Загадка женского

Одна героиня, когда ее мать настаивает, чтобы вместо геологической экспедиции она стала ходить на свидания, убегает из дома. Страстная решимость жить собственной жизнью не мешает этой Новой Женщине любить мужчину, зато вынуждает бунтовать против родителей – так, юному герою для возмужания часто требуется покинуть отчий дом. «Ты храбрее любой девушки, что я встречал в жизни. У тебя есть все, чтобы достичь успеха», – говорит молодой человек, который помог ей сбежать («Удачи, дорогая», журнал Ladies’ Home Journal, май 1939 года).

Часто конфликты возникали между обязанностями на работе и обязательством перед мужчиной. Но в 1939 году выводилась следующая мораль: девушка должна быть верной сама себе; если мужчина – то, что надо, она его не потеряет. Так, одна молодая вдова (рассказ «Между тьмой и светом», журнал Ladies‘ Home Journal, февраль 1939 года), сидя в офисе, рассуждает, остаться ли на работе, поскольку нужно исправить допущенную ошибку, или пойти на свидание. Она вспоминает свой брак, ребенка, смерть мужа… «что было потом, когда она старалась включить голову, не бояться новой работы, быть уверенной в своих решениях». Как может начальник ожидать, что она откажется от свидания! Но она остается работать. «Они вложили в эту компанию всю свою жизнь. Она не могла его подвести». Эта женщина впоследствии тоже находит своего мужчину – своего босса!

Возможно, эти рассказы и не великая литература. Но личность героинь объясняла, кто читал женские журналы, и тогда, и сейчас. Эти журналы писались не для женщин, строящих карьеру. Новые женщины были идеалом вчерашних домохозяек: они отражали мечты, точно передавали тоску по самоопределению и чувству возможности, существовавшему для женщин в то время. И если женщины не могли воплотить подобные мечты сами, они хотели, чтобы это сделали их дочери. Хотели, чтобы их дочери были больше, чем просто домохозяйки, чтобы они жили в мире, который им самим был недоступен.

Вновь вспомнить, что значила для женщин карьера, пока слова «работающая женщина» или «карьеристка» не стали в Америке ругательством, – это как воскресить давно позабытую мечту. Конечно, в конце Великой депрессии, если была работа, значит, были деньги. Однако работающие женщины женские журналы не читали, к тому же карьера все-таки несколько больше, чем работа. Заниматься карьерой значило что-то делать самой, что-то собой представлять, не просто существовать ради кого-то и в нем растворяться.

Последнее яркое упоминание страстного поиска личного самосознания, который, похоже, символизировала карьера в период до 1950-х годов, я обнаружила в рассказе под названием «Сара и гидросамолет» (Ladies’ Home Journal, февраль 1949 года). Сара, девятнадцать лет игравшая роль послушной дочери, тайно учится летать. Она пропускает урок полетов, чтобы сопровождать мать на светский визит. Один пожилой врач, которого тоже пригласили в гости, говорит ей следующее: «Сара, дорогая моя, ты постоянно, просто каждый день совершаешь самоубийство. Не ценить себя по достоинству – еще большее преступление, чем не делать приятное другим». Почувствовав какой-то секрет, он интересуется, не влюблена ли она. «А ей сложно было ответить. Влюблена? Влюблена в добродушного красавчика Генри (инструктора по полетам)? Влюблена в искрящуюся воду и в тот момент свободы, когда крылья поднимают в воздух, и в тот ласковый, безграничный мир, что открывается ее взору? И она ответила: “Да, пожалуй, влюблена”».

Следующим утром Сара оказалась предоставлена самой себе. Генри «отошел в сторону, захлопнув дверь кабины, и развернул для нее судно. Она осталась одна. Такой дурманящий момент: из головы вылетело все, чему она научилась, и ей пришлось привыкать быть одной, одной-одинешенькой, хотя и в знакомой кабине. Сара сделала глубокий вдох, и внезапно прекрасное чувство «я справлюсь» заставило ее сесть ровно, расправить спину и улыбнуться. Она осталась одна! В ответе только за себя, и этого было достаточно.

«Я справлюсь!» – подбодрила она себя вслух… Ветер отлетал от поплавков гидросамолета, оставляя блестящие полосы, а потом корабль без особых усилий поднялся в воздух и устремился вверх». Теперь даже мать не сможет помешать ей получить лицензию пилота. Она не боится «узнать свой собственный жизненный путь». Той ночью, лежа в кровати, Сара сонно улыбается, вспоминая, как Генри сказал: «Моя девочка».

«Она улыбнулась. Нет, она не была его девочкой. Она была Сарой. И этого достаточно. А учитывая, что она поздно начала, понадобится время, прежде чем она себя узнает. Находясь уже в полудреме, она задумалась, понадобится ли ей, когда это произойдет, спутник и кто это будет».

И вдруг этот образ расплывается. Новая Женщина, которая свободно парит, замирает в своем полете и, затрепетав от ясного солнечного света, устремляется обратно, к уютным стенам дома. В том же году, когда Сара выполнила свой самостоятельный полет, Ladies’ Home Journal напечатал прототип оды на тему «Род занятий: домохозяйка», которые в несметных количествах стали появляться в женских журналах. Хвалебные песни, гремевшие на протяжении пятидесятых годов, обычно начинаются с жалоб женщины на то, что, когда требуется вписать в документ «домохозяйка», у нее возникает комплекс неполноценности. («Когда я пишу это слово, то понимаю: вот она я, женщина средних лет, закончила университет, но ничего в своей жизни не сделала. Простая домохозяйка».) Затем автор сей оды, который по какой-то причине сам никогда не является домохозяйкой (в конкретном случае автор – Дороти Томпсон, журналистка, иностранный корреспондент, известный обозреватель в Ladies‘ Home Journal, март 1949 года), покатывается со смеху. По ее мнению, проблема в том, что домохозяйка просто не понимает, что является специалистом в десятке профессий одновременно. «Записывайте: бизнес-менеджер, повар, медсестра, шофер, портниха, декоратор интерьера, бухгалтер, поставщик питания, учитель, личный секретарь… можете ставить просто «филантроп»… Ведь всю свою жизнь вы отдавали энергию, навыки, таланты, служили – ради любви». Но домохозяйка продолжает ныть, мол, вот, мне почти пятьдесят, и я никогда не занималась музыкой, хотя в юности на это надеялась, я зря потратила образование.

«Ха-ха, – смеется мисс Томпсон, – разве музыкальность ваших детей не ваша заслуга? А вспомните те тяжелые времена, когда ваш муж завершал свое великое дело… Разве не вы содержали очаровательный дом на 3000 долларов в год, шили для детей и себя одежду, собственноручно клеили обои в гостиной и ястребом высматривали на рынках выгодные предложения? А в свободное время не вы ли печатали и вычитывали рукописи мужа, планировали фестивали, чтобы заполнить финансовую дыру в делах прихода, играли с детьми на фортепиано в четыре руки, чтобы сделать занятия более увлекательными, читали в старшей школе то, что задавали им, чтобы проверять уроки?» – «Но это жизнь на благо других… чужая жизнь», – вздыхает домохозяйка. «Такая же, как у Наполеона Бонапарта, – усмехается мисс Томпсон, – или у английской королевы. Я отказываюсь разделять эту жалость к себе. Вы одна из самых успешных женщин, что я знаю».

Что касается отсутствия заработка, то, как говорится, пусть домохозяйка подсчитает стоимость своих услуг. Благодаря управленческим талантам женщины могут сэкономить больше денег для дома, чем принести извне. Что касается женского духа, сломленного скучной работой по дому, то, быть может, какой-то женский гений и не нашел себе дорогу, но «мир, полный женщинами-гениями, но бедный детьми, быстро подойдет к концу… К тому уже у великих мужчин прекрасные матери».

А еще американской домохозяйке напоминают, что в Средние века католические страны «возвысили кроткую и неприметную Марию до Царицы Небесной и построили самые прекрасные соборы во имя «Нотр-Дам – Богоматери»… Домохозяйка, воспитатель, создатель детской среды – женщина постоянно воссоздает культуру, цивилизацию и добродетель. И если она прекрасно справляется с этой важной управленческой задачей и творческой деятельностью, позвольте ей с гордостью писать о своей профессии: “домохозяйка”».

В 1949 году Ladies’ Home Journal также публиковал «Мужское и женское» Маргарет Мид. Все журналы вторили вышедшей в 1942 году книге Фарнхем и Ландберга «Современные женщины: потерянный пол», в которой авторы предупреждали, что карьера и высшее образование ведут к «маскулинизации женщин, что чрезвычайно опасно для дома, для детей и для способности женщины, как и ее мужа, получать сексуальное удовольствие».

Итак, «загадка женственности» стала расползаться по стране, вживляясь в старые предрассудки, дополняя удобные условности, которые так легко позволяют прошлому душить будущее. За новой женственностью стояли концепции и теории, обманчивые своей сложностью и предположением, что истина общеизвестна. Теории эти, видимо, были столь запутанны, что кроме нескольких посвященных их никто не понимал и поэтому не подвергал сомнению. Чтобы в полной мере понять, что случилось с американскими женщинами, необходимо сломать стену тайны и внимательнее изучить сложные концепции и общепринятые истины.

Изучаемый миф гласит, что высшая ценность для женщины, как и ее единственная задача, – реализация собственной женственности. И недооценивать эту женственность – величайшая ошибка, что мы наблюдали на протяжении большей части истории западной культуры. Женственность эта столь загадочна, интуитивно понятна и близка к сотворению и происхождению жизни, что человеческая наука, возможно, никогда не сможет ее постигнуть. Но, несмотря на все своеобразие и отличие, она никоим образом не уступает природе мужчины. А в некотором отношении, возможно, даже превосходит ее. Заблуждение, корень женских проблем в прошлом заключается в том, что женщины завидовали мужчинам, пытались быть на них похожими, а не старались принять собственную природу, согласно которой женщина может самореализоваться только в условиях сексуальной пассивности, мужского доминирования и пестования материнской любви.

Образ, который эта женственность – своеобразный миф – навязывает американкам, на самом деле не нов: «Род занятий: домохозяйка». Новая женственность создает из матерей-домохозяек, у которых никогда не было шанса выбрать иной путь, образец для всех женщин. Она заранее предполагает, что применительно к женщинам история, здесь и сейчас, достигла блестящего финала. Скрываясь за изощренными ловушками, она превращает определенные практические, имеющие предел бытовые аспекты существования женщины – как раньше у женщин, чье бытие было вынужденно ограничено готовкой, уборкой, стиркой, вынашиванием детей, – в религию, в образец, по которому должны жить все. В противном случае им стоит отречься от своей женской сути.

После 1949 года у американских женщин осталось лишь одно определение для слова «самореализация» – женщина-домохозяйка. Мгновенно, словно во сне, образ американской женщины как растущей личности в изменяющемся мире разбился на мелкие части. Ее самостоятельный полет в поисках собственной идентичности был позабыт во имя сохранности единения. Безграничный мир сжался до уютных стен дома.

Трансформация, отразившаяся на страницах женских журналов, стала резко заметна в 1949 году, а далее, в пятидесятые, шла по нарастающей. «Женственность начинается дома», «Быть может, это мир мужчин», «Рожай, пока молода», «Как поймать мужчину в капкан», «Нужно ли бросать работу после свадьбы?», «А вы учите дочь быть женой?», «Строим карьеру дома», «Надо ли женщинам так много говорить?», «Почему солдаты предпочитают немок?» «Чему женщины могут научиться у Евы», «Политика: настоящий мужской мир», «Как сохранить счастливый брак», «Не бойтесь выходить замуж молодыми», «Беседы врача о грудном вскармливании», «Наш ребенок родился дома», «Готовить для меня – это поэзия», «Как вести домашнее хозяйство».

К концу 1949 года только одна из трех героинь женских журналов строила карьеру… и отказывалась от нее, вдруг понимая, что на самом деле безумно хочет быть домохозяйкой. В 1958 году, а затем еще раз в 1959-м я пролистала полностью, выпуск за выпуском, три крупных женских журнала (четвертый, Woman’s Home Companion, приказал долго жить) и не нашла ни одной героини, строящей карьеру, имеющей устремления в какой-то работе, искусстве, профессии, да хоть какую-то миссию в этом мире, кроме той, что описывается словами «род занятий: домохозяйка». Только одна из ста героинь имела работу. Даже молодые незамужние героини больше не работали, ну разве что ловили мужа [7].

Новые счастливые героини-домохозяйки по какой-то неясной причине выглядят моложе энергичных карьеристок 30—40-х годов. Похоже, они молодеют и молодеют – и внешне, и в своем по-детски зависимом поведении. Из планов на будущее – только родить. В их мире активно растет только ребенок. Сами героини-домохозяйки вечно юны, ведь границы их собственного образа дальше родов не простираются. Дети растут и развиваются вместе со всем миром, а они, как Питер Пэн, должны оставаться молодыми. Они должны продолжать рожать, поскольку женственность подсказывает: другого способа стать героиней нет. Вот типичный пример из рассказа под названием «Бутербродница» (Ladies’ Home Journal, апрель 1959 года). В колледже она ходила на курс домоводства, научилась готовить, никогда не работала и до сих пор ведет себя как дитя, хотя сама родила уже троих. Но есть проблема – деньги. «О, ничего скучного, никаких налогов, торговых соглашений на основе взаимности или программ помощи иностранным государствам. Этот экономический бред я оставляю своему представителю в Вашингтоне, помоги ему небеса».

Проблема в том, что ее пособие составляет всего сорок два доллара и десять центов. Она терпеть не может просить у мужа денег каждый раз, когда ей нужна пара обуви, а кредитный счет он ей не доверит. «О, мне так не хватает своих денег! Много не надо. Пару сотен в год, и проблема решена. Так, чтобы изредка пообедать с подружкой, позволить себе чулки экстравагантного цвета, по мелочи, не обращаясь к Чарли. Но, увы, Чарли прав. Я не заработала в жизни ни доллара и понятия не имею, как делаются деньги. Поэтому я все думала и думала… не прекращая готовить, убирать, снова готовить, стирать, гладить и снова готовить».

В конце концов приходит решение: она будет готовить бутерброды для сотрудников на заводе мужа. Она получает пятьдесят с половиной доллара в неделю, вот только забывает сосчитать расходы и не помнит, что такое прибыль, поэтому вынужденно прячет восемь тысяч шестьсот сорок пакетов для бутербродов за плитой. Чарли замечает, что она делает бутерброды слишком красивыми. На что она говорит: «Если просто шлепнуть ветчину на кусок ржаного хлеба, то я банально бутербродница, это неинтересно. Но если что-то добавить, какой-то особый штрих – то это уже процесс творческий». И она режет, заворачивает, чистит, запечатывает, намазывает хлеб, с рассвета и до упора, за девять долларов чистого дохода, пока запах еды не начинает претить. Как-то после бессонной ночи она, шатаясь, идет вниз, чтобы нарезать салями еще на восемь зияющих пустотой ланч-боксов. «Это был перебор. Как раз проснулся Чарли. Он лишь взглянул на меня и побежал за стаканом воды». В этот момент она понимает, что снова беремена.

«Первое, что смог связно выдавить Чарли: “Я отменю твои заказы. Ты – мать. В этом твоя работа. Деньги в дом приносить не обязательно”. Как просто и красиво! “Да, босс”, – покорно пробормотала я, если честно, с облегчением». Вечером Чарли приносит домой чековую книжку, доверяя ей совместный банковский счет. О спрятанных восьми тысячах шестистах сорока пакетах для бутербродов она решает умолчать. Пока все четверо закончат школу, она в любом случае их истратит.

Дорога от Сары и гидросамолета до «бутербродницы» заняла всего десять лет. За десять лет образ американской женщины, похоже, раскололся надвое, как разум шизофреника. Речь уже не просто о том, чтобы зверски уничтожить любые мечты о карьере. Все заходит намного дальше.

Раньше образ женщины также состоял из двух частей: доброй, чистой женщины на пьедестале и развратницы с плотскими желаниями. Раскол в новом образе вскрывает противоречие иного рода: женственная женщина, чья добродетель вовсе не исключает плотские желания, и карьеристка, любое желание самостоятельности которой считают пороком. Благонравие теперь заключается в изгнании запретной мечты о карьере, в победе героини над Мефистофелем: дьяволом, предстающим вначале в облике карьеристки, который угрожает забрать мужа или ребенка героини, и в конце концов дьяволом внутри самой героини – мечтой о независимости, душевным недовольством и даже ощущением собственной идентичности. Все это нужно изгнать, чтобы завоевать или сохранить любовь мужа и ребенка.

В рассказе, напечатанном в журнале Redbook («Мужчина, который вел себя как муж», ноябрь 1957 года), к героине, очень юной невесте, «маленькой брюнетке с веснушчатым лицом» по прозвищу Малышка приезжает в гости бывшая соседка по колледжу, Кей. Эта соседка – «своя среди парней, с прекрасной деловой хваткой… блестящие волосы цвета красного дерева она собирала в высокий пучок, который пронзали две палочки». Кей в разводе, но что ужаснее, она оставила ребенка с бабушкой, пока сама работает на телевидении. Этот карьерный дьявол заманивает Малышку работой и мешает ей кормить ребенка грудью. Она даже уговаривает молодую мать не подходить к своему плачущему в два часа ночи ребенку. Однако получает заслуженный отпор, когда муж героини, Джордж, обнаруживает плачущего ребенка, лежащего без одеяльца на ледяном ветру из распахнутого окна; по щекам младенца течет кровь. Кей, исправившаяся и раскаявшаяся, пробует отлынивать от работы, чтобы завести собственного ребенка и начать жизнь заново. А Малышка ликует по поводу кормления в два часа ночи: «Я рада, рада, рада, что я всего лишь домохозяйка» – и мечтает о том, что ребенок, когда вырастет, тоже станет домохозяйкой.

Когда с дороги уходит работающая женщина, дьяволом, которого нужно непременно изгнать, становится домохозяйка, активно интересующаяся общественными мероприятиями. Даже участие в родительском комитете приобретает подозрительный оттенок, не говоря уже об интересе к международным делам (см. «Без пяти минут интрижка», журнал McCall’s, ноябрь 1955 года). Следом идет домохозяйка, у которой просто есть собственное мнение. Героиня рассказа «Я не хотела тебе говорить» (журнал McCall’s, январь, 1958 года) знает, сколько денег осталось на счету, и спорит с мужем из-за бытовых мелочей. В итоге муж уходит к «беспомощной вдовушке», главная привлекательность которой состоит в том, что она совершенно «не разбирается» ни в договорах страхования, ни в ипотечном кредитовании. Брошенная жена сетует: «Наверное, она очень сексуальна. Что может здесь предложить жена?» На что ее лучшая подруга говорит: «Ты упрощаешь. Не забывай, насколько беспомощна Таня и как она благодарна мужчине за поддержку…»

«Я бы не смогла быть полностью зависимой от мужа, даже если бы попыталась, – отвечает жена. – После колледжа я получила хорошую работу и всегда была довольно самостоятельна. Я не беспомощная девчонка и не смогу ею притворяться». Но той ночью она всему научится. Она слышит шум, который, быть может, издает грабитель, и, хотя она знает, что это всего лишь мышь, зовет на помощь мужа и отбивает его у соперницы. В итоге супруг успокаивает якобы испуганную жену, а та бормочет, что этим утром он, конечно, был прав. «Она смирно лежала в мягкой постели и улыбалась, испытывая сладкое, скрытое удовольствие, едва тронутое чувством вины».

В конце этого пути, практически в буквальном смысле, – полное исчезновение героини как отдельной личности и творца собственной истории. В конце этого пути – единение, когда у женщины даже нет необходимости скрывать собственное «Я» в чувстве вины, поскольку оно отсутствует. Она живет только ради мужа и детей, только их жизнью.

Идея «единения», придуманная издателями журнала McCall’s в 1954 году, была жадно воспринята рекламодателями, как движение с духовным смыслом. На какое-то время она приобрела статус практически национальной идеи. Тем не менее резкая критика со стороны общества не заставила себя долго ждать, появились злые шутки, что «единение» – это замена более глобальных человеческих целей – мужских. Женщины получили нагоняй за то, что заставляли мужей выполнять работу по дому, вместо того чтобы позволять им прокладывать новые пути в Америке и во всем мире. Был поставлен вопрос: почему мужчины, обладающие способностями государственных деятелей, антропологов, физиков, поэтов, должны вечерами в будни или субботним утром мыть посуду и пеленать младенцев? Это время они могли бы потратить на решение более серьезных, необходимых для общества вопросов!

Примечательно, что критиков возмущало только то, что мужчин просили разделить обязанности «женского мира». Мало кто ставил под вопрос границы этого мира для женщин. А ведь когда-то считалось, что и женщины обладают способностями и проницательностью государственных деятелей, поэтов и физиков. Мало кто видел за такой идеей единения наглую ложь.

Обратимся к пасхальному выпуску журнала McCall’s 1954 года, который объявил о новой эре единения, озвучив реквием по тем временам, когда женщины боролись за политическое равноправие и завоевали его, а женские журналы «помогли выкроить огромные области, запретные ранее для вашего пола». Новая модель жизни, когда «все больше и больше мужчин и женщин раньше вступают в брак, раньше заводят детей, имеют семьи побольше и получают глубочайшее удовлетворение» от собственного дома, – это модель, которую «мужчины, женщины и дети выстраивают вместе… не только женщины или только мужчины, поодиночке, а вся семья, на основе общего опыта».

Фоторепортаж, в подробностях описывающий такой образ жизни, называется «место мужчины – в его доме». В нем, как новый образ и идеал, приводится супружеская пара из Нью-Джерси, живущая с тремя детьми в двухуровневом доме с серой черепицей. Жизнь Эда и Кэрол «практически полностью вертится вокруг детей и дома». Вот они делают покупки в супермаркете, плотничают, одевают детей, вместе готовят завтрак. «Затем Эд садится с друзьями, которые по очереди друг друга подвозят, в машину и едет в офис».

Эд, муж, выбирает цветовую гамму для дома и оставляет за собой главные решения по интерьеру. Вот какие повседневные дела любит Эд: возиться по дому, что-то мастерить, красить, выбирать мебель, коврики и шторы, вытирать посуду, читать детям и укладывать их спать, работать в саду, кормить, одевать и купать детей, ходить на родительские собрания, готовить, покупать одежду жене, ходить за продуктами.

А вот что Эд не любит: вытирать пыль, пылесосить, завершать начатое, вешать шторы, мыть кастрюли, сковородки и тарелки, убирать за детьми, расчищать двор от снега и стричь газон, менять подгузники, отвозить няню домой, стирать, гладить. Понятно, что эту работу Эд не делает.

Семье нужен глава, а эту функцию выполняет Отец, не Мать… Детям обоих полов необходимо понимать, признавать и уважать способности и функции каждого пола… Отец – это не просто мать на замену, даже если он охотно помогает купать, кормить, утешать и играть. Он – связь с внешним миром, где сам работает. И если в этом мире он чем-то увлечен, проявляет отвагу, терпимость, мыслит конструктивно, он передаст эти ценности детям.

В те дни в редакции McCall’s проводили кучу безумных собраний. «Внезапно все стали искать в единении духовный смысл, ожидая, что мы создадим некое загадочное религиозное движение, основываясь на той жизни, которую люди вели последние пять лет, – а люди просто уползли по домам, развернувшись к миру спиной. И эту жизнь можно было показать только как уродливую серость, – вспоминает бывший редактор журнала. – Все и всегда в конечном счете сводилось к следующему: как славно, славно, славно, папочка в саду нам жарит барбекю. Мода, еда, даже духи – мы везде пихали мужчин».

«Были статьи, написанные психиатрами, которые мы не могли напечатать, потому что они раздули бы проблему по полной: ведь эти пары всем своим весом опираются на своих детей. А что еще делать с единением, кроме как заботиться о детях? Мы были благодарны до слез, когда находили фото отца с матерью в ином, новом ракурсе. Иногда нам становилось любопытно, что будет с женщинами, если мужчины возьмут на себя оформление дома, уход за детьми, готовку и все то, что раньше было только женской прерогативой. Но показать, как женщины покидают домашний очаг и строят карьеру, мы не могли. Ирония в том, что мы хотели начать работать и для мужчин, и для женщин, вместе. Мы хотели работать для людей, а не только для женщин».

Но можно ли считать женщин людьми, учитывая запрет на равенство с мужчинами? Их в конце концов настолько затягивает образ пассивной зависимости (поскольку независимость запрещена), что они хотят, чтобы мужчины принимали решения даже дома. Дикая иллюзия того, что единение может разбавить духовным содержанием серость домашней рутины, потребность, чтобы религиозное движение восполнило недостаток самосознания, выдает масштабы женской потери и пустоту нового образа. Может ли мужская помощь по дому компенсировать женщинам потерю целого мира? Может ли совместная возня с пылесосом в гостиной подарить домохозяйке новую цель в жизни?