Признание Кармелы отцу Филу и ее последующее причастие – моменты, в которых наиболее искренне раскрываются ее чувства, – помещены в середину эпизода (если бы это был роман о любовниках, здесь была бы постельная сцена). Крупный план отца Фила, подносящего чашу с причастием к губам Кармелы вместе с просвиркой, – достойное завершение истории о возбужденной и подавленной (или перенаправленной) сексуальной энергии. Вопрос «сделают ли они это» становится неактуальным. Кармела абстрагируется от измен мужа, но у Тони есть и другие грехи, настоящие преступления, которые она не может осмыслить. Ее признание отцу Филу, сделанное на том же самом диване, на котором ее семья смотрит телевизор, – символично. Это очарованность злом и конформизмом, лицемерием и самообманом, свойственным этому сериалу. «Я предала праведный путь ради легкого, допустив в свой дом зло, – говорит она, – позволив мои детям – Господи, моим милым детям – стать частью этого, потому что хотела, чтобы они ни в чем не нуждались. Я хотела лучшей жизни, хороших школ. Я хотела жить в этом доме. Я хотел иметь деньги, чтобы купить все, что хочу. Мне так стыдно! Мой муж, я думаю, что он совершал ужасные вещи… я молчала об этом. Я ничего с этим не сделала. У меня есть плохое предчувствие, что это лишь дело времени, прежде чем Господь накажет меня за эти грехи»[42].
В конце «Колледжа» есть сцена с участием Тони, объединяющая обе сюжетные линии. Тони ждет Медоу в холле Боудин-колледжа, он видит цитату, выведенную на огромной панели над входом: «Ни один человек не может долго быть двуликим; иметь одно лицо для себя, а другое для толпы; в конце концов он начнет сомневаться, где правда»[43]. Это немного измененная цитата из «Алой буквы» Натаниэля Готорна, романа о священнике, влюбившемся в женщину и нарушившем свои клятвы.
Сезон 1 / Эпизод 6. «Pax Soprana»
Сценарист – Фрэнк Рензулли
Режиссер – Алан Тэйлор
Как мандолина«Я люблю вас. Я влюблен в вас. Простите, но так оно и есть». – Тони
Если говорить о развитии сюжета, то «Pax Soprana» мог бы идти сразу за «Медоулендз», но теперь впечатление стократ усиливается знанием, каким может быть Тони вдали от Нью-Джерси, где он может делать все что угодно. Помните, каким расслабленным и счастливым Тони выглядел, когда готовился убить Фебби Петрулио, преследуя его по всему городу, как частный сыщик в старом фильме, а затем появился из-за деревьев, чтобы его задушить? На протяжении всех пяти эпизодов он ни разу не был так свободен от своих неврозов. Это был уже не усталый муж, отец и босс мафии, который влачит жалкое существование в Нью-Джерси; это был человек, который любит причинять боль.
Любовь Тони к самым простым бандитским делам – основной двигатель сюжета в «Pax Soprana». Он возвращается домой, к жене, любовнице, психотерапевту, управляет деятельностью мафии за спиной у своего дяди, и он подавлен как никогда – и высокомерным стилем управления, который использует Джуниор, и дискомфортом при общении с требовательными женщинами.
В первой совместной сцене с Мелфи она отмечает, что стала кем-то вроде посредника между Тони и его женщинами, и эти женщины постепенно стали отходить в его сознании на второй план. Несколько серий назад ему снилось, что его мать – это доктор Мелфи. Его подсознание преподносило ему Мелфи одновременно как любовницу (которая даже говорит голосом Ирины) и как жену.
«Что общего у вашей матери, жены и дочери?» – спрашивает его Мелфи.
«Они все меня задолбали, – отвечает Тони, вызвав у нее смех[44], а затем добавляет, – они все итальянки, ну и что?»
«Так, может, честный диалог со мной для вас то же самое, что откровенная беседа с ними?»
Это наблюдение подтверждается, когда Тони говорит Мелфи о ее доброте (в отличие от конфликтности Кармелы, Медоу и Ливии) и сравнивает ее поведение со звучанием струнного инструмента, часто фигурирующего в итальянских песнях о любви. «Вы утонченная. Негромкая. Как мандолина»[45].
Проблема в том, что Тони не способен ни на физическую, ни на эмоциональную близость с женщинами, между которыми он мечется. Он не может вызвать у себя эрекцию при встрече с Ириной, совершенно не пытается этого сделать с Кармелой и теперь отвергнут даже доктором Мелфи, которая всегда безошибочно определяет сублимацию. Тони не получает от них то, что ему нужно, точно так же, как он не может вызвать хотя бы крошечную долю симпатии у Ливии, когда навещает ее в «Грин Гроув». Он винит в этом «Прозак»: препарат, «похоже, работает слишком хорошо… побочный эффект».
«Знаете, не всегда импотенция – результат приема лекарств», – говорит Мелфи; несколько минут спустя она намекает, что причиной может быть депрессия, если утренняя эрекция по-прежнему в норме, значит, дело не в таблетках.
«Вы хотите сказать, что со мной что-то не так?» – огрызается Тони. Любопытно, что его реакция «бей или беги» вызвана таким безобидным замечанием; возможно, дело в намеке, который Мелфи еще не успела раскрыть: для того чтобы вернуть эрекцию, Тони придется хотя бы немного измениться.
Действия Кармелы в каком-то смысле отражают поведение Тони. Она лишь немного больше заинтересована в тяжелой и неблагодарной работе по восстановлению их отношений. После своей откровенной исповеди священнику она хочет заняться сексом с мужем – вероятно, чтобы направить свою энергию на что-то продуктивное, а не на бессмысленный флирт с отцом Филом. Однако ей невдомек, что муж имеет те же самые проблемы со своей любовницей, и потому она интерпретирует его импотенцию как знак того, что он уже удовлетворен (не важно, в сексуальном или эмоциональном смысле) своими встречами с Мелфи[46]. В отлично срежиссированной сцене, где снятое крупным планом распятие в буквальном смысле встает между ними, Кармела говорит, что раньше воспринимала подружек и любовниц Тони как «форму мастурбации», удовлетворяющую его безграничный животный аппетит. «Я не могла давать ему то, чего он хотел постоянно… Но этот психотерапевт – она не просто любовница. Впервые я чувствую себя так, словно он действительно мне изменяет, а я остаюсь неудовлетворенной».
Кармела поступает правильно, когда предъявляет Тони претензии, что он жертвует их годовщиной для обсуждения дел с мелким боссом из Нью-Йорка Джонни Сэком (Винсент Куратола[47]), что он все время бросает ее ради работы и ведет себя с ней так, словно она – «просто выбранный им инкубатор». Кармела пытается привлечь внимание Тони тем, что тратит его деньги на новую мебель, – и прощай чувство вины, что она пользуется доходами от преступного бизнеса мужа. Но в конце концов она сознается, что ревнует Тони к доктору Мелфи, которая помогает ему, и говорит: «Я хочу быть такой женщиной в твоей жизни».
Тони достаточно быстро понимает, что, сделав Джуниора подставным боссом, создал монстра. Ход казался блестящим в теории, но Тони не учел особенностей человеческой природы, самолюбия Джуниора и попыток Ливии отомстить сыну за то, что тот поместил ее в дом престарелых / сообщество для пожилых людей[48]. Пока страдают лишь другие члены Семьи – друг капитана Джимми Алтьери (Джо Бадалукко-мл.) со своим покером, ментор Хэш Рабкин (Джерри Эдлер[49]), который теперь вынужден платить Джуниору налог. Тони удается разрешить ситуацию Хэша таким образом, что все остаются довольными.
Необязательно знать содержание всего сериала, чтобы догадаться: правление Джуниора не будет долгим и мирным, как правление императора Октавиана – и это даже до первого нашего знакомства с ФБР, делающими фотографии всех присутствующих на коронации Джуниора. Джуниор большую часть своей жизни провел в тени более молодых мужчин – сначала младшего брата, затем Джеки, а теперь и своего племянника. Теперь он наконец получил возможность воспользоваться правом, данным от рождения, однако большинство его деловых решений кажутся жестокими и бессмысленными, создающими так много хаоса, что Тони с трудом удается поддерживать статус-кво, управляя ситуацией за спиной Джуниора.
Сезон 1 / Эпизод 7. «По горло»
Сценаристы – Робин Грин и Митчелл Берджесс
Режиссер – Лоррейн Сенна Феррара
Белый кролик«Мой сын обречен, да?» – Тони
«По горло» – в некотором смысле даже более насыщенная серия, чем «Колледж». Здесь так же звучит тема унаследованных ценностей и правил, которые люди либо соблюдают, либо нарушают, но главное в этом эпизоде – проблема биологической преемственности и рода. Энтони-младшего в школе отстраняют от занятий после кражи вина, предназначенного для причастия. Эта история вызывает у Тони тревогу, не обречен ли Энтони-младший повторить ошибки и грехи своего отца. «Я попал в нехорошую историю в детстве», – говорит Тони Медоу, когда везет ее в Мэн; в этом эпизоде мы начинаем догадываться, на что именно он намекал.
В серии «По горло» нет таких культовых сцен, как убийство Фебби или признание Кармелы, но зато присутствуют воспоминания Тони о детстве. Мы теперь представляем и путь его становления, и природу его страха воспитать из Энтони-младшего человека, подобного себе. Отец Хэги (Энтони Фуско) говорит Тони и Кармеле, что у Энтони синдром дефицита внимания и гиперактивности. «Ему надо дать хорошего подзатыльника», – убежден Тони. У Тони традиционный подход к воспитанию мальчиков, – но именно такой подход сделал его неуверенным в себе, вспыльчивым и жестоким. «Ты бы ударил больного человека? – давит на него Кармела, – ты бы ударил ребенка с полиомиелитом?» Нет, отвечает Тони, но только потому, что в американском обществе недопустимо «слегка проучить ребенка время от времени».
Для отца Тони «ремень был любимым инструментом воспитания», а мать Тони вообще была непредсказуемой в своих вспышках ярости. В особенно ужасающей сцене, от которой Тони отмахивается, называя ее «оперой», разозлившаяся Ливия обвиняет ребенка в том, что он «сводит ее с ума» и угрожает воткнуть ему в глаз вилку. В беседе с Мелфи Тони признается, – возможно, предрасположенность к насилию и нарушению закона «у них в крови – передается по наследству». «Это не высеченная на камне судьба, – говорит Мелфи. – У людей есть выбор».
Джеймс Гандольфини великолепно справляется со сценами терапии, где Тони колеблется между четким пониманием специфики своего воспитания и нежеланием признать, насколько оно было нездоровым. Есть стойкое ощущение, что Тони перенял токсичную маскулинность своего отца и сформировал для себя определенный его образ. Когда Мелфи спрашивает Тони, что он чувствовал, когда впервые увидел, как его отец избивает человека, он отвечает: «Я не хотел, чтобы это случилось со мной, – а затем добавляет, – я просто был рад, что он не педик». От ответа на вопрос, «переживает» ли он из-за того, что Энтони-младший узнает, чем его отец зарабатывает на жизнь, Тони пытается увильнуть. Он пускается в демагогические рассуждения, и речь Гандольфини становится все более раздраженной и грубой: «А что насчет заводов с химикатами, которые отравляют своим дерьмом реки, а потом из-за этого рождаются дети с разными уродствами?»[50]
Лоррейн Бракко прекрасно сыграла реакцию Мелфи на все эти тревожные подробности. Ближе к концу, когда Тони настаивает, что «гордился тем, что сын Джонни Сопрано», она спрашивает, гордится ли им его сын. «Да, вероятно… и я этому рад! Рад, если он мной гордится!» Будучи хорошим терапевтом, Мелфи пытается соблюдать необходимую дистанцию, но уже не может, осознав, сколько ужасов повидал Тони, которого убеждали в том, что у него было совершенно обычное детство. Ее дружелюбное любопытство – словно они друзья, встретившиеся за чашечкой кофе, – проявляемое параллельно с давлением на пациента, заставляет поверить, что Тони хотя бы частично ослабил свою психологическую защиту.
Диалог между прошлым и будущим устанавливает связи между дедушкой, отцом и сыном. «Отстранять его от занятий – преступление, учитывая, сколько денег ты им даешь!» – восклицает Ливия за семейным ужином, Деньги решают все – так считают большинство героев «Клана Сопрано» и американцев вообще.
Флешбэк, где мы впервые видим молодого Джуниора (в исполнении Рокко Систо), когда он забирает Джонни Боя Сопрано (Джозеф Сираво), чтобы избить должника (Стив Сантосуссо), остроумно переплетен с настоящим и зарифмован с самым первым актом насилия в сериале. Но отцы семейства Сопрано преследуют свою жертву пешком, в то время как Тони преследовал своего должника на сияющей новенькой машине.
Флешбэки освежают сцены терапии, отчасти потому, что впервые с момента пилотного эпизода сериал отвлекается от диалога Тони и Мелфи, чтобы показать воспоминания Тони. В визуализации этих сцен есть определенное преимущество – они создают параллельную вселенную внутри телешоу, и там находятся интересные роли для актеров, которых мы видим впервые. Лэйла Робинс исполняет роль ужасающей молодой Ливии так, что это напоминает нам Нэнси Маршан, но не выглядит как подражание ей. Менее эффектным представляется выступление Сираво в роли Джонни Боя, хотя он удачно передает дикую разрушительную энергию и самовлюбленную природу большинства местных гангстеров. Но даже жертвы иногда им восхищаются: мы видим, как человек, которого Джонни только что избил, машет ему из окна, будучи закованным в гипс.
В 1999 году песня «White Rabbit» группы Jefferson Airplane уже была своеобразным клише для флешбэков о 60-х. Но сочетание «White Rabbit» с историей токсичных отношений между Джонни и Ливией, а также с некоторыми историческими подробностями (включая новости о бунтах в Ньюарке в 1967 году, использованные в качестве исторического фона, или комментарий, что на белых американцев совершенно не влияет борьба за гражданские права) – это уже фирменный прием «Клана Сопрано»[51]. Характерное для сериала сочетание семейного и профессионального продолжается и в сценах 60-х: Тони почти расстроен, когда вспоминает, что отец предпочитал брать с собой в парк развлечений дочь, а не сына, чтобы нарушить условия условно-досрочного освобождения. «Он использовал мою сестру Дженис как прикрытие, – объясняет Тони доктору Мелфи, – все парни приводили своих дочерей, чтобы, пока они решали свои дела, все выглядело мило и невинно».
Прошлое и настоящее переплетаются, когда Энтони-младший выдает своей бабушке секрет: его отец ходит к психотерапевту. Бабушка с внуком представляют собой отличный комедийный дуэт: Энтони-младший постоянно растерян – то ли от СДВГ, то ли от того, что в нем течет кровь Сопрано, то ли от своего сомнительного воспитания, а может, и от сочетания всех этих факторов. Он не только не понимает, какую информацию выдает Ливии, но еще и совершенно непроницаем для всех ее эмоциональных манипуляций. Как только Ливия решает, что Тони ходит к психотерапевту, чтобы пожаловаться на нее, она начинает свою обычную тираду и упивается жалостью к себе, но Энтони-младшему на это совершенно плевать. Попытки злой старой женщины забраться в пустую голову подростка напоминают попытки великолепного хирурга прооперировать мусорный бак.
Разумеется, мы уже знаем, насколько опасной может быть Ливия, даже в ограниченном и охраняемом пространстве «Грин Гроув», где к ней обращается за советом Джуниор. И вот мы снова это видим, когда Тони упрекает мать: та не дала отцу начать жизнь «с чистого листа» и открыть с другом ресторан в Рино. Он напоминает ее собственные слова, что она лучше задушит своих детей подушкой, чем разрешит Джонни их забрать. «Ну, если это тебя беспокоит, может, поговоришь со своим терапевтом?» – холодно отвечает Ливия. «Так люди поступают, когда хотят обвинить кого-то другого в своих проблемах, не так ли?»
Сезон 1 / Эпизод 8. «Легенда о Теннесси Молтисанти»
Сценаристы – Фрэнк Рензулли и Дэвид Чейз
Режиссер – Тим Ван Паттен
Весенняя уборка«Где моя сюжетная арка?» – Кристофер
«Клан Сопрано» стал хитом на HBO в начале 1999 года, но при этом приобрел противоречивую репутацию среди некоторых итало-американцев. Многие, так же как бывший муж доктора Мелфи, Ричард Ла Пенна[52], устали от гангстеров в фильмах и телешоу. Авторы этой книги, как телекритики любимой газеты Тони Сопрано, большого ежедневного издания в штате с энергичным и гордым итало-американским населением, слышали отзывы зрителей, которым популярность сериала была неприятна: «Клан Сопрано якобы бросает тень на их нацию. В то же время, немало итало-американцев признавали Тони Сопрано символом родной культуры, как сам Тони признавал таким же символом Фрэнка Синатру[53]. Разделившееся мнение по поводу сериала вскоре станет такой же частью «Клана Сопрано», как сны Тони, а герои сериала превратятся в символ протеста против диффамации; так что шоу встретило своих недоброжелателей с открытым забралом.
Однако эпизоды первого сезона были написаны и реализованы за несколько месяцев до того, как вышли в эфир. Дэвид Чейз с Фрэнком Резулли знали, какую реакцию подобная история может вызвать у их соотечественников – итало-американцев, и попытались решить проблему хотя бы частично.
Ожидание обвинений[54] в отношении семьи Ди Мео становится главной темой для обсуждения всех героев эпизода, принадлежащих и не принадлежащих к мафии. Для опытных гангстеров вроде Тони и Биг Пусси это цена, которую они готовы платить за свой бизнес, поэтому они концентрируются на практической стороне вопроса[55]: прячут или уничтожают улики, стараются не позволить агентам ФБР разгромить дом, предупреждают доктора Мелфи, что несколько будущих визитов могут отмениться в связи с «отпуском».
Для близких Мелфи, обеспокоенных тем, что она лечит одного из гангстеров, это еще одна возможность оспорить растущую популярность историй про мафию и предполагаемого ущерба, который они могут причинить имиджу итало-американцев. Сын Мелфи, Джейсон, указывает, что процесс антидиффамации образа итало-американцев был запущен боссом мафии Джозефом Коломбо (основателем лиги гражданских прав итало-американцев). Ричард же возражает, что количество гангстеров, представленных в поп-культуре, непропорционально больше количества итало-американцев, на самом деле связанных с организованной преступностью.
Забавно, что Ричард и «тот самый пациент его жены» имеют в этом смысле нечто общее. На визит ФБР Тони отвечает лекцией о великих итало-американцах, не связанных с мафией (например, Антонио Меуччи), обращенной к детям, – то есть он стремится держать детей подальше от дел Семьи.
Однако, если Ричард беспокоится о чести законопослушных итальянцев, а Тони – о своем бизнесе и свободе, персонаж, упомянутый в названии эпизода, расстроен лишь из-за того, что его обошли вниманием. Кристофер напоминает Адриане, что обожает кино, и, судя по всему, решил вступить в ряды мафии не только для того, чтобы быть ближе к дяде, но и для того, чтобы быть похожим на своих любимых киногероев. Он молод, заносчив и настолько глуп, что хочет попасть на полосы газет. В какой-то момент он даже завидует своему мертвому другу Брендану, которого по местному телевидению назвали «солдатом» мафии. Все, чего он хочет в жизни (кроме прекрасной Адрианы), кажется ему очень далеким. Он хочет создать собственную версию «Славных парней», но не может даже без ошибок написать слово «удалось». (Он полагает, что большую часть работы за него выполнит компьютер.)
Даже если у Кристофера и нет признаков клинической депрессии[56], он явно не получает от жизни вне закона того удовольствия, о котором мечтал в детстве. Ближе всего к осуществлению своей мечты Кристофер оказывается в тот момент, когда наставляет пистолет на пекаря, не проявившего перед ним достаточно трепета. Этот момент имеет некоторую двусмысленность: с одной стороны, Кристофер предстает обидчивым и безрассудным, как его любимые кинобандиты, с другой – он ранит пекаря в ступню точно так же, как герой Джо Пеши ранит героя Империоли в «Славных парнях».
Единственный контраргумент, который не упоминают ни Мелфи, ни создатели шоу, – это то, что Голливуд не настроен против итало-американцев, он стремится лишь к тому, чтобы вызвать у зрителя эмоции. Скорее всего, в кино и сериалах ирландско-американских гангстеров, а также мексиканских, центрально- и южноамериканских наркобаронов гораздо больше, чем в жизни. Однако это продается: образ грубого и крутого гангстера, который берет от жизни все, что хочет, контрастирует с образом «уважаемого» большинства, которому все время приходится быть законопослушным и разумным. И дело не только в том, что публика находит истории о преступлениях интереснее, чем пересказ «обычной» жизни[57] (по крайней мере в искусстве), но также и в том, что члены некоторых стереотипизированных этнических групп чувствуют себя уверенней, когда этот стереотип внушает страх и завораживает. Несмотря на всю негативную репутацию, интереснее казаться опасным, чем скучным.
Полезно сравнить страх Ричарда перед отождествлением его народа с такими, как Тони Сопрано, с тем, как Сэм Райс – еврей-терапевт Джейсона (Сэм Коппола, не имеющий никакого отношения к известной киносемье) – хвастается своим родством с водителем гангстера по имени Луис «Лепке» Бухальтер[58]. «Это были крутые евреи», – мечтательно произносит Райс. Если типичный образ итало-американца – это гангстер с сигарой, то евреев обычно представляют как смешных умников, стэндап-комиков или тех, кого играют стэндап-комики. Для Ричарда итальянские гангстеры – пятно на репутации его народа; если бы он увидел, что итало-американский актер играет роль образованного белого воротничка вроде самого Ричарда, это точно сделало бы его день. Однако существование еврейских гангстеров восхищает Райса, потому что доказывает, что не все представители его нации – невротичные нытики. Трава на соседской лужайке всегда зеленее.
Сезон 1 / Эпизод 9. «Бока»
Сценаристы – Джейсон Кэхилл, Робин Грин и Митчел Берджесс
Режиссер – Энди Уолк
Известное зло«Я никому не причинял вреда». – Тони
Ключевая сцена этой серии происходит на поле для гольфа, где дядя Джуниор и Тони оба говорят то, что им не стоило бы говорить, а Джуниор начинает обдумывать покушение на своего племянника. Мысль об убийстве в нем зарождает Ливия, которая жалуется на своего «сына, пациента психушки».
Однако другая сюжетная линия эпизода впечатляет еще больше: преступление Дона Хаузера (Кевин О’Рурк), тренера Медоу по футболу, который тайно переспал с Элли (Кара Джеделл), играющей с Медоу в одной команде. Эта история демонстрирует, какой заботливой и справедливой Медоу может быть, когда кто-то из ее близких оказывается в беде. Кроме того, важную роль здесь играет и Арти Букко, чья эмоциональная реакция на скандал служит барометром зрительской реакции на «Клан Сопрано», шоу, которое честно предупреждает о последствиях жестокости, которую мы так жаждем увидеть на экране.
Спор Тони и Арти о преступлении тренера отражает столь разное отношение давних друзей к нарушению закона. Истории о друзьях детства, один из которых становится копом или священником, а другой – бандитом, стали основой классических гангстерских фильмов, вроде «Ангелов с грязными лицами», или современных триллеров, таких как «Бегущий индеец». «Клан Сопрано» вполне мог провернуть то же самое с Арти. Однако сериал выбирает необычный ракурс. Арти живет достаточно близко к миру Тони, чтобы понимать, каков он на вкус, но не является его частью; у него есть Шармейн, которая всегда готова перетянуть его на светлую сторону в моменты особенного искушения[59].
Тони уже делал Арти предложения, от которых тому хватило ума отказаться. (Хотя, если бы он принял предложение Тони о круизе, старый «Везувий» все еще был бы открыт.) Сложно находиться рядом с гангстерами со всей их безумной роскошью и властью, особенно если ты – приличный человек, который борется за выживание, и Джон Вентимилья идеально воплощает внутренний конфликт Арти. Очень удобно иметь возможность провести четкую границу между Тони и Арти. Они знакомы с детства. Они оба женились в двадцать с небольшим. У них сходятся вкусы в еде и взгляды на многие вещи. Арти не меньше, чем Тони, злит появление человека в бейсболке в ресторане, хоть он никогда и не стал бы решать эту стилистическую проблему теми же методами, что Тони. Но как бы сильно он не хотел отомстить тренеру Хаузеру за то, что тот сделал с Элли, или предоставить Тони возможность с ним разобраться, в конце концов он позволяет Шармейн убедить его поступить правильно. Снова.
Арти совершает впечатляющий поступок: он убеждает поступить правильно Тони. Сериал только начался; даже после «Колледжа» Тони скорее вызывает сочувствие. Однако мы также знаем, что Тони сложно переубедить, когда дело касается его личных интересов. И, как Шармейн объясняет Арти, жестокое убийство Хаузера не поможет Элли, Медоу и другим девочкам из команды, а лишь заставит отцов почувствовать себя лучше. В этот раз Арти и доктору Мелфи удается заставить Тони передумать. Как глубоко в нем сидит насилие и насколько серьезно ему пришлось пересмотреть свои ценности, пусть даже на короткий срок, можно судить по тому, что ему приходится напиться до полной беспомощности. Сцена, где он лежит на полу своего особняка и говорит Кармеле, что не причинил никому вреда, очень показательна.