Библия и меч. Англия и Палестина от бронзового века до Бальфура

Глава IV

Крестовые походы

Превратиться в «клоаку христианского мира и вобрать в себя все его распри» – вот что стало главным назначением Крестовых походов, как писал в своей «Истории священной войны» в 1639 г. преподобный Том Фуллер. Даже если сделать скидку на кальвинистскую пристрастность этого реформатора, афоризм Фуллера по-прежнему остается бесспорным. На заре Крестовых походов толчком к ним послужила жажда наживы, жажда славы и жажда мести неверным во имя веры. Упиваясь кровопролитием, беспощадные в своей жестокости, невежественные в том, что касалось географии, стратегии военных действий или снабжения войск, первые крестоносцы бросились на Восток, не имея плана военной кампании иного, чем напасть на Иерусалим и вырвать его у турок. Этого на некий безумный лад они достигли лишь потому, что в стане самого их врага царил разлад. Бич последовавшей затем розни сразил и их тоже: отсутствовала даже самая элементарная лояльность, которая могла быть продиктована чувством самосохранения. Протянувшийся на два последующих столетия, через самое сердце Средних веков, след их раздвоенных стягов был лишь чередой тщетных попыток повторить успехи Первого крестового.

Провалы как будто ничему их не учили. Подобно человеческим леммингам, каждое поколение крестоносцев бросалось по фатальным стопам своих отцов. Сама Палестина, поле битвы и трофей одновременно, превратилась во вторую родину, если не кладбище, для половины семей Европы. Святой Бернар Клервосский, проповедовавший Второй крестовый поход, похвалялся, что оставил в Европе не более одного мужчины для утешения каждых семи вдов1. Но далекую страну таким знакомым делало не столько число тех, кто отправлялся туда в любой данный момент времени, сколько тот факт, что они раз за разом проходили по одному и тому же месту почти два столетия, поэтому зачастую два, три, а то и четыре поколения одной семьи воевали, оседали или погибали в Палестине.

В Англии каменные надгробные статуи четырех графов Оксфордских, каждая со скрещенными ногами в знак участия в крестовых походах, лежат в приходской церкви в Херефорде. Альберик де Вер, первый граф, по прозвищу Угрюмый, в кольчуге с головы до пят, укрытый тканевым саккосом, опираясь рукой на меч, а сапогами со шпорами – на льва, лежит в каменном бессмертии на саркофаге с датой 1194 г. Рядом с ним – второй граф де Вер, погибший в 1215 г., третий – погибший в 1221 г., и пятый – павший в 1295 г., и каждый изображен со скрещенными ногами крестоносца. Сходным образом в церкви Олдворта в Беркшире красуются пять надгробных статуй со скрещенными ногами – это выходцы из семьи Ла Беше. Подобные надгробия можно найти в каждом графстве Англии; одни статуи опираются ногами на кабана или оленя, другие держат до половины вытащенные из ножен каменные мечи, третьи молитвенно сложили руки, четвертые держат щит с крестом тамплиеров, возле пятых, также скрестив ноги, покоятся их дамы2. На гербах множества семейств присутствуют раковина Иакова или крест святого Георга, что говорит о Крестовых походах, и до сих пор можно встретить постоялые дворы с вывеской «Голова сарацина»3.

Однако Крестовые походы не проникли настолько глубоко в сознание англичан, как того можно было бы ожидать. Они не вдохновили ни одного монументального памятника национальной истории. Не появилось и среди ученых-гигантов XIX столетия никого, кто сделал бы для Крестовых походов то же, что сделали каждый в своей области Стаббс, Фрод или Фримен. Все фундаментальные исследования изыскания проводились французами. Не существует и значимой литературной традиции, порожденной приключениями на Востоке, если не считать довольно нелепых средневековых рыцарских романов в стихах, прославляющих то, как Ричард обедает поджаренным сарацином или спасает менестреля Блонделя4. И действительно, англоговорящие люди знакомы с Крестовыми походами главным образом благодаря облагоображенной версии Вальтера Скотта в «Талисмане», единственном выдающемся произведении, какое они вдохновили во всей английской литературе.

Отчасти виной этой лакуне тот факт, что истинные силы Англии в эпоху Крестовых походов были заняты дома, где шла борьба между саксами и норманнами, между аристократами и королем, между короной и церковью.

Подавляющая часть английской крестоносной традиции сосредоточена вокруг Ричарда Львиное Сердце, а ведь его с трудом можно назвать англичанином, нога его супруги ни разу не ступала на английскую землю, да и сам он из двенадцати лет своего правления не более семи месяцев провел в стране, корону которой носил. Это Палестина сделала его национальным героем. Что знала о нем Англия как о короле – рыжеволосом великане5, потрясающем мечом и обладающим бешеным нравом представителей Анжуйской династии, который снизошел до страны, лишь чтобы надеть корону и собрать в свою казну все до последнего пенни, чтобы финансировать свой крестовый поход? Он отбыл в такой спешке, что Англия едва ли заметила его присутствие, если не считать бешеного вала налогов, который обрушился на нее и отступил лишь для того, чтобы обрушиться снова, когда короля пришлось выкупать из темницы императора Священной Римской империи, которому его выдал Леопольд Австрийский.

Почему-то эти факты оказались заслонены славными рассказами о его доблести в Палестине, где он прорубался сквозь ряды сарацин с мечом в одной руке и боевым топором в другой. Именно в Палестине он стал Ричардом Львиное Сердце, и именно в Палестине он превратился из сварливого, героического, бессовестного сына Аквитании и Анжу в первого короля-героя Англии со времен Альфреда Великого.

Разумеется, он был не единственным английским королем, отправившимся в Палестину либо как паломник, либо как крестоносец. Дважды трон пустел, пока претендент на него пребывал в Святой земле. Роберт Куртгез, или Роберт Куртуа, герцог Нормандский, старший сын Вильгельма Завоевателя, упустил свой шанс получить английскую корону, поскольку находился в Первом крестовом походе, а власть успел захватить его младший брат, правивший затем под именем Генриха I. Внучатному племяннику Ричарда I Эдуарду Длинноногому повезло больше. Хотя на момент смерти отца его не было в стране, поскольку он возглавлял Седьмой крестовый поход в Палестине, ему удалось по возвращении получить корону, и он еще двадцать лет правил под именем Эдуарда I, «Английского Юстиниана».

Отец Ричарда I, его брат Иоанн[15], и сын Иоанна Генрих III – все они давали обет отправиться в крестовый поход, но первые двое были слишком заняты битвами дома, а последний вообще не хотел воевать и уж тем более исполнять клятву. Его место заняли другие члены королевской семьи. Уильям Длинный Меч, отец которого приходился сводным, незаконнорожденным братом Ричарду Львиное Сердце, отличился в Седьмом крестовом походе Людовика Святого, равно как и Ричард, граф Корнуолльский, брат Генриха III. Симон де Монфор, возможно, самая значительная фигура в Англии XIII столетия, человек, возглавивший восстание баронов против Генриха III, в начале своей карьеры командовал крестовым походом в Палестину[16]. Множество других аристократов отправлялись с отрядами рыцарей, оруженосцев и пехотинцев, кое-кто даже с женами, в извечно тщетной надежде завоевать «наше законное наследство», «Божью землю», право на которую они себе присвоили, но так и не сумели утвердить.

Возможно, Библия никогда не сумела бы так глубоко укорениться в сознании англичан, если бы в стране Библии не проливалась столько лет кровь англичан.

Участие англичан в Первом крестовом походе обычно обходят вниманием. Однако, согласно свидетельству очевидца, хрониста Раймунда Ажильского, английский флот из тридцати судов с английскими матросами на борту6 сыграл ключевую роль в поддержке крестоносцев с моря, пока с захватом Антиохии те не получили свою первую морскую базу. Хотя английский хронист Уильям Мальмсберийский, писавший поколение спустя, говорит, что «лишь слабый отголосок азиатских дел достиг ушей тех, кто обитал за Британским океаном», этот отголосок звучал, вероятно, громче, чем он думал. Неизвестно, вдохновлял ли английские военно-морские силы пыл священной войны или это была просто группа лишенных земель саксов, бежавших от Вильгельма Завоевателя, но флот был собран в Англии, плыл под командованием собственных, английских капитанов и захватил и удерживал Селевкию, порт Антиохии, пока основные силы крестоносцев по суше подходили из Константинополя. Пока не была взята Антиохия, английские корабли бок о бок с кораблями Генуи отбивали нападения сарацинского флота, не давая перекрыть пути поставок на Кипр. Когда крестоносцы были готовы выступить маршем на Иерусалим, англичане, потерявшие к тому времени девять из каждых десяти кораблей, сожгли оставшиеся и присоединились к сухопутным силам, – и с того момента исчезают со страниц истории. Возможно, их пример, практически игнорируемый историками того времени, заставил Ричарда плыть в Святую землю морем, а не следовать убийственным сухопутным маршрутом своих предшественников. Если так, то те безымянные моряки внесли свой вклад во владычество на море, которое со временем сделало Британию империей.

Тем временем Роберт Куртгез шагал с сухопутной армией. Хотя норманн по рождению и титулу, он был, как член недавно возникшей королевской династии, что называется, англичанином в первом поколении. На самом деле к моменту его гибели Уильям Мальмсберийский уже называл его «Робертом англичанином»7. В крестовый поход с ним шли по большей части норманны, бретонцы и анжуйцы. Безымянные «мужи из Англии», которые будто бы последовали за ним, вероятно, были пехотинцами, поскольку среди перечисленных по именам 360 рыцарей его свиты только горстка были разбитыми саксонскими танами или разобиженными англо-норманнами, уже рассорившимися со своим королем.

Но если англичане не пошли с Робертом, они так или иначе оплатили его участие в крестовом походе. Чтобы экипировать свое войско, Роберт Куртгез на пять лет заложил герцогство Нормандия своему малоприятному брату Вильгельму Руфусу за 10 тысяч марок. Чтобы собрать столь огромную сумму, Руфус ввел в Англии такой тяжкий подушный налог, «что вся страна стонала».

Однако сделка была не так уж дурна, поскольку в Палестине Роберт, казавшийся всем дома никчемной, послушной марионеткой в руках отца и братьев, тут вдруг из практически поражения выковал победу при Антиохии и собственноручно зарубил «Красного льва», тюркского вождя Кызил Арслана[17] Обладатель далеко не воинственной внешности, этот невысокий и улыбчивый толстяк тем не менее, по утверждению современника, одним ударом меча надвое разрубил от головы до груди тюрка. Его доблесть и щедрость, с какой он делился пищей, оружием и лошадьми с другими крестоносцами во времена голода и лишений, признавались всеми8. И действительно, для тех суровых времен он кажется чересчур добродушным и беззаботным человеком, поскольку не мог даже эффективно управлять собственным герцогством. «Если на суд ему приводили плачущего преступника, он плакал с ним вместе и освобождал его»9. Только в Палестине карьера Роберта обрела краткий миг славы. Домой он вернулся лишь для того, чтобы стать жертвой еще одного из своих суровых родственников.

Иерусалим был взят крестоносцами в 1099 г., и Роберт, единственный сын короля среди них всех, был первым, кому предложили трон. Он отказался, поскольку все еще надеялся возложить на себя корону Англии. Он отплыл из Палестины домой в 1100 г., но пока он был в пути, выпущенная неизвестным стрела оборвала жизнь Руфуса и избавила Англию от правителя, о котором не было сказано ни одного доброго слова. Генрих I утвердился на троне еще прежде, чем Роберт успел вернуться домой. Он успешно пресек притязаний старшего брата, заперев вернувшегося крестоносца в темницу до конца его дней, а в качестве утешения, как утверждается в хрониках, посылал ему королевские обноски.

Предполагается, что еще одна группа англичан приняла участие в Первом крестовом походе, хотя обстоятельства этого довольного туманны. Ордерик Виталий, чья хроника является бесценным источником сведений о том периоде, утверждает, что некий Эдгар Этелинг, последний из королевского саксонского рода, прибыл в сирийскую Лаодикию, город в составе Византийской империи, во главе «почти двадцати тысяч паломников… из Англии и с других островов океана» и уговорил население города провозгласить командующим своего друга герцога Роберта10. Кто были эти паломники, какую роль они сыграли в становлении Латино-Иерусалимского королевства и что с ними в конечном итоге сталось, нигде более не говорится.

По крайней мере, бедный Роберт, которому вечно до короны было рукой подать, удостоился краткой посмертной славы в единственной английской драме, написанной на тему Крестовых походов, – в «Четырех лондонских подмастерьях» Томаса Хейвуда11. Эту пьесу, полную неистовых полетов фантазии, ставили по нескольку раз в год на рубеже XVII в., к радости елизаветинских зрителей в «Красном быке». Череда от начала и до конца вымышленных событий подхватывает круговертью Готфрида Бульонского и других вождей Первого крестового похода, а за компанию с ними вымышленных рыцарей, дам, разбойников, драконов, отшельников и подмастерьев, причем каждый появляется обычно в обличье кого-то еще. В кульминационной сцене под стенами Святого города «Роберт-англичанин» произносит речь, которая так же не свойственна крестоносцам того времени, как появление их на сцене с огнестрельным оружием. Ни Гроб Господень, ни Истинный Крест в пьесе не упоминаются, зато священными символами выступают «дом Иеговы, Храм и Ковчег», ведь под влиянием Английской Библии Иерусалим уже воспринимали с точки зрения не Нового, а Ветхого Завета. Но следует помнить, что по времени Хейвуд отстоял от Крестовых походов дальше, чем мы от него самого.

На деле же крестоносцы были далеки от мыслей о доме Иеговы, ведь это из их глоток впервые вырывался зловещий клич «Хеп! Хеп!» (от латинского «Hierosolayme est perdita»)[18], который служил сигналом для погромов начиная с XII в. и до Гитлера, – так во всяком случае, гласит еврейская традиция. Хотя крестоносцы и были, по словам папы Урбана, «опоясаны мечом Маккавеев»12, свой первый удар они нанесли как раз по народу Маккавеев еще прежде, чем выступили из Европы. Христианские воины, которым не терпелось обагрить свои руки кровью, предали мечу каждую еврейскую общину на своем пути. Отчасти эта массовая резня была предвосхищающим ударом по всем нехристианам в лице иудеев, которые были слишком уж удобными жертвами, тем более что, по слухам, они дьявольски вдохновляли турок на гонения против христиан в Святой земле13.

Расхожая ненависть к евреям проявлялась не слишком остро до тех пор, пока ее не разожгли священные войны. Немалую роль тут сыграл почти суеверный страх и отвращение человека Средних веков к «еретикам», к лицам за рамками церкви. Свой вклад внесла и самая обыденная неприязнь к тому, кому должен денег. Ростовщичество, передача денег взаймы под процент практиковалось евреями в Средние века потому, что система гильдий исключала для них любые прочие средства заработка: их собственный закон, хотя и воспрещал ростовщичество среди своих, позволял его в отношении неевреев, а само ростовщичество, хотя и воспрещенное христианским законом для христиан, было необходимо для функционирования общества. В конечном итоге, когда развитие капитализма и монетарной экономики сделали его тем более необходимым, христианские угрызения совести утихли настолько, что заниматься им разрешили самим христианам. Но на протяжении Средних веков оно ограничивалось преимущественно евреями и составляло прибыльный источник дохода для короны14. Только практические соображения, дескать, не следует выдаивать дойную корову насухо, ограничивали долю, которую корона могла забрать у евреев. Теоретически евреи имели права собственности, но на практике это ничего не значило, так как им не позволялось выдвигать обвинения против христиан, а потому их положение зависело исключительно от доброй воли короля.

Чем больше королевская власть поощряла ростовщичество евреев, тем больше их ненавидели в народе. В эпоху Крестовых походов стало очевидно, что насилие, практикуемое под знаменем креста, самый простой способ скостить долги и безнаказанно захватить еврейское золото. Ко времени Второго крестового похода в 1146 г. его проповедники огульно поносили всех евреев вообще, и первое зафиксированное обвинение в ритуальном убийстве было выдвинуто в 1144 г. против некоего еврея в Оксфорде15. Ко времени Третьего крестового похода в 1190 г. крестовый поход стал уже автоматически ассоциироваться с погромами, и убийства начались сразу после коронации Ричарда I, пусть и не по его приказу. Начавшись, погромы волнами перекинулись из Лондона на другие города, в которых проживали евреи, пока не достигли своего ужасного пика в Йорке, где только тем евреям удалось избежать ярости оголтелой толпы, кто убивали своих жен и детей, а после кончали жизнь самоубийством. По всем сообщениям, возглавляли эти погромы готовящиеся к отплытию крестоносцы и монахи, натравливавшие толпу на врагов Христа, что, вероятно, произвело глубокое впечатление на современников, поскольку хронисты описывают случившееся подробно и с неприкрытым ужасом. Отдельных зачинщиков наказали министры Ричарда, и хотя новых погромов не последовало, случившееся подпитывало неприязнь к евреям16. Наконец, столетие спустя другой король-крестоносец Эдуард I, решив не выжимать постепенно, а разом вычерпать источник, который уже иссякал, изгнал евреев из Англии и конфисковал в пользу казны имущество, которое им пришлось бросить.

Каким-то образом в сознании Средневековья евреи того времени и иудеи древности оказались целиком и полностью разделены. Архитипичным воином-патриотом, с которым восхищенные современники сравнивали как Ричарда Львиное Сердце, так и Роберта Брюса, был Иуда Маккавей. И, верно, скорее великие полководцы и цари иудеев, а не их пророки, находили отклик в окольчуженной ментальности эпохи «рыцарства». Среди «Девяти достойных»[19] вселенской истории, «трех язычников, трех иудеев и трех христиан», изображения которых так часто встречаются в украшающей церкви каменной резьбе или на гобеленах, три иудея представлены Иисусом Навином (не Моисеем), Давидом и Иудой Маккавеем17.

Ричард Львиное Сердце, возможно, и был Маккавеем по доблести, силе и знании стратегии, но не по своим мотивам. Он сражался не ради свободы, а ради забавы, то есть в Палестине. Остальное время, возможно, девяносто процентов своей взрослой жизни он провел, сражаясь по всей Франции против своего отца, короля Франции или какого-нибудь другого феодала, но все это затмил ослепительный блеск крестового похода. В том, что касается Ричарда I, «общепринятая сказка» повествует словно бы о втором короле Артуре, которым он ни в коей мере не являлся. Однако он подарил Англии легенду и отношение к Святой земле как месту, где разворачивалась эта легенда, поэтому в его эпоху и сто лет спустя любой англичанин мог бы сказать: «Когда я умру и меня вспорют, вы увидите, что в сердце моем – Палестина» – парафразом того, что королева Мария сказала о Кале.

О Втором крестовом походе незачем много говорить. Он обернулся бесславным провалом, который, согласно расхожему мнению того времени, «хотя и не освободил Святую землю, все же не может считаться злополучным, поскольку послужил благой цели, смог населить небеса мучениками»18. В нем участвовали лишь немногие англичане, поскольку большинство населения было вовлечено в затянувшуюся на 17 лет войну императрицы Матильды с королем Стефаном[20]. Когда на трон в 1152 г. взошел их преемник Генрих Анжуйский, всю его энергию поглотили насущные задачи по водворению порядка в стране. Он ограничился тем, что велел во всех церквях поставить ящики для сбора пожертвований в помощь тамплиерам19, а позднее ввел подать «на удержание земли Иерусалимской», составлявшую два пенса с каждого фунта в первый год и пенс с фунта в каждый из последующих четырех лет.

После убийства Томаса Бекета в 1170 г. Генриху пришлось принести обет отправиться на три года в крестовый поход в качестве платы за отпущение греха соучастия в этом самом знаменитом преступлении столетия20. Но более важная задача, а именно укрепление своей власти в Англии в то время, когда его постоянно донимали династические распри во Франции, заставила его год за годом откладывать отъезд. Он принял обет крестоносца, но сомнительно, что он когда-либо всерьез намеревался его исполнить, поскольку Генрих был не просто королем, а талантливым правителем, чьи истинные интересы лежали дома, а не в поисках славы на далеком Востоке.

Непосредственной причиной Третьего крестового похода стал захват Иерусалима Саладином, который в 1187 г. отвоевал его у франков. Вся Европа якобы содрогнулась, когда пришло известие, что Святой город попал в руки неверных. Повсеместно считалось, что последовавшая вскоре после этого смерть папы римского Урбана II была вызвана горем21. Даже Генрих II болезненно воспринял случившееся и на сей раз начал активно готовиться к крестовому походу, к которому призывал новый папа Григорий VIII. Реакция на случившееся была такой острой, что короли, аристократы и рыцари принимали крестоносный обет повсеместно, пока, как писал Жоффруа Винсауф, «вопрос был не в том, кто подымет крест, а кто его еще не поднял». Также он писал, что вошло в обычай посылать посох и моток шерсти, знак роли женщины, чтобы подстегнуть тех рыцарей, кому не хотелось оставлять свои дома. Жоффруа Винсауф – предполагаемый автор «Itinerarium Regis Ricardi»[21], которое представляет собой свидетельство очевидца и наряду с историей Баха ад-Дина[22] является наиболее ценным и читабельным источником сведений о Третьем крестовом походе. Поскольку современные историки установили, что такого человека никогда не существовало, а если он и существовал, то не писал этой хроники, мы далее для краткости будем называть ее IRR[23].

Следствием падения далекого Иерусалима стал первый в истории Англии налог на доходы, придуманный Генрихом II, чтобы собрать средства на экспедицию. Крестоносцы от уплаты его избавлялись, но все остальные должны были уплачивать десятую долю всех рент и стоимости движимого имущества. Каждый человек должен был сам оценить свой доход, но если его подозревали в занижении оценки, истинную стоимость определял судья его прихода22.

Невзирая на настоятельность, крестовый поход то и дело откладывался из-за нескончаемых семейных распрей между Генрихом, его мятежными сыновьями и французским королем Филиппом Августом, которые вечно заключали и нарушали союзы и соглашения друг с другом и друг против друга. Посреди этих распрей, измученный уже к пятидесяти шести годам, выбитый из седла на поле битвы собственных сыном, Генрих умер в июле 1189 г. Королем стал неистовый Ричард. Двумя годами ранее, за каких-то пару недель до известия о падении Иерусалима он принял крест, и теперь его было не удержать. В отличие от отца, ему не было дела до долга государя или Англии как королевства, разве только в том смысле, что оно давало ему шанс с размахом удовлетворять свою страсть к битвам, приключениям и славе. Все это он мог обрести в крестовом походе, включая исполнение чаяний каждого рыцаря – прославленного и доблестного врага и спасение собственной души. Он поспешил в Англию, чтобы возложить на себя корону и организовать своего рода регентство на период своего отсутствия, а главное, чтобы пополнить казну. В ходе беспрецедентной оргии налогообложения и вымогательств он взялся выжимать деньги любыми известными способами и даже придумал несколько собственных оригинальных уловок. Он прогнал министров отца и выставил на публичные торги высшие посты в церкви и государстве. Он продал все титулы, нуждавшиеся в подтверждении, каждый оспариваемый замок, каждый фьеф короны, на который находился достаточно богатый претендент. «При нем все было на продажу – власть, титулы лордов и графов, должности шерифов, замки, города, поместья и прочее»23. На тех, кто не настолько сильно желал милостей или земли, чтобы их покупать, он налагал штрафы – по веской причине или без оной, других сажал в тюрьмы и вынуждал выкупать собственную свободу, с третьих требовал платы за гарантию владения землями или отказ от обетов. Пока Болдуин, архиепископ Кентерберийский, и его бесценный архидиакон Гиралд Камбрезий разъезжали по Англии, проповедуя крестовый поход и собирая рекрутов, министры Англии были больше, чем когда-либо, заняты взиманием штрафов, взяток и «подарков». Когда королю заявили, что он действует сомнительными методами, он только резко расхохотался и взревел: «Я бы Лондон продал, если бы нашел покупателя»24.