Сын Дога

Вера понятия не имела, куда ей обращаться за помощью в поисках. Она не знала ни места его работы, ни места его жительства. Не слышала от него о проживающих здесь родственниках, не общалась ни с одним из его знакомых, кроме… кроме… Да, точно, как-то по весне им с Евгением встретилась по пути очень интересная собой девушка, которую он назвал своей сотрудницей… Как же ее звали? Мариночка? Леночка?

– Вер, тебя там какая-то Таня спрашивает! – окликнула ее Светка из молочного отдела, и Вера бросилась к телефону, как к спасению, забыв рассчитать покупателя.

Что скажет ей интересная собой сотрудница Танечка? Чем обрадует? Чем ошарашит? Где он, что с ним?

– Вера, здравствуйте! – бойко заговорили в трубке. – Вы меня, наверное, не помните…

– Я помню вас, Таня! – оборвала девушку Вера, задыхаясь от нетерпения и страха. – Он жив?

– О господи… – опешила Женина сотрудница на том конце провода и трижды символически поплевала, и вышло это настолько смешно и искренне, что Вера мгновенно сообразила, что самая главная опасность миновала. – Жив, конечно, кто ж ему даст помереть-то? Со здоровьем, правда, пока не очень, но мы это быстренько поправим, не волнуйтесь. – Тон ее стал совсем деловым: – Вера, я хотела вас попросить. У Евгения дома наверняка шаром покати. Даже если что-то и было до отъезда – испортилось без холодильника-то. Вы не могли бы принести продуктов каких-нибудь…

– Каких? – с готовностью спросила ее Вера, пытаясь унять нервную дрожь.

– Ну, суп сварить чтобы. И второе. И к чаю чего-нибудь. Это не слишком вас затруднит?

– Нет, что вы?! А куда это все принести?

Танюша диктовала адрес, а Вера уже мысленно составляла список вкусного и полезного. Закончив разговор, она побежала к заведующей – отпрашиваться. Даже придумывать ничего не пришлось – дорогой ей человек болен, ему нужен уход. Она, правда, не спросила, чем и насколько серьезно болен Женя. Может, ему куриный бульон сейчас нужнее, чем наваристые щи, но это ничего, она постарается учесть все варианты и принести как можно больше, чтобы он ни в чем не нуждался.

Случайно или намеренно, но Таня выбрала самую подходящую кандидатуру для поручения. Продавец в большом универсаме – кто еще мог бы лучше справиться с покупкой продуктов? Однако Вера надеялась, что совсем не это повлияло на Танечкино решение позвонить ей на работу. Воодушевленная, она летела к дому Евгения, не замечая оттягивающих руки авосек. Прилетела.

В полумраке сеней, перехватив тяжеленные сумки одной рукой, другой помогла себе снять туфельки и негромко постучала. Ей приглушенно ответили, и Вера отворила дверь в комнату.

Конечно, она догадывалась, что может застать дома у Евгения кого-то из его родственников или коллег по работе – ту же сотрудницу Таню. Но она и представить себе не могла, в каком неловком, чудовищном положении окажется.

До пояса раздетый Женя лежал на топчане, Танечка – растрепанная, взопревшая и тяжело дышащая – встретила Веру в одной нижней рубашке. Кремовый шелк комбинации не просвечивал, но так плотно облегал фигуру, что из-под него проступали кружевные очертания тугого лифчика, а длина ее не скрывала ни коленей, ни крепких, загорелых, молодых бедер. Сердце Веры рухнуло куда-то вниз.

– Проходи, проходи, – возбужденно затараторила Таня и сдунула со лба влажный завиток волос. – Мы тут… вот…

Мучительно, накатом покраснев, Вера сунула ей в руки авоськи и захлопнула за собою дверь. Господи, стыд-то какой! Зачем она ей позвонила? Зачем предложила прийти? Может, продукты – это только повод, а на самом деле Женина сотрудница хотела продемонстрировать, каковы на самом деле ее отношения с начальником? Чтобы юная провинциальная продавщица не питала никаких иллюзий на сей счет?

Из-за двери послышался голос Евгения, и Вера, подхватив туфли, стремглав выскочила из сеней.

* * *

– Вот я сейчас не поняла, – с изумлением глядя на захлопнувшуюся дверь, сказала Танюша.

– Вера! – попытался привстать Угорь. – Вера, постой!

– Лежать! – сердито прикрикнула ведунья и потащила сумки в закуток за голландкой. – Ох уж мне эти ранимые комсомолки! Не разберутся, не сообразят – а уже выводы делают.

– Ты почему нагишом?! – с отчаянием воскликнул Угорь.

Округлив глаза, Таня возмущенно фыркнула.

– Ты обалдел, что ли, Жень?! Тут сейчас градусов пятьдесят, я и так насквозь мокрая! Магией-то камушки, которые у тебя на спине, сейчас не раскалишь, не нагреешь, вот и приходится старым дедовским способом, в печке… – Она тараторила с вызовом, но Угорь улавливал в ее голосе смущенные, виноватые нотки. Впрочем, что это меняло? Вера подумала о них невесть что, обиделась, сбежала… Танечка снизила тон, сказала примирительно: – Ты не беспокойся, я позвоню ей и все объясню.

– Нет, мне надо самому!

– Тебя она сейчас и слушать не станет, она уже все себе придумала.

– Какой кошмар…

– Видали и кошмарнее! Лежи и не трепыхайся.

Угорь лежал и страдал. Страдал оттого, что оказался в нелепейшей ситуации, оттого, что достаточно узнал Веру, чтобы понимать, какие мысли и чувства кипят сейчас у нее внутри. И так-то все нескладно, а тут еще и Танечка в нижнем белье у него дома! И как назло – Сумрак бурлит! И не послать вдогонку снимающее обиду и тревогу заклинание, и не произвести минимальное воздействие, вселяющее уверенность. Положа руку на сердце, Евгений не был уверен, что использовал бы возможность произвести воздействие на Веру. Но когда у тебя даже возможности нет – это чересчур!

– Когда ты меня вылечишь? – строго спросил он у Танечки.

– Я вообще-то только начала! – обиженно отрезала ведунья.

Зашуршали невидимые Евгению бумажные пакетики и кулечки, поплыл по комнате запах сушеных трав, а потом и аромат какого-то травяного напитка – горький и пряный.

Весь следующий час ведунья разминала его усталые мышцы, втирала в кожу неведомые снадобья, окуривала густым и влажным, словно в русской бане, дымом, затем переместила его в сидячее положение, укрыла плечи толстым одеялом и заставила выпить не меньше литра горького отвара. После этого Угорь уснул, и на сей раз это было не беспамятство ослабшего, обессиленного больного, а вполне нормальный сон идущего на поправку человека.

Он проснулся ближе к вечеру, когда на половицы уже легли ромбовидные желтые заплатки заглянувшего в окно закатного солнца. Жар от голландки развеялся, комната была проветрена и прибрана после Танечкиных процедур, на электрической плитке дребезжала крышкой пятилитровая кастрюля.

– Там ффи, – проследив за взглядом Евгения, прокомментировала ведунья. – На неделю фватит. И фтобы ел, понял? Я не для крафоты их фварила.

Говорила она невнятно, поскольку как раз в этот момент закалывала волосы в пучок, подняв над головой обе руки, а шпильки держала в зубах. Она уже привела себя в порядок, была одета, как и положено в доме у одинокого мужчины, но Евгений вновь покраснел, вспомнив недавнюю ситуацию – высоко оголенные загорелые бедра Тани, ее обтягивающую розовую комбинацию и растерянный взгляд Веры.

– Налить щей, что ли, пока я тут? – поинтересовалась ведунья. – Или сам справишься?

– А… ты куда?

– Вот балбес! На работу, куда же еще?! Отдежурю – утром загляну. Не безобразничай тут без меня! Чтоб никаких подвигов, ясно? Сидишь, лежишь, питаешься и отдыхаешь. Даже на двор – только по нужде, прогулки тебе сейчас ни к чему.

– Танюш… – негромко позвал он.

– Ммм?

– Спасибо тебе!

– Ой, брось! – бойко отмахнулась она. – Не все же мне бумажки с места на место перекладывать? Даром целительства я, может, и не обладаю, но кой-чего умею же! И мне практика, и тебе польза. Так что нечего тут спасибкать. Впрочем… – Она остановилась уже в дверях, обернулась, задумчиво нахмурилась. – Если все же надумаешь отблагодарить – а ты ведь надумаешь, я тебя знаю! – так вот: чтобы твои порывы не оказались напрасными, я тебя кое о чем попрошу. Не сейчас, конечно, а как на ноги встанешь.

– Что случилось?

– Да ничего не случилось, Жень, не бери в голову. Просто дело такое… деликатное. Сама я не справлюсь, а чужому такое не поручишь…

– Таня, – обеспокоенно привстал Угорь, – ну-ка, давай-ка рассказывай!

Ползли по половицам солнечные ромбы, кипели на плитке щи, жужжала вяло сражающаяся с оконным стеклом муха, покоем веяло отовсюду, и чувствовал себя Евгений так, словно целый месяц отдыхал в Пицунде. Вернее, организм себя так ощущал. Даже занимаясь магическим восстановлением после разного рода травм, полученных в схватках с нарушителями еще в будущность оперативником областного отдела, Евгению ни разу не удалось довести свое тело до такого идеального состояния. Хоть в пляс, хоть в бой! Вот только плясать нынче не хотелось совершенно, а боем не решить размолвку с Верой.

– Жень, поверь, ничего серьезного и срочного! Я бы, может, и сама справилась, да не знаю, с какого боку подступиться. Я же на сыщицу не училась!

– Так. – Угорь хлопнул себя ладонями по коленям. – Ты давай-ка не стой в дверях-то, сядь и подробненько мне расскажи. С самого начала. А до дежурства времени достаточно.

Таня действительно вернулась в комнату, тихая и медлительная от задумчивости, покусывающая нижнюю губу и немножко растерянная. Но садиться не стала – прошла для чего-то к голландке, прижала ладони к шершавой беленой поверхности, будто бок у печки все еще был теплым, а ей непременно хотелось согреться. Так она и начала свой рассказ, стоя спиной к Евгению.

– Со мной тут совершенно случайно познакомился один парень… ну, еще до всей этой истории с Неваляшкой. Он не Иной, обычный человек.

– Здесь познакомился, в райцентре?

– Нет, в Томске. Он меня после работы встречал, до дома провожал…

– Подкарауливал, что ли? – спросил Угорь, мысленно перебирая имена ребят из областного отдела в Томске, которые могли бы взять на себя охрану ведуньи.

– Ну, почему сразу подкарауливал? – То ли Евгению показалось, то ли Танюша и впрямь была смущена. – Просто встречал.

– Что значит – просто? Нет, Танечка, раз он за тобою следил, раз он преследовал…

– Жень, ты издеваешься сейчас? Никого он не преследовал! Мы с ним в разные места ходили… Вместе, понимаешь? Ну, чего ты молчишь?

– Пытаюсь сообразить, какие у тебя с ним могут быть дела.

– Ну, какие дела, Женька?! – с отчаяньем воскликнула девушка. – Любовь у нас с ним!

Угорь изумился, но счел, что благоразумнее будет промолчать. Ну, любовь. Ну, всякое в жизни случается.

– Угоречек, ты вот сейчас совсем-совсем не смотри на меня, ладно? – взмолилась Танюша, нервно косясь на сидящего на топчане Евгения. – Я и так, наверное, ярче пионерского знамени, а тут еще и ты с немым укором…

– Я не с укором, – попытался оправдаться дозорный, – я просто не ожидал…

Девушка наконец отняла ладони от голландки, развернулась всем корпусом, всплеснула руками от досады, затараторила с горечью:

– Не ожидал он! Ну конечно, кому в голову придет, что молодым симпатичным ведуньям тоже бывает одиноко, что мы – такие же бабы, ничем не лучше и не хуже! Думаешь, мне не хочется семью завести? Да даже если и не семью – не сутками же на работе пропадать! Это ты готов не есть, не спать, с утра до ночи в кабинете сидеть да улицы патрулировать. Да и то – в кино-то с Верой захаживаешь, правда? И мне хочется… ну, чтобы и в кино не одной пойти, и по парку вдвоем прогуляться, и чтобы дома меня кто-нибудь из этих моих командировок ждал… А я ведь влюбчивая, Жень! В самом деле влюбчивая. Знаешь, как это трудно – в строгости себя держать, когда душа другого требует? Я вон даже в тебя успела влюбиться…

– Когда это? – вытаращил глаза руководитель районного отделения.

– Ой, да давно уже, – нетерпеливо отмахнулась Таня. – Ты и этого, чудак, не заметил. Ну и прошло само собою. Но не век же мне ждать да наблюдать, покуда все само собой проходить мимо меня будет?! Природа – она такая, она женского счастья требует!

Евгений призадумался. В женском счастье он абсолютно ничего не понимал. То есть, когда тебя тянет к человеку, когда ты уже влюбился, – тут все ясно. А вот так, чтоб сидеть и страдать о ком-то гипотетическом, пока еще неизвестном, но непременно прекрасном, и называть это дело ожиданием женского счастья… Нет, не понять ему этого.

– А тебя не смущает, что он – обычный человек?

– Смущает, – с готовностью согласилась Танечка. – Точнее, меня раньше это ужжжасно смущало. А потом поглядела – ты с Верой; туземец этот, друг твой Денисов, тоже с обычной женщиной живет; Крюков с Катериной. – Она в задумчивости потеребила рукав, затем решительно одернула и едва слышно произнесла: – Я тоже хочу.

– Слу-ууушай, – протянул Евгений; он и сам не помнил, у кого подцепил манеру растягивать это слово, но уже не раз замечал, как употребляет его. – Ну, если тебе мой совет нужен…

– Нет-нет-нет! – горячо заговорила Таня, мотая головой. – Я же понимаю – одинокий мужчина в таких делах плохой советчик. Ты уж прости, но если ты целый год с Верой не можешь разобраться – где уж тебе меня поучать? Ой… Это ничего ведь, что я опять про тебя с Верой, да еще и в таком ракурсе?

Евгений сник. Лихо она его на место поставила! Якобы оговорилась. Якобы случайно у нее, болтушки эдакой, вырвалось. А на самом деле?

А на самом деле Танечке было больно и стыдно – она ведь только что перед ним наизнанку выворачивалась, о самом сокровенном рассказывала в запале. Во влюбчивости своей призналась, в несуразном для девушки ее возраста и внешности одиночестве, в недавно возникшем чувстве к молодому мужчине. Теперь раскаивается, глупая. Хотя понятно: такое с мамой принято обсуждать или лучшей подружке на ухо шептать, но, видно, не было у ведуньи возможности выговориться кому-то по-настоящему близкому, не нашлось более подходящей кандидатуры, вот и доверилась Евгению. А сейчас вдруг опомнилась и, без сомнения, корит себя, и злится, и неловкость испытывает, оттого и укорот ему устроила, оттого и дерзила – сбежать надумала, вот и подыскала повод повздорить. А сбежать ей очень хочется, потому что невмоготу перед ним стоять еще более обнаженной, чем днем, и щеки распунцовелись дальше некуда, и слезы стыда вот-вот из глаз брызнут.

Покивав собственным мыслям, Угорь едва не потянулся в Сумрак, намереваясь «погладить» ауру девушки, успокоить ее, заставить сердечко стучать чуть медленнее и тише, выкинуть из мыслей никчемное смущение. Едва не потянулся – но вовремя опомнился: нельзя пока в Сумрак, не был еще снят запрет. Как можно станет – Сибиряк оповестит.

– Ты чего? – Таня, терпеливо дожидавшаяся его реакции на свою бестактность, в итоге не выдержала. – Обидела я тебя, да? Вот я дрянь такая! Ну, прости, Угоречек, прости дуру! Все, я убежала с глаз долой…

– Сто-ять! – по-военному скомандовал Евгений, и Танюша послушалась, вновь остановилась на пороге.

Все необходимое Угорь выяснил буквально за три минуты – где и при каких обстоятельствах познакомились, сколько раз встречались, куда ходили. Со стороны выглядело если и не идеально, то вполне добропорядочно. Очаровательный и обходительный молодой человек не позволял себе ничего лишнего, однако… Однако было в нем что-то, что беспокоило Танюшу, какое-то несоответствие внешнего внутреннему. Посмотреть сквозь Сумрак она сперва постеснялась: неловко это как-то – прощупывать ауру обычного человека, который к тебе так замечательно относится. Тут Евгений ведунью прекрасно понимал, поскольку сам крайне трепетно относился к этому вопросу в отношениях с Верой.

В общем, все бы ничего, но в последнем телефонном разговоре, когда Танечка сообщила примерную дату своего возвращения в Томск, молодой человек пригласил ее в гости – знакомить с мамой. А знакомство с родителями – это шаг куда более ответственный, нежели спектакль в областном театре; здесь уже хочется понимать, действительно ли это тот самый мужчина, с мамой которого тебе придется в будущем общаться. Отказаться от похода в гости, повременить, отложить на неопределенный срок? Но не обидит ли это парня, который так мило ухаживал и искренне радовался ее скорому возвращению? Мало того что просто расстроится, так еще и (вот ужас!) может подумать, что Таня – легкомысленная особа, которой развлечений вполне достаточно и которой чужды серьезные отношения. Но и принять приглашение – значит дать повод думать, что ты готова перевести отношения на какой-то новый уровень.

Ситуация усугублялась тем, что именно сейчас воспользоваться возможностями Иной Танюша не могла. Впрочем, как и Евгений. Оставалось надеяться, что через пару дней бурление Сумрака утихнет, и тогда оперативник, обладающий в подобных делах куда большим опытом, сможет разобраться, что же так царапает ведунью, что же ее настораживает в своем новом знакомом.

На том и порешили. Клятвенно пообещав Тане никому не рассказывать о ее просьбе, Угорь наконец позволил сотруднице Ночного Дозора отправиться на службу.

Вечерело. Послонявшись по комнате, но так и не найдя себе занятия, Евгений окончательно затосковал. Дурацкий день. Долгая дорога, возвращение, постыдная, унизительная немощь, непонятные восстановительные процедуры в исполнении ведуньи, появление Веры в самый неподходящий момент, все эти разговоры с Танечкой об ожидании счастья и проблемах одиночества…

Дозорный уже и не помнил, когда в последний раз оказывался настолько не у дел, всегда находились хоть какие-то занятия. Сейчас они стали бы действенным средством, чтобы отключиться от переживаний и перевести мысли в рабочий режим, однако заняться было попросту нечем. Даже книжку не почитаешь, поскольку настенная полочка абсолютно пуста, если не считать букетика пластмассовых ландышей и фарфоровой собачки, оставшихся от предыдущих постояльцев. А ведь впереди ночь! Мало того что ночами Евгений привык бодрствовать, так еще и выспался сегодня днем с запасом! В патруль ему нельзя, даже просто гулять Танюша покамест запретила. Эдак и свихнуться недолго, особенно если постоянно думать о ситуации с Верой.

Казалось бы – чего тут думать?! Подойти, поговорить, объясниться. Жаль, Евгений не может пригласить Веру домой, чтобы познакомить с родителями, как тот неведомый молодой человек в Томске. Наверное, для девушки такое приглашение значило бы гораздо больше многих слов, которые могут быть сказаны.

Завтра, все завтра…

Но как быть с днем сегодняшним?

Совсем скоро начнут возвращаться из окрестностей Загарино остальные участники противостояния – Химригон, Остыган Сулемхай, Качашкин со своей гвардией и все прочие местные Иные. Быть может, уже завтра руководство Дозоров оповестит о том, что Сумрак успокоился, и это будет означать, что от Темных снова можно ждать неприятностей. Пожалуй, на радостях те могут разойтись не на шутку. И как же ему в такой ситуации выкроить время для поездки в Томск, как помочь Тане? Нет уж, если ехать – то только сейчас! Все, что необходимо для проверки, она ему уже сообщила. Он может вылететь ночным рейсом в область, утром быстренько выяснить интересующее и к вечеру вернуться. У него – законный выходной, так что это исключительно его дело, как сей выходной провести. Ну и что, что Танечка велела ему сидеть дома и набираться сил? Он прекрасно себя чувствует, он отдохнул, он отоспался – так почему бы ему не провести коротенькое расследование? Тем более что объект – даже не Иной.

* * *

Дворник был огромен и обладал довольно примечательными, почти негритянскими губами, сейчас сурово поджатыми. Угорь, широко раскрыв глаза, изумленно и беззастенчиво пялился на него, пока рассвет, сторожко оглядываясь и замирая на каждом шагу, входил во двор. Мужчина вроде едва-едва пошевеливал плечами, но амплитуду и ускорение своей метле придавал такие, что невольно вспоминались русские богатыри, мечами, палицами, а то и простыми оглоблями обращавшие толпы врагов в бегство. Густой россыпью взметающаяся в воздух после каждого замаха листва лишь усугубляла ассоциацию. Евгений даже переменил положение, сел на лавочке полубоком, чтобы удобнее было любоваться.

Дворник наконец тоже приметил его, буквально на долю секунды замедлил движение, а затем продолжил уборку подъездной дорожки как ни в чем не бывало. Медленно, но верно он приближался к детской площадке, на которой расположился Угорь.

Небо светлело, поднималось выше крыш новых многоэтажек. Тонкой работы серебристый иней, покрывающий остатки травы, бледнел и «потел», обращаясь невесомыми облачками пара и подвижными капельками, шустро скользящими вниз по стеблям, будто спешащими спрятаться в невидимые норки. Тишина могла бы звенеть в прозрачном сентябрьском воздухе, если бы не шипела и не шуршала, подчиняясь ритму, заданному метлой.

Наконец дорожка вдоль дома была выметена, дворник поравнялся с лавочкой, остановился напротив, положил обе ладони на верхушку толстого черенка и принялся недовольно разглядывать Евгения. Вывернутые негритянские губы были по-прежнему строго поджаты, кустистые брови сдвинулись к переносице. Теперь возникла совсем другая ассоциация – он словно явился из тех времен, когда дворник по праву считался старшим в доме и во дворе, следил не только за чистотой, но и за порядком и безопасностью, разбирался с непрошеными гостями и бродягами, а при случае, не дожидаясь городового, сам мог запросто скрутить воришку или хулигана. Дворников слушались, дворников уважали и побаивались. Вот и сейчас Угорь на мгновение ощутил себя нарушителем, вторгшимся на подведомственную такому хранителю порядка территорию. Оробеть, может, и не оробел, но дальнейшее развитие ситуации предсказать бы уже не рискнул.

– Здравствуйте! – вежливо проговорил дозорный, с интересом ожидая реакции.

Дворник, однако, еще некоторое время молчал, сверля Евгения недобрым взглядом. Затем пробасил:

– А чего это вы, гражданин, к примеру сказать, никуда не идете? Ежели подустали да отдохнуть присели – так ведь уже передохнули, наверное, а? Немножко посидеть – оно, к слову упомянуть, не возбраняется. Или ждете кого?

Угорь, невольно перенимая деревенскую манеру собеседника, задумчиво нахмурился, посмотрел куда-то вдаль, словно прислушиваясь к доносящемуся оттуда ответу, пошевелил беззвучно губами, затем с медлительной доверчивостью произнес:

– Тут ведь как? Сразу-то и не скажешь. С одной стороны, как говорится, жду. А ведь с другой стороны, ежельше разобраться, то, может быть, и дождался уже. Может быть, фигурально выражаясь, вы – как раз тот, кто мне нужен.

– Это как так? – вздернул кустистые брови дворник. – Как можно ждать, сам не знаю кого? Это вы меня, гражданин, к слову сказать, в заблуждение хотите ввесть! А ну-ка документики-то покажите свои!

– Всему свое время, уважаемый. Документики я вам покажу всенепременно, потому как человек вы такой, что я и сам испытываю внутреннюю потребность вам их предъявить. Но тут ведь как? Вдруг вы откажетесь оказать содействие? Тогда, ежельше разобраться, документы я должен показать не вам, а тому, кто содействие оказать не поленится и не побоится. Согласны?

Даже если дворник был не согласен со сказанным, высказать это он не рискнул. Слово «содействие» – оно такое, обязывающее. Мало ли что за тип сидит в засаде, мало ли кого он караулит? Вот так поднимешь шум раньше времени – а потом себе дороже выйдет. Поэтому сначала лучше вникнуть в суть, а потом уже принимать меры.

– Ну? – требовательно прогудел могучий дворник.

– Хорошо ли вы знакомы с жителями этого дома? – деловым тоном осведомился Угорь.

– Десять лет тут обретаюсь. К примеру сказать, ежели кто-то новый въехал, так похуже знаю. А ежели, к слову упомянуть, давненько проживають – так получше.

– Стало быть, вы можете быть мне полезны, – после паузы, с нарочитым сомнением оглядев фигуру собеседника, протянул Евгений. – Кооперативный гараж неподалеку знаете?

– На Энгельса? – пошевелив бровями, уточнил дворник.

– Ага, на Энгельса, за пятым домом. Наверное, слыхали, какие люди в том доме проживают? – Угорь воздел глаза в небесную высь и многозначительно присвистнул. – Недавно одна семья, фигурально выражаясь, съехала на новое место жительства, освободив в том числе и гараж в кооперативе. В управление тут же поступило несколько заявок, как говорится, от претендентов. Тут ведь как? Благосостояние советских граждан растет, автомобилей с каждым годом выпускается все больше, это мы понимаем. Но ведь к таким людям, – Евгений снова воздел очи, – абы кого не присоседишь, верно? Понимаете меня, уважаемый? Вот и поручено мне разобраться, что это за претенденты такие. Вдруг они, теоретически выражаясь, скандальные или неблагонадежные? – Угорь ткнул пальцем в метлу, на которую по-прежнему опирался собеседник. – Вдруг мусорить станут? Вот я и хожу, выясняю, разбираюсь. Вчера на Шоссейной улице дежурил, справки наводил, нынче вот тут сижу.

Дворник поразмыслил над сказанным, разнял чрезмерно выпуклые губы:

– И кто же из наших, к примеру сказать, в тот гараж навострился?

Угорь, сохраняя деловитость и вместе с тем оставаясь подстроенным под деревенскую размеренность богатыря, неспешно залез во внутренний карман пиджака, вынул аккуратно сложенный шуршащий листок, сделал вид, что сверяется с записями.