому как орать бы пришлось изо всех сил. Дальше было все, как в тумане. Абдаллах запомнил только срывающийся голос колдуна, мелькание теней вокруг себя и резкий запах бараньей крови. Когда он стал приходить в себя и осознавать реальность, то увидел вокруг странные тени, которые, как ему показалось, весело плясали и водили хороводы. Он, как сомнамбула, по приказу колдуна стал снимать с себя окровавленные одежды.

– Кидай их на пол! – приказал колдун.

Абдаллах безропотно швырнул одежду на пол, а колдун двумя палочками ловко подхватил тряпки и понёс их куда-то на улицу. Брат, улыбаясь, протянул Абдаллаху две бутылки шампанского, чем здорово удивил его. Потому как ни сам Абдаллах, ни брат его не пили алкоголя. Но увидев его удивление, брат рассмеялся и объяснил, что баранью кровь, особенно присохшую, водой не отмыть. Шампанское помогло. Когда Абдаллах закончил обмываться шампанским и облачился в джинсы и майку, он почувствовал некоторое облегчение, хотя тело все равно было липким и воняло. Но уже брагой от шампанского.

– Ну и запах! – сказал Абдаллах.

– А что ты хотел? Чтобы я мадам Клико взял с собой? – заржал прокурор. – Самое дешевое взял. И за него скажи спасибо.

Абдаллах поблагодарил и подумал: – И вправду брат все предусмотрел, и обо всем позаботился. А я считал его рвачом и негодяем. Нехорошо это.

– Можно было колой какой-то смыть? Тоже газировка. – промямлил Абдаллах.

– Это шампанское мне стоило дешевле газировки. Один хозяин магазина мне очень обязан. – многозначительно сказал брат и поднял вверх палец. – Пойдём на улицу. Обряд заканчивать, – со смехом позвал он его.

Когда они вышли во двор, Абдаллаху показалось, что на небе горят тысяча солнц. После долгого пребывания в потёмках глаза хотелось не просто закрыть, а прикрыть их руками. Но Аллах создал человека очень легко приспосабливающимся к любым переменам, и спустя несколько мгновений вокруг все прояснилось: 999 солнц погасли, оставив только одно, родное. Которое светит для каждого человека. И похоже, ему безразличны наши моральные качества. И плохие и хорошие люди достойны ходить под ним. Аллах воистину милостив и благ к людям!

Ну улице перед сараем на каменной плите сидел на корточках колдун и разжигал небольшой костерок. Щепки стояли шалашиком, и огонь уже лизал самые тонкие из них. Через несколько мгновений щепочки уверенно разгорелись, и колдун стал подкидывать в костёр попиленные сухие ветки каких-то фруктовых деревьев. Когда костёр разгорелся по-настоящему, он аккуратно двумя палочками взял одежду Абдаллаха и кинул ее в огонь. Одежда была еще влажной и горела нехотя, при этом чадила густым дымом и издавала невыносимую вонь. Потом колдун вернулся в сарай и вынес оттуда тушку барана. Очень ловко взмахнул ножом и вывалил внутренности бедолаги на каменную плиту. Присел на корточки и стал внимательно их изучать, периодически что-то приговаривать и ковыряться в них своим ножом. Он был недоволен чем-то весьма явно. Колдун встал, как-то тяжело вздохнул и на вопросительный взгляд брата ответил:

– Все нормально. Но могло бы быть получше, – а потом обернулся к Абдаллаху и сказал: – я сейчас в след за твоей одеждой сожгу барана и все вот это, – указал он палочкой, к которой присох какой-то кусочек потрохов, на внутренности, лежащие у его ног, – А ты пока подумай о своих врагах. Вспомни их всех.

Колдун ловко закинул барана в костер, доложил туда дров и стал подкидывать в угли внутренности животного. Затем он взял бутылку с керосином и вылил ее прямо в огонь. Вонь стояла несусветная. Все перешли на наветренную сторону, но запах все равно чувствовался весьма ощутимо.

Абдаллах был по сути своей очень добрым и зла ни на кого не держал. Поразмыслив, он решил, что врагов, как таковых, у него нет, о чем и сказал колдуну. Тот долго и задумчиво смотрел на него. Потом, будто что-то вспомнил, сказал:

– Ну нет, так нет. Держи нож. Тебе его надо воткнуть прямо в сердце барана.

Абдаллах осторожно взял нож, подошел поближе к костру, изловчился и ткнул в горящую баранью тушку нож. Он был таджик, и объяснять, где сердце у барана, как в него воткнуть между ребрами нож, ему было точно не надо. Когда нож по самую рукоять воткнулся в обгоревшую тушку, Абдаллаху показалось, что баран дернулся. Не от того, что в его безжизненное тело ткнули ножом, а от того, что он был еще живым, и ему было больно… Абдаллах, ошеломленный, уворачиваясь от языков пламени, выдернул нож и посмотрел на колдуна и брата. Те улыбались, но глаза при этом у обоих были холодными и черными. Грудь Абдаллаха сжалась, и тут на него накатил такой страх, какого он не испытывал никогда. Он задыхался, ему казалось, что еще чуть -чуть и он свалится замертво прямо тут у этого жертвенного костра.

Дороги домой он не помнил. Брат что-то шутил, рассказывал. И это немного успокаивало, но все равно на сердце была тревога. Тревога и сомнения. Ему казалось, что он совершил что-то грязное, нечистое, о чем придется жалеть очень долго.

Когда Абдаллах вернулся в Россию, его радости не было предела. Он будто вырвался из плена на свободу. Но тут начали происходить с ним странные вещи. Не подумайте, дорогой читатель, что на нашего Абдаллаха стали сыпаться деньги, о которых говорил его брат. Все происходило с точностью наоборот. Маленькие аварии на дороге, непонятное внимание сотрудников внутренних органов, проблемы на работе, конфликты с заказчиками. Будто открылись какие-то врата, и оттуда выползли всевозможные неприятности, которые могут случиться с человеком за всю его жизнь. Проблема была только в том, что вылезли они все одновременно. В дополнение ко всему Абдаллах начал болеть. Врачи, коих он посетил несколько, анализы, которых ему пришлось сдать несчетное количество, в один голос говорили, что Абдаллах один из самых здоровых людей в Самаре. Но тело говорило совсем иное. Оно приказывало ему лежать и не шевелиться сутками, и только высокий уровень ответственности перед своей семьей и страх за себя заставляли его вставать и идти на работу или по врачам. Но все попытки поставить диагноз были тщетными. А Абдаллах буквально угасал. Ольга по ночам плакала, глядя на тревожно спящего, мечущегося по кровати и что-то бормочущего супруга. Ко всему прочему, у них начались в семье ссоры. Однажды Абдаллах даже побил Ольгу. Не сильно. Но это было впервые. Так продолжалось три месяца, пока Абдаллах не записался к нам на прием. Он был традиционалистом и как мусульманин никогда бы к нам не пошел. Абдаллах каждую пятницу ходил в мечеть и просил муллу почитать над ним молитвы. Мулла ответственно читал, но ситуация только ухудшалась. Лишь только отчаянная безысходность заставила его посетить нас. Счастливый случай его свел с одним земляком и тот, узнав о злоключениях бедолаги, дал ему наш телефон.

Глаша взяла тайм-аут. И достаточно долго что-то рассматривала, положив руку на сердце. Она всегда так делала, когда сталкивалась с серьезной проблемой. Я в принципе уже понял, что произошло, но ждал вердикта Глафиры и подробностей, зная которые мне будет намного легче молиться.

– Абдаллах! Вас обманули и использовали! – сказала Глаша. – Ваш родственник Вас туда привез для того, чтобы забрать Ваше здоровье. Он богат, но те методы, которыми он то богатство получил, не могут остаться без ответа Вселенной. Ваш родственник тяжко болен. И об этой болезни пока никто из ваших родных не знает. У него рак. Он, как всегда в таких случаях, поехал к колдуну, тот сказал, что выход есть. Если он приведет кого-то из родни – прямую кровь, – и над ним совершат определенный обряд, то болезнь брата перейдет на того, кто станет заместительной жертвой.

Абдаллах хлопал глазами. Он не мог поверить в такую подлость. Это просто не укладывалось в его голове. Он же брат. Хоть и двоюродный. Но что-то подсказывало ему, что это правда. Потому как о его родственнике ходили очень нехорошие слухи.

– Что же мне делать? – спросил Абдаллах, опустив голову.

– Если Вы согласны, Павел сейчас помолится над Вами и колдовство уберет, – сказала Глаша.

– Пусть помолится! – порывисто сказала Ольга, видя сомнения, которые нахлынули в голову Абдаллаха. Он вопросительно посмотрел на нее. – Да! Пусть молится, – повторила она, настойчиво глядя на мужа.

Абдаллах смиренно кивнул головой, как бы цепляясь за последнюю надежду, спросил:

– А молитва мусульманская будет?

– Абдаллах! Тебе шашечки или ехать? – спросил я, увидев его изумленные глаза, впавшие и в черных обводах, добавил: – Кто такой Иса знаешь? Кто такой Аллах знаешь? Так какой грех ты совершишь если я помолюсь над тобой Аллаху во имя Исы.

И я начал молитву. А сам Абдаллах поддерживал ее неудержимым зеванием. Оно и понятно. Это, скажем так, стандартная реакция околдованного тела на молитву. В Абдаллахе был могучий бес, подселенный колдуном при теоретическом согласии самого Абдаллаха, был и длинный плотный шлейф колдовства, который покрывал голову бедолаги, спускался вдоль спины и от ног тянулся куда-то вдаль. Была еще какая-то нежить, наложенная, словно пластырь, на тело Абдаллаха в районе печени, поджелудочной и сердца. В общем, пациент был натыкан колдовством, как подушечка для булавок. Когда я закончил молитву и открыл глаза, то увидел лицо Абдаллаха. Он сидел напротив меня с широко открытом ртом. Глаза были выпучены и испуганы. Меня же развернувшаяся картина изрядно повеселила. Стало понятно, что произошло. Я протянул руку и прикоснулся к его лицу, после чего рот сразу захлопнулся, и Абдаллах тут же спросил, пока еще непослушным речевым аппаратом:

– Что это со мной было?

– Это колдовство так сопротивлялось, и бес выходил. – ответила Глаша вместо меня. А потом, обращаясь ко мне, добавила: – Абдаллах – чемпион! Десять минут с открытым ртом просидел. Пять минут, помню, было у одного клиента. Но десять…

– Вообще не понял, как это было. Зевнул и закрыть не могу. Сижу, как дурак, – удивлялся Абдаллах.

– Как ты себя чувствуешь? – спросил я.

Абдаллах замер, как бы тестируя свой организм, и вдруг начал улыбаться. Не понимая, что к чему, тем не менее заулыбалась и его супруга.

– Мне стало свободно. И так легко. Я уже за эти месяцы и забыл, что такое улыбаться.

– Ну и Слава Богу! – сказала Глаша.

– Как я согласился? Ведь внутри меня все кричало, сопротивлялось, когда я под того барана становился, – огорчённо сказал Абдаллах.

– Просто там было два барана. – философски заметил я, подняв вверх указательный палец, и все засмеялись.

Я договорился с Абдаллахом, что он целую неделю будет соблюдать намаз, вне намаза прочитает Суджуд аш-шукр17, в пятницу сходит в мечеть, а потом снова заедет к нам. Сегодня он был похож на Чернобыльскую АЭС и до сих пор фонил колдовством. Просто хотелось, чтобы Глаша глянула его еще раз, чтобы быть уверенными, что мы все убрали, и никакая хитрость колдовская на нем не осталась.