Убивая Еву: это случится не завтра

– Наверно.

– И… у тебя никаких мыслей, кто бы это мог быть?

– Я не знаю ни одного профессионального взломщика.

– Ева, умоляю, ты прекрасно понимаешь, о чем я. Это имеет какое-то отношение к твоей работе? У нас искали что-то конкретное? Что-то… – Нико вдруг умолкает на полуслове, и Ева буквально видит, как его озаряет еще более темное подозрение. – А это случайно не… та женщина? За которой ты гонялась. А может, и до сих пор гоняешься. Потому что, если это так…

Она спокойно выдерживает его взгляд.

– Ева, скажи правду. Серьезно, я должен знать. Мне надо, чтобы ты хотя бы сейчас не лгала.

– Нико, я, вот честно, не имею ни малейшего представления о том, кто это был. И не вижу тут никакой связи с моей работой или с расследованием, о котором ты говоришь. Знаешь, сколько взломов зарегистрировано в Лондоне в прошлом году? Почти шестьдесят тысяч. Шестьдесят тысяч. То есть статистически…

Он закрывает глаза.

– Еще о статистике ты мне не рассказывала, ага.

– Нико, прошу. Мне жаль, что ты думаешь, будто я вру, мне жаль, что к нам влезла какая-то взломщица, мне жаль, что у нас нет ничего, достойного ее внимания. Но это просто рядовое случайное сраное лондонское событие, и все. И нет никаких других объяснений. Просто… так случилось.

Он смотрит в стенку.

– Может, полиция сможет…

– Не сможет. Особенно если ничего не пропало. Дело внесут в картотеку, и оно уйдет в архив. Дай-ка я сама похожу посмотрю, правда ли всё на месте.

Нико не двигается с места, Ева слышит его дыхание. Наконец он медленно опускает голову.

– Я сделаю чай.

– О да, пожалуйста. И пирог, если он там еще остался – я умираю с голоду. – Она подходит к Нико сзади, обхватывает за талию и утыкается головой в спину. – Прости. У меня был кошмарнейший день. А это просто последняя капля. Спасибо, что разобрался с полицией и со всем прочим. Честно говоря, не думаю, что я бы справилась.

Открыв заднюю дверь, она улыбается скачущим ей навстречу Тельме и Луизе, и козочки принимаются пытливо обнюхивать ее руки. Устоять перед ними и впрямь невозможно. В двадцати метрах от дальней стенки их крошечного дворика проходит наземная линия метро. Из-за близости к железной дороге – как объяснил риелтор, когда они искали жилье, – эта квартира дешевле, чем аналогичные в том же районе. Со временем Ева перестала слышать поезда; их грохот и скрежет давно уже влились в общий естественный шум под названием Лондон. Порой она даже сидит тут и наблюдает, как они прибывают и отбывают, – постоянство их ритма действует на нее успокаивающе.

– Когда мы в последний раз были вместе после обеда в будний день? – спрашивает Нико, протягивая ей чашку чая с куском пирога, положенным строго посередине блюдца. – Наверное, лет сто назад.

– Так и есть, – откликается Ева, рассеянно разглядывая дымчатый городской горизонт. – Можно спросить тебя кое о чем?

– Валяй.

– О России. – Она откусывает пирог.

– И что ты хочешь знать?

– Ты когда-нибудь слышал о чем-нибудь под названием «Двенадцать»?

– Ты про поэму?

– Что за поэма?

– Dvenadsat. «Двенадцать» – поэма Александра Блока. Это поэт начала прошлого века, он верил в священное предназначение России. «Двенадцать» – крышесносные стихи. Я читал их в университете, когда увлекался революционной поэзией.

Холод щекочет Еву по затылку.

– А о чем они?

– Двенадцать большевиков шагают по улицам Петрограда с некоей мистической целью. Насколько помню, шагают среди ночи и сквозь вьюгу. А что?

– Сегодня на работе один человек упомянул организацию, которая называется «Двенадцать». Какая-то политическая группировка. То ли российская, то ли как-то связанная с Россией. Я раньше о ней не слышала.

Нико пожимает плечами.

– В России эту поэму почти любой образованный человек знает. Ностальгия по советской эпохе жива на обоих концах политического спектра.

– В смысле?

– Группировка, назвавшая себя в честь блоковской полуночной процессии, может иметь любую окраску, от неокоммунистов до откровенных фашистов. Название тебе ничего не даст.

– А где я могу… Нико!

Но Тельма и Луиза уже блеют и бодают его колени, требуя внимания.

Ева с чашкой в руке обходит квартиру. Пространство совсем небольшое, и, хотя оно набито всяким барахлом, в основном хламом Нико, похоже, все осталось на своих местах и ничего не пропало. До спальни она добирается в последнюю очередь, смотрит под подушками и в ящиках, особое внимание уделив своему скромному запасу украшений. Ева просто озверела, узнав, что браслет украли, но у нее все равно не укладывается в голове, что, пока она спала в шанхайской гостинице, туда проникла безбашенная серийная убийца. Ева чуть не падает в обморок, стоит только представить, как эта женщина разглядывает ее своими пустыми, лишенными эмоций глазами и даже, может быть, трогает ее.

«Ты была восхитительна, волосы разметались по подушке…»

Ева открывает шкаф, принимается перебирать вешалки с платьями, топиками и юбками и застывает на месте, не веря глазам. На полке с поясами, перчатками и купленной прошлым летом соломенной шляпой – маленький сверток в китайской шелковой бумаге. Ева уверена, что видит его впервые в жизни. Натянув первые попавшиеся на полке перчатки, она осторожно кладет сверток на ладонь, а другой рукой снимает бумагу. Голубовато-серая коробочка с надписью «Ван Дист». Внутри на серой бархатной подушечке лежит изящный браслет из розового золота с застежкой, украшенной двумя бриллиантами-близнецами.

Несколько ударов пульса Ева изумленно смотрит на него. Затем срывает левую перчатку, надевает украшение на запястье и защелкивает застежку. Размер идеален, и она, томно вытянув руку, некоторое время разглядывает браслет, ощущая волнение от его вида и нежного веса. В скомканной оберточной бумаге виднеется уголок записки. Несколько слов:

Будь осторожнее, Ева.

Ева целую минуту неподвижно стоит с браслетом на запястье и с запиской в другой руке. Что она означает? Кокетливую заботу или откровенную угрозу? Ева инстинктивно подносит нос к записке и улавливает аромат дорогих духов. Дрожащей рукой возвращает записку в коробочку, чувствуя, как ею овладевают эмоции, определить которые не получается. Разумеется, присутствует страх, но вместе с тем и сдавливающее грудь волнение. Та, что выбирала этот прекрасный, женственный предмет, – убийца. Отмороженная киллерша, чье каждое слово – ложь, и любой шаг – просчитанная манипуляция с целью выбить из колеи. Встретить ее взгляд – как Ева сама убедилась несколько часов назад – все равно что смотреть в леденящую бездну: ни страха, ни жалости, ни человеческого тепла…

Всего в паре метров отсюда, во внутреннем дворике восхищенно бормочет козам – козам! – какую-то белиберду лучший и добрейший из всех известных Еве людей. Человек, с чьим теплым телом – знакомым, но остающимся тайной – она полностью сливается по ночам. Человек, чья непостижимая любовь к ней не имеет горизонтов. Человек, которому она сейчас, не моргнув глазом, врет так гладко, словно это ее вторая натура.

Почему же Еву так взволновала эта смертельно опасная женщина? Почему ее слова так сильно задевают? Таинственная буква «В» – не случайный знак. Это имя, пусть и всего лишь его часть. Подарок, такой же как браслет. Жест интимный и чувственный, но в то же время глубоко недружественный. Спроси, и я отвечу. Позови, и я приду за тобой.

Как вышло, что они оказались столь фатально сплетены? А вдруг В. пытается – в некоем экстравагантном смысле – установить контакт? Ева подносит скользящее золото к щеке. Интересно, сколько эта милая шикарная вещица стоит? Пять тысяч фунтов? Шесть? Господи, как же хочется иметь такую! А может, просто никому ничего не говорить? Раз уж она ступила на дорожку вопиюще непрофессионального поведения (начать с того, что зачем-то распаковала коробочку, хотя не имела права) и, вполне вероятно, испортила улику – не проще ли… оставить браслет себе?

Вспыхнув от стыда и раскаяния, она снимает украшение и возвращает его на место. Вот черт! Именно такой реакции соперница от нее и ждет. Поддаться ослепляющему искушению, абсолютно иррационально перевести ситуацию на личный уровень. Какой эгоизм, какое заблуждение думать, будто она, Ева, может вызывать у В. симпатию и желание! Эта женщина – со всей очевидностью социопатка и нарцисс. Своими пассивно-агрессивными уколами она пытается негативно повлиять на Еву. Хоть на миг усомниться в этом – значит пойти наперекор всему, чему ее учили как криминолога и как офицера разведки. Ева достает из шкафа хозяйственный бумажный пакет и, не снимая перчатки, складывает в него коробочку, записку и обертку.

– Ну что там? – кричит Нико с кухни.

– Ничего, – отвечает она.

В вагоне «Евростара» никто не обращает особого внимания на девушку в черном худи. У нее жирные волосы, нездоровая бледность, во всем облике что-то необъяснимо грязное. На ногах поношенные байкерские ботинки, а надменная поза намекает, что с этими ботинками познакомится любой, кто легкомысленно решит к ней подкатить. Для сидящей напротив пары средних лет, занятой кроссвордом из «Дэйли телеграф», она олицетворяет тот тип людей, из-за которых столь неприятно ездить в поездах. Немытая. Никакого уважения к окружающим. Сидит, уткнувшись в телефон.

– Давай следующее, – бормочет муж.

– Тринадцать по горизонтали. «Ликвидация стаи ворон», – читает жена, и оба хмурятся.

Тем временем Вилланель, отключив на Евином телефоне геолокацию и уже ознакомившись с ее разочаровывающе скучными эсэмэсками и электронной перепиской, листает фотографии. Вот polskiy придурок Нико на кухне. Вот селфи Евы в оптике, где она примеряет новые очки (умоляю, ангелок, только не эта оправа!). Вот опять Нико с козами (чё у них вообще за фигня с этими козами? Они их съесть, что ли, собираются?). Потом целая серия знаменитостей, которых, догадывается Вилланель, Ева перефотографировала из журналов, чтобы показать в парикмахерской. А это кто? Асма аль-Асад? Реально, зайка, это совсем не ты.

Вилланель отрывает взгляд от телефона и видит многоэтажные дома и исписанные граффити стены – судя по всему, поезд уже пересекает дальние пригороды Парижа. Убрав Евин телефон в карман, она достает другой и набирает номер своей подруги Анны-Лауры.

– Где ты пропадала? – спрашивает Анна-Лаура. – Я не видела тебя целую вечность.

– Работа. Разъезды. Ничего интересного.

– Чем занимаешься вечером?

– Вот ты мне и скажешь.

– Показы прет-а-порте начнутся только завтра, а сегодня компания молодых дизайнеров собирает народ на катере моей подруги Марго у набережной Вольтера. Будет весело, туда придут все. Думаю, мы можем одеться и поужинать – просто вдвоем – в «Ле Гран Вефур», а потом уже туда.

– Прекрасно. Марго милая.

– Ну как, ты «за»?

– Конечно.

Поезд въезжает на Северный вокзал. Осмелевшая в силу скорого прибытия чета теперь смотрит на Вилланель с откровенной неприязнью.

– Тот вопрос в кроссворде, – обращается она к ним. – «Ликвидация стаи ворон». Вы отгадали?

– Э-э, – отвечает муж. – Если честно, нет.

– Отстрел. – Она шевелит пальцами в знак прощания. – Наслаждайтесь Парижем!

– Давай еще раз вкратце, – говорит Ричард Эдвардс. Он разведчик старой школы, и в нем угадывается аристократ: волосы уже начали редеть, а плащ с вельветовым воротником явно знавал лучшие времена. – Значит, говоришь, тебя остановила некая мотоциклистка, которую ты приняла за офицера полиции.

Ричард, Ева, Билли и Ланс сидят в офисе на Гудж-стрит с тошнотворным линейным светильником над головой. Периодически от проходящей где-то под ними линии метро доносится приглушенный грохот.

– Всё так, – отвечает Ева. – На А303 у Мичелдевера. И я абсолютно уверена, что форма и мотоцикл у нее были настоящие. Ее личный номер и номера на мотоцикле подтвердились. Принадлежат дорожному подразделению полиции графства Хэмпшир.

– Такие вещи спереть непросто, никогда бы не подумал, – замечает Билли, откидываясь в компьютерном кресле, с которым он, кажется, сросся, и рассеянно теребя пирсинг на губе.

– Если у тебя нет своего человека в этом подразделении.

– Ланс прав, – говорит Ричард. – Если они смогли проникнуть в МИ-5, то и в полиции у них наверняка есть люди.

Они переглядываются. Сегодняшнее Евино наваждение с браслетом уже превратилось в воспоминания. «Что на меня нашло? – удивляется она. – Да вся эта ситуация просто катастрофа».

– Значит, эта женщина тебя обыскивает, забирает телефон, обойму «глока», приказывает Деннису Крэйдлу забрать ключи от машины и спустить колеса. Потом беседа, которую ты пересказала, и по ходу разговора на ее руке обнаруживается твой браслет.

– Этот браслет когда-то принадлежал моей матери; она говорит, что украла его из моего номера в Шанхае.

– И ты при ней ни разу не упоминала о Шанхае.

– Разумеется, нет.

Ричард кивает.

– Потом она дает Крэйдлу шлем и увозит его на мотоцикле.

– Да, в общих чертах все так.

– Потом ты ловишь машину, просишь у водителя телефон, звонишь Лансу, он приезжает и отвозит тебя домой. Ты прибываешь туда в три часа и узнаешь, что примерно в пол-одиннадцатого кто-то проник в твою квартиру.

– Нет. Я уже знала об этом. Муж рассказал по телефону. Именно поэтому я с Деннисом Крэйдлом уехала из Девера раньше.

– Да, конечно. И дома все осталось нетронутым и на своих местах?

– Да, всё на месте. Но в моем шкафу лежал браслет «Ван Дист» с этой запиской.

– Если я правильно понимаю, установить место его покупки невозможно?

– Я проверила, что это за компания, – говорит Ева. – В мире есть шестьдесят восемь бутиков и торговых точек «Ван Дист». Браслет могли купить в любом из них. Или вообще заказать по телефону или интернету. Эту версию можно проработать, но…

– Значит, ты на все сто уверена, что женщина, которая проникла к тебе домой, и женщина, которая остановила тебя на А330 и похитила Крэйдла, – одно и то же лицо?

– Да. Вся эта история с браслетами абсолютно в ее духе. Рассчитать, что если кто-то увидит ее вылезающей из окна моей квартиры и позвонит в полицию, то с большой вероятностью примерно через час эта новость дойдет до меня, и, скорее всего, я сразу же отправлюсь вместе с Крэйдлом назад в Лондон, а тогда она успевает перехватить нас на А330. Уложиться сложно, но реально – особенно на полицейском мотоцикле.

– Ладно, допустим, ты права и женщина, которая подписывается буквой «В», – именно та, кем мы все это время занимаемся. Та, что убила Кедрина, Саймона Мортимера и остальных. Также допустим, что она работает на организацию, о которой говорил Крэйдл и которая, по его словам, называется «Двенадцать». У нас по-прежнему нет ответов на два ключевых вопроса. Первое: откуда она узнала, что мы вышли на Крэйдла? Второе: как она с ним поступила?

– По первому вопросу у меня сложилось четкое впечатление, что Крэйдл сам им сообщил. Вероятно, у него был номер для экстренной связи и он рассчитывал, что если окажется под угрозой, то его вытащат, как оперативного сотрудника. А по второму вопросу – она его прикончила. У меня ни малейших сомнений. Именно в этом состоит ее работа.

– И значит… – начинает Ричард.

– Да. Мы имеем мертвого старшего офицера МИ-5, перспективы серьезных объяснений и ни единой зацепки для дальнейшей работы. Мы вернулись туда же, где были после убийства Кедрина, и это все из-за меня.

– Я не согласен, что из-за тебя.

– Зато я согласна. Я слишком гнала лошадей, когда позвонила ему. Мне и в голову не пришло, что он сообщит своим. Чего он от них ожидал? Неужто всерьез верил, что будет жить-поживать да добра наживать?

– Я слышал твой разговор с Крэйдлом. Мы все слышали. Ты прекрасно его обработала. Правда в том, что серьезные проблемы со своими у него начались в тот самый момент, когда мы его раскрыли, и от нашей дальнейшей игры тут уже ничего не зависело.

Светильник неожиданно гаснет, погружая комнату в полумрак. Ланс достает из кладовки за принтером швабру, резко стукает по флуоресцентной трубке, и та, немного помигав, возвращается к жизни. Никто это никак не комментирует.

Примечания