Добро пожаловать в Абрау!

Абрау. Трофим и Говорун

Он показал руку матери.

– Тебе нужно сходить к врачу, Дима, – немедленно отреагировала женщина, которой подобные вещи никогда не казались нормальными.

Мама Трофима имела медицинское образование и занимала должность старшей медсестры. Больница в Абрау стала для нее третьим местом работы после колледжа.

– Но ожог не болит. – Трофим попробовал смягчить приговор матери. Он не любил больницы. Запах в помещениях напоминал ему сельский лазарет, куда его водили на лечение зубов. Там всегда плакали дети, стонали взрослые и врачи были, точно командующие концлагерями.

– Он вспух, – настаивала мать. – Мне не нравится, как он вспух. Тебе надо сдать кровь, чтобы провериться на инфекцию.

– Но…

– Хочешь, чтобы тебе отрезали руку по локоть? – спросила она, чуть повысив голос. – Ты помнишь, как бабушка проигнорировала мои советы и не обратилась в больницу вовремя? Ей отрезали ногу по колено. А ведь у нее всего лишь разболелся большой палец. Не упрямься! Тебе нужно в больницу. Сходи в приемный покой к доктору Панину. Он посмотрит тебя и скажет, что делать дальше. Я не сомневаюсь, что он отправит тебя в Новороссийск, в поликлинику. И будет абсолютно прав.

– Может, я просто выпью антибиотик?

– Выпьешь, – согласилась мама. – Обязательно выпьешь. Сразу, как врач поставит диагноз.

Она еще раз провела пальцем по вспухшему месту.

– Странно, что нет никаких покраснений. Должны быть. Очень странно.

Мать была расстроена состоянием дел, а Трофим вдруг вспомнил, что сегодня собирался с другом в горы.

– Как думаешь, сколько это займет времени?

– Приемный покой вообще не займет времени. Дежурный врач всегда там. Сегодня воскресенье, но… – мама задумалась, на ее лице промелькнула тень сомнения. – Я сейчас позвоню и спрошу.

Она удалилась из комнаты и через несколько минут вернулась.

– Иди немедленно. Панин собирается улизнуть. У его дочери сегодня какой-то праздник, и он отпросился у главврача на полдня. Возьми с собой паспорт. Он сказал, что медкарту поищет в регистратуре.

Трофим взял паспорт, но, перед тем как выйти из дома, постоял на пороге, подавляя в себе отвращение к больнице.

«Я не хочу туда идти, – думал он. – Не хочу и все»

И в чем-то он оказался прав, потому что доктор Панин не сказал ничего, что могло бы пролить свет на его проблему. Осмотрев ожог, доктор поинтересовался, бывало ли раньше что-нибудь подобное. Трофим ответил, что видит это впервые, и тогда Панин сказал, что вспухший круг напоминает ему черную метку, имеющую дурную славу в некоторых кругах. Конечно, он не имел в виду далекие времена, когда к подобным вещам относились серьезно, но, услышав его слова, Трофим вспомнил про призрачную шхуну, и в его голове забил медный колокол. Панин предпочел не паниковать. Он так же не обмолвился по поводу сдачи крови, и, с его слов, ожог должен был успокоиться сам собой в течение ближайших дней.

По соседству с Трофимом жил парнишка по имени Аркадий Говорун. Он был на год младше, учился в девятом классе и за счет своей коммуникабельности и простоты мог сдружиться с кем угодно и где угодно. Когда Трофим переехал в Абрау, Аркадий стал его первым и самым верным другом. От него Трофим не скрывал своих секретов, хотя не раз убеждался, что Аркадий ненароком способен проболтаться кому-то еще. Таким был его талантливый бесхребетный язык.

Знал Аркадий и про татуировку – в мельчайших подробностях, а не то, что знала мать и одноклассники. Поэтому, не чувствуя в душе спокойствия, Трофим решил сообщить о случившемся другу и забежал к нему после больницы. Он застал Аркадия за работой. Парнишка подрезал во дворе траву, но не триммером или косой, как это делают садоводы, а обычными ножницами, как это делал только он сам. Говорун был на редкость трудолюбив в домашних делах, и иногда Трофим поражался его целеустремленности в работе, с той лишь оговоркой, что проводить время вне дома он все-таки любил больше.

– Хей! – Трофим остановился возле деревянного забора и заглянул через калитку.

– У-у-у! – прогудел Аркадий, клацая ножницами. – Заходи, открыто! Как жизнь, брат-сват?

– Жизнь как полный улет, брат-сват. – Трофим вошел во двор и закрыл калитку. – У тебя как?

– У меня офигенно! Сегодня откопал муравейник в огороде. Если бы ты видел, какой был кипиш! Бежали во все стороны! А потом я залил муравейник водой, и тогда все муравьи утонули! Это было так круто, что я даже записал в тетрадку. Если хочешь, я тебе потом прочитаю. Но я точно напишу об этом в сочинении на свободную тему. У нас училка постоянно страдает по этой теме. Ей надо писать какую-то хрень о том, как я провел лето. Вот и напишу. Эх, пропустил ты зрелище, брат-сват! Пропустил!

Говорун опустил голову и продолжил работу. Трофим заметил, что он не просто подравнивал траву, а выстригал ее под корень. За его спиной образовывалась вытоптанная площадка, как после раундапа.

– Зачем ты так делаешь? – поинтересовался Трофим, указывая на вычищенное пространство.

– Мать приказала. Хочет, чтобы было гладко, как на хоккейной площадке.

– Но ведь с травой же красивее.

– Пойди докажи ей! Она меня и слушать не хочет. Сказала, пока я не превращу двор в марсианское поле, чтоб на ужин не приходил.

Трофим усмехнулся.

– Я серьезно! Даже батя не хочет с ней спорить. Вчера попытался, но мама его быстро поставила на место. Сказала, что если он знает, как снять с машины колесо, то это не значит, что он разбирается, как печь пирожки и уж тем более – как сделать хату модной на фоне маленького двора. – Аркадий бросил ножницы и стал яростно выдирать траву руками. – У нас недавно на кухне провалился пол. Мы с папой подремонтировали немного, поднимать весь пол не стали и залатали только дыру. А через пару дней мама двигала холодильник, чтобы вытереть за ним пыль, и провалилась под доски. Батя попытался объяснить ей, что это из-за ее лишнего веса. Если бы она скинула килограмм шестьдесят, пол во многих местах нашего дома удалось бы сохранить. Ох, брат-сват, если бы ты видел, как мама разозлилась! Она дала бате такую взбучку, что на следующий день нам пришлось латать всю кухню. Слава богу, у нас кухня восемь квадратных метров. За день управились.

– И без обеда?

– Конечно. Мама очень злая была. Я пообщался с батей, сказал, что зря он ее взбесил. Лучше пусть помалкивает. Почему-то женщин всегда задевает, когда им напоминают о лишнем весе. Причем без разницы, сколько ей лет – восемнадцать или пятьдесят два. У меня, например, килограмм пятнадцать лишних, но я на это особого внимания не обращаю. Меня, кстати, толстым почти никто не называет, кроме бати. Но, даже если б и называли, мне все равно. А вот женщинам не все равно.

Говорун вздохнул. Все это он говорил, не отвлекаясь от работы. Трава летела в кучу, а он переползал на другой участок.

– И, при этом, худеть они все равно не хотят, – добавил Трофим.

– Вообще не хотят, – подтвердил Аркадий. – Желание есть, просто лень, наверное. Но моя мама не ленивая. У нас чистый дом, особенно кухня. Все прибрано, в раковине никогда нет грязной посуды, цветы комнатные растут, пахнет хорошо. За двором чисто. Короче, мама следит за всем. Если сама не может убрать, то нас заставляет. Она к телеку садится только перед сном. Смотрит свои сериалы, потом ложится спать и утром встает часов в шесть. Я бы так не смог весь день проводить.

– Да-а, – протянул Трофим. – В общем…

Говорун ненадолго остановился и глянул на Трофима так, словно какая-то идея пришла ему в голову.

– Брат-сват, а ты сам откуда гонишь? У тебя угрюмый вид.

– Из больницы.

– Как так? – Аркадий сел на очищенный от травы участок земли. – Заболел? И сразу пришел ко мне? Это, конечно, здорово, но чем толстый трепун может тебе помочь? Ты рассказывай, не стесняйся. Может, благодаря тебе я закончу свою работу раньше, чем мама приготовит обед.

– Сомневаюсь, – вздохнул Трофим и показал правую руку.

Несколько секунд Аркадий рассматривал вспученный круг, и на его лице витало полное недоумение. Не решаясь прикоснуться, он щелкнул пальцами.

– Трофим, – серьезно сказал он, – признавайся, как ты это сделал?

Трофим вжал голову в плечи.

– Откуда я знаю? Я проснулся сегодня с этой штукой… и все.

– Выглядит… чертовски отвратительно, брат-сват. Не показывай больше никому.

– Я и не собираюсь никому показывать.

– Хотя мы могли бы показать моему отцу. Но его сейчас нет. А с работы он обычно приходит пьяным. – Говорун провел по лбу грязной рукой.

И тут их мысли встретились. Глаза Аркадия распахнулись. Он поднес секатор к лицу и почесал бровь. Трофим понял, что его друг догадался, о чем он хотел сказать. И пусть их взгляды были едины, доводов в них еще не содержалось. Наконец Трофим сказал:

– Твоя мама крепко спит до шести утра?

– Не уверен. – Аркадий закусил губу.

Они вместе посмотрели на окно, выходящее во двор. Из открытой фрамуги слышалось шкварчание масла. За таким шумом мама Аркадия едва слышала телевизор из соседней комнаты.

– У нее сон хреновый. Но она редко заходит в мою комнату. Только днем, если ей что-то нужно. И то предпочитает кричать через весь дом, чтобы я подошел.

– А отец?

– Отец спит как конь. Он спит плохо, только когда не пьян. А так как не пьян он редко, за него можно не беспокоиться.

– Нам нужно улизнуть из дома часа на полтора. Поедем на пляж на великах, чтобы сократить время. Бросим их на развилке и пойдем до скалы пешком. – Трофим перешел на шепот.

– Мама закрывает калитку на цепь каждую ночь. – Аркадий мотнул головой в сторону столба, где висела цепь с замком. – Пока я буду открывать замок и выводить велик, мама может проснуться.

– Мы спрячем велики заранее, – предложил Трофим. – Днем, в лесу возле озера. Притянем их такой же цепью и оставим до ночи. Там никто не ходит.

– Точно, – кивнул Аркадий, и снова повисла тишина.

Не найдя, чем продолжить разговор, Трофим развел руками:

– Глупо, конечно, это все, но своему деду я доверяю. Он мне сегодня приснился и, кажется, не зря.

Говорун скрестил руки на груди.

– Не очкуй, брат-сват. Даже если пляж будет пуст, прогулка ночью стоит того, чтобы ее провернуть. Будем считать это нашим долгом перед твоим предком!

– Точно, – подтвердил Трофим.

Аркадий продолжил свое занятие, а Трофим вернулся домой, вывел велосипед и отправился на озеро.

Завод. Елена Николаевна

Елена Николаевна Гейкина отдала винному делу одиннадцать лет и по праву считалась одним из самых надежных сотрудников завода. Девять лет она проработала технологом на предприятии, а два года назад ей предложили стать по совместительству экскурсоводом. Имея на руках два диплома о высшем образовании, Елена Николаевна согласилась и вдруг поняла, насколько чутко родители предвидели ее будущее. Они отдали ее в институт на специальность краеведа. Тесно связанная с историей, она проучилась пять лет. Потом мама и папа посоветовали ей в том же институте окончить заочно что-нибудь техническое, чтобы в дальнейшем она могла без труда найти работу.

Разумеется, без труда найти работу не удалось. Но со временем, сменив несколько рядовых должностей, Елена Николаевна оказалась на консервном заводе в Абинске. Здесь она получила свое первое повышение, стала технологом отдела и наконец-то прониклась работой на предприятии. Шум, жара, неприятные запахи, вибрации и несносный коллектив – все это она терпела несколько лет. Вскоре Абинск ее выжил.

Выжил не потому, что она не смогла вытерпеть все вышеперечисленное. Выжил, потому что Елена Николаевна хотела попробовать себя в чем-то новом. Этим «новым» оказался винный завод «Абрау-Дюрсо». И пусть здесь сохранилось немало вредных факторов производства, в Абрау ей нравилось больше. Здесь было куда отдать душу. Самым значимым моментом своей карьеры Елена Николаевна считала назначение на должность экскурсовода, где она смогла раскрыть себя как историк-краевед и научиться свободно общаться с людьми. В тот день она с достоинством вошла в круг избранных. Она стала человеком, которому нравится то, чем он занимается. А таких личностей, как известно, в современном обществе не много.

В воскресенье, когда к ней подошел начальник смены Григорий Ильич Кочкин, она проводила третью экскурсию. Все желающие собрались в красивом выставочном зале, где за стеклом стояли образцы бутылок винного завода за многолетний период производства.

– Вот награды, полученные в советские годы. – В зале стоял гул, и эхо немного искажало тембр ее голоса. Люди наступали друг другу на пятки, пытаясь увидеть из-за голов то, что было под стеклом. – Здесь более трехсот пятидесяти наград. Кроме того, мы имеем кубки Гран-при. Для тех, кто не знает, Гран-при – это наивысшая награда.

Елена Николаевна сделала два приставных шага в сторону, позволив экскурсантам придвинуться поближе к стеклу. Все эти метания она знала наизусть и уступала гостям дорогу прежде, чем те успевали щелкнуть фотоаппаратами.

Она перешла к стенду, где в ряд стояли бутылки.

– Здесь представлен ассортимент продукции, выпускаемую заводом сегодня. То, что делается быстро, по современной технологии, это черная этикетка. Все остальное – технология классическая. – Тут она сделала отступление, вытянула руку, указывая на ряд бутылок, и обратилась к толпе: – А как узнать в магазине, по какой технологии сделана данная партия товара? Прошу присмотреться к этикетке! Если это классическая технология, внизу будет указываться год урожая. Если вино получено резервуарным методом, год указываться не будет. Также на контрэтикетке с обратной стороны будет написано: Метод Классик, выдержано в горных тоннелях завода «Абрау-Дюрсо».

В этот момент она заметил Кочкина. Елене Николаевне он напомнил зажравшуюся жабу, источающую неприятные запахи, коих и так на заводе было немало.

Кочкин затерялся в темном углу и, прищуриваясь, рассматривал экскурсантов. По его манере окидывать взглядом толпу создавалось впечатление, что он работник ФСБ. Слишком усердно Кочкин прищуривался и удивлялся, когда люди с тем же усердием смотрели на него. Надо заметить, что очень часто люди смотрели на Кочкина не только с усердием, но и с пренебрежением. Виной тому Григорий Ильич считал огромный нос, который при вдохе сильно раздувался и хлюпал, будто в нем что-то закипало.

Когда клокотание в носу Кочкина стало отвлекать людей от экскурсии, а неприятный запах пота и нестиранной одежды заволок верхнюю часть зала, Елена Николаевна решила узнать, в чем дело, и выпроводить начальника смены из помещения.

Она вежливо попросила экскурсантов сделать несколько снимков на память и подождать ее здесь, не покидая зал.

Кочкин ухмыльнулся и потянул носом. Гримаса на его лице стала угрожающей, но тут он выпустил воздух и прокашлялся. Елена Николаевна мысленно перекрестилась. Запах, исходивший от упитанного мужчины, был непередаваем. Стоя возле него, она старалась дышать ртом.

– Что-то случилось, Григорий Ильич? – спросила Гейкина, указывая на выход из зала.

– Да, – пробубнил он, озираясь по сторонам, будто впервые попал в это место. – Случилось, Лена. Поэтому я здесь.

Он говорил через нос, немного растягивая слова. Его маленькие глазки бегали, как заведенные, а тело в такт шальным нервам дергалось и извивалось.

– Что случилось? – Елена Николаевна попыталась его поторопить.

Она не любила задерживать экскурсии, тем более пересечение одной группы с другой в погребах завода было недопустимо. За это грозил штраф.

– Один из моих сотрудников, Лена, сказал мне, что в пятом тоннеле видел какой-то ящик.

– Какой еще ящик?

– Продолговатый, прямоугольный, обитый бордовым сукном…

– Гроб?

– Возможно, – продолжил он, поглядывая по сторонам. – Возможно, это был гроб. Но важно другое.

Он опустил голову, давая глазкам впиться в Елену Николаевну, как если бы это были назойливые насекомые.

– Важно то, что в начале смены ящик был, а в конце – пропал.

– И какое я имею к этому отношение?

– Самое что ни на есть прямое. – Кочкин потянул носом. – Твои экскурсии проходят по пятому тоннелю?

– Да.

– Ты видела этот ящик?

– Нет.

– Тогда как он мог появиться в ночную смену, если в дневную его никто не приносил?

– Понятия не имею, Григорий Ильич.

– Так дело не пойдет. – Он с упреком посмотрел на нее. – Если мне никто не врет…

– Вы намекаете на то, что я тайно выношу из тоннеля бутылки?

– Я этого не говорил. – Кочкин придвинулся к ней, и тошнотворный запах накинулся на Елену Николаевну, как рысь на беспомощного зайца. Женщина сделала шаг назад, но лучше себя не почувствовала.

– Сегодня я проведу инвентаризацию. Если хоть одной бутылки не досчитаемся, будем расследовать дело вместе.

– Сколько угодно, – прыснула Елена Николаевна. – Только я понятия не имею, о каком ящике вообще идет речь.

Кочкин прищурился. Крылья его носа раздулись.

– Тогда я объясню еще раз, – прогнусавил он. – В начале ночной смены один из моих сотрудников обнаружил неопознанный объект, очень похожий на гроб. Он находился примерно на середине пятого тоннеля между семнадцатым и восемнадцатым пюпитром. Ящик подпирал дверь, ведущую в технологические тоннели, куда вход строго запрещен. По словам моего подчиненного, дверь была не заперта. В середине смены ящик сдвинулся, а дверь была приоткрыта на треть. Особое ударение я делаю на слове «дверь». Ты понимаешь ход моих мыслей?

Елена Николаевна кивнула. Она знала правила. Но, в отличие от общего персонала завода, помимо правил, знала еще и историю. Гейкина поняла, что Кочкин вовсе не обвинял ее в краже бутылок. Он спрашивал о другом. О том, что ему неизвестно, зато известно ей.

– Я не диггер, Григорий Ильич, и не специалист по катакомбам. Конечно, я интересовалась запретными тоннелями, но я никогда по ним… не перемещалась.

– И все-таки, – настойчиво потянул Кочкин, – есть ли шанс вынести продукцию завода на поверхность, минуя камеры наблюдения, охрану и прочее?

– Наверное… да. Но это нужно проверить.

Кочкин почесал нос.

– Я хочу это проверить вместе с тобой.

– Нет, Григорий Ильич. – Елена Николаевна, уже привыкшая к отвратному запаху собеседника, вдохнула полной грудью и с улыбкой продолжила: – Это ваши обязанности, а не мои.

– Лена, – Кочкин насупился, – ты же мне как дочь. Неужели ты не знаешь, что будет с моим анусом, если некие люди, сидящие над горой в уютных охлаждаемых кабинетах, недосчитаются партии бутылок классического изготовления?

Елена Николаевна не хотела входить в курс дела, но откровенность начальника смены задела ее. Она едва не рассмеялась.

– Я не требую от тебя многого. Но мне необходимо прояснить ситуацию от начала до конца.

Он опустил голову, чтобы почесать под носом.

– Может, нам надо сначала пересчитать бутылки?

– Ты знаешь, сколько это займет времени?

– Немало. – Елена Николаевна поняла, что смысла в этом занятии не видит даже Кочкин. – Тогда предлагаю дождаться второго случая. Если история повторится, тогда будем…

– Я второго случая ждать не хочу!

– А рисковать жизнями людей вы хотите?

– Конечно, нет!

Возникла короткая пауза, после чего Елена Николаевна заявила, что ей пора продолжать экскурсию. Кочкин схватил ее за руку.

– Лена, мы только пройдем пару метров! – Он встал к ней впритык. – Если ничего не увидим, повернем назад.

– Это опасно!

– Пара метров!

Елена Николаевна, растроганная его поведением, замерла. Она потратила много времени на изучение поместья Абрау-Дюрсо, в особенности, строительства тоннелей, и знала, что кое-где просто так лучше не появляться. В тоннелях было опасно не только из-за плачевного состояния перекрытий. В свое время здесь умирали рабочие. Их никто не транспортировал наверх: трупы замуровывали в стены, не оставляя никаких надгробных табличек. Поэтому тоннели этой горы – своеобразное кладбище, где покоятся тела сотен каторжников, изнемогавших от тяжелого труда, голода и болезней.

– Пара метров, – прошептала Елена Николаевна. – За пару метров вы можете серьезно поплатиться.

– Ничего не случится, Лена, – заверил ее Кочкин. – С нами будут еще двое мужчин. Я возьму Розгина и Попова. Вместе мы выясним, куда ведет тоннель, заколотим дверь и…

Елена Николаевна хотела возразить. Ей представлялся более легкий путь: заколотить дверь снаружи. Но чуть позже она вспомнила, что дверь и так находится под замком. И, даже имея ключ, тот древний замок вряд ли получится открыть. Человеку нужна невероятная сила, чтобы сладить с подобной защитой.

– Хорошо, Григорий Ильич. Вы можете рассчитывать на мою помощь. Но полного согласия я не даю. Это нелегально, опасно и против правил компетентности. Если об этом кто-нибудь узнает, то, как вы выразились, анусы у нас у всех будут необыкновенно огромными. А я за свою работу держусь.

Кочкин потер руки и поклонился.

– Вся ответственность на мне, Лена. Вся ответственность здесь! – Он ударил себя в грудь. – Я с тобой еще свяжусь.

Он ушел, а Елена Николаевна продолжила экскурсию. Проходя по пятому тоннелю, она обратила внимание на дверь между семнадцатым и восемнадцатым пюпитрами. Она была закрыта.

Вокруг озера. Юра Насморк

Юра Насморк часто делал людям пакости. Причиной тому был не только слабый ум и душевное состояние: скорее, как раз наоборот. Как считал Юра, сильные стороны его характера привели к тому, что однажды ему привиделся уважаемый джентльмен, назвавший себя Господином в черных штанах. В тесном общении с ним у Юры и зародилось тайное веяние творить разные подлянки.

Еще по молодости, когда он шагнул в большую жизнь и поступил в школу для умственно отсталых детей, Господин в черных штанах явился к нему в комнату и сказал, что спустя несколько лет будет рад видеть в своих рядах. И Юра дал обещание, что обязательно вступит в эти ряды и будет служить ему, пока стоит на ногах. Господин в черных штанах исчез и не появлялся много-много лет. За это время Юра повзрослел и поумнел. Он узнал, что длинная штука между ног отсутствует у некоторых учительниц его школы, что уколы в задницу не сулят никакого удовольствия, что огонь бывает горячим и что пить воду из лужи не всегда полезно. Он узнал очень много всего, и к двадцати одному году, закончив чертову школу, гордился своими знаниями не меньше, чем какой-нибудь аспирант, вымучивший у комиссии кандидатскую степень.