Русская зима

Но в конце концов очередь иссякла, он поднялся по трапу, уселся в удобное самолетное кресло, заказал официантке заварное, стакан дюшеса, мороженое – три шарика; до сих пор помнил: шоколадный, клубничный и мятный… Официантка принесла, с улыбкой выставила еду на стол, но есть Сергеев не мог. Вернее, ел через силу.

Было ужасно неловко. Может, из-за малого и непривычного – в самолетах он никогда не летал – пространства. Может, из-за людей, сидевших за соседним столиком. Казалось, они наблюдают за ним. А вероятнее всего, просто не умел есть на людях. Потом привык. В армии, в студенческой столовой, в московских кафешках и кабаках…

После четвертого курса Сергеев приехал домой на каникулы. И в него влюбилась юная девушка. Вика ее звали. Влюбилась именно так, как умеют влюбляться только юные – безотрывно на него смотрела, ловила каждое слово, то краснела, то бледнела… Сергееву было приятно – он тогда вообще чувствовал себя королем жизни. Пошли первые заказы – после успеха «Клубнички» возникла мода на российские ситкомы, понадобились сценаристы, молодые, остроумные и нетребовательные; одним из таких оказался Сергеев.

Но сюжеты настоящих сценариев в нем тогда клокотали – он был уверен, что эти ситкомы только начало, стартовая площадка… В то лето писал сценарий о строителях крупнейшей гидроэлектростанции страны. Вернее, об их тогдашней жизни, в середине девяностых. Великая стройка, длившаяся три с лишним десятилетия, завершена, романтики шестидесятых- семидесятых состарились, и кем чувствуют они себя теперь…

ГЭС находилась от их города в ста километрах. А в семидесяти – поселок, где как раз и жили работники станции, ветераны строительства, их дети, внуки… Сергеев решил провести там пару дней, набраться если не материала, то духа. Позвал с собой и Вику.

Посетили музей, погуляли по широким и пустынным – людей было удивительно мало – улицам, посидели на каменистом берегу бешеного, только-только вырвавшегося из-под турбин, Енисея. В основном же занимались сексом в номере гостиницы. Ели в ресторане при ней, похожем на обычную столовку.

Но в последний вечер Сергеев повел Вику в настоящий ресторан. Названия он не помнил, да оно наверняка изменилось, как и интерьер. А тогда это было именно то, что часто показывали в советских фильмах, когда требовалось изобразить эпоху нэпа – высокий потолок, бархатные шторы, громоздкие столы и стулья, которые не оторвать от паркетного пола, похожие на постельные покрывала скатерти, стены из красного дерева…

Еда тоже оказалась какой-то слишком советской, вернее, из прошлого, – биточки и зразы, бифштекс, ростбиф, говядина с горошком. По залу плыли голоса Анжелики Варум, Алёны Апиной, Татьяны Булановой, а сам зал, как и сейчас, в забытой богом Антоновке, был пуст. Только Сергеев… И тогда еще Вика.

Он, разомлев от обстановки, ощущения, что чуть ли не весь ресторан откупил, быстро накидался водкой и стал буровить чушь. Признавался Вике в любви, обещал жениться и увезти в Москву, сразу передумывал и говорил, что бросит институт, они поедут в животворящую русскую глушь. «В Верее спрячемся, в Кашире… Нет, в Коломне! Домик купим, землю, будем своим трудом жить». Он успел к тому времени поездить по Подмосковью.

Вика смотрела на него и счастливо улыбалась.

Слава богу, что это было уже в августе – недели через две Сергеев улетел штурмовать пятый курс. В октябре познакомился с девушкой, которая стала его первой женой и матерью дочери. Дочери теперь два- дцать один. Старше, чем тогдашняя Вика…

Что с ней, где она? Несколько лет они продолжали встречаться, когда Сергеев навещал родителей. Иногда встречи заканчивались ее слезами, упреками в том, что обманул, предал, иногда – бурным сексом. А чаще всего сначала были слезы и упреки, а потом – секс.

Приезжая с женой и дочкой, Сергеев очень боялся, что они столкнутся с Викой на улице, репетировал свое поведение, если она, например, бросится с кулаками или начнет рассказывать жене, что между ними было…

Но не столкнулись ни разу. А потом Сергеев разошелся с тогдашней женой, Вика же на телефонные звонки и письма на мыло не отвечала – наверное, повзрослела и перестала испытывать к нему и любовь, и ненависть.

После смерти родителей квартиру продал, деньги распылились. На родине давным-давно не был. О Вике постепенно забыл.

А сейчас вспомнил.

И в этом полутемном, пустом зале, под похожие на те, в том ресторане, песни, так захотелось вернуться назад. Отмотать, стереть двадцатник лет. По-другому прожить. С Викой ли, или нет, но по-другому.

А что, можно было и с ней. Симпатичная, милая, а главное – она из всех женщин его любила. Вот так, чтоб смотреть на него с открытым ртом, идти за ним хоть куда, и даже после того как женился, надеяться, что будет ему нужна…

Да, отмотать, пережить иначе. Без института, без писания на заказ, через силу, давясь тошнотой… Но чем бы он занимался вместо этого? Выучился бы на другого, устроился на стабильную работу, ходил на нее пять дней в неделю, получал бы определенную зарплату в определенные дни? Сергеева передернуло. Нет, нет, не надо…

– Надеюсь, вам всё понравилось? – подставляя терминальчик под карту, спросил официант.

– Да, спасибо… А посетители вообще бывают? Что-то слишком тихо.

– Сейчас нечасто. Честно говоря, с ноября по март почти никого.

– А что не закроетесь? Кухню, наверно, содержать дороже.

Официант посмотрел на Сергеева с изумлением. И ответил:

– Как – закрыться? А вы бы куда пришли, если бы и мы не работали?

И Сергееву показалось, что этот парень всё про него знает.

– Спасибо.

– Спасибо вам, – голос официанта снова стал механически-приятным; положил чек на металлическую плошку, подхватил посуду, понес.

Сергеев прикрыл чек тремя сотенными бумажками. На чай. За это: «А вы бы куда пришли?..»

На улице начинало смеркаться. Короткий день заканчивался. С болотистого пустыря по ту сторону трассы тянуло сырым холодом. Будто там, в камышах, включили какие-то кондиционеры.

Сергеев с удовольствием выкурил сигарету и пошагал было к своему Буревестнику. И остановился – внутри дернуло: «Купи выпить. Дома посидишь». И он подчинился, завернул в магазин.

На полке тут же обнаружил коньяк, какой пил в ресторане. Закуска дома была. Расплачиваясь, спросил кассиршу:

– А соседи его здесь покупают?

– Какие соседи?

– Ну, из ресторана… У вас коньяк берут?

Кассирша помолчала и пошла в атаку:

– Ничего я не знаю! Соседи какие-то… Вы брать будете?

– Я и беру. По карте можно расплатиться?

– Нужно.

Эта стычка не испортила настроения. Наоборот, стало легко, и Сергеев вспомнил, что иногда провоцировал людей на грубость, на ссору. Это в человеческой природе заложено: полаяться. Недаром ведь народ придумал выражение «отвести душу». Как раз про ругань, драку. Очень точно.

Обратная дорога показалась короче. Может, и шел быстрее, а может, просто уже всё было знакомо. Хоженые маршруты всегда короче новых, неизвестных.

Во дворе сидела Оляна. Дочки рядом не было.

– Привет! – улыбнулся Сергеев.

– Добрый вечер… А Дину со Славиком в больницу увезли.

– Да? Что случилось?

– У Славика понос сильный, рвота началась… Может, съел что. Он вечно тут собирает и тащит в рот.

Сергеев сочувствующе покивал:

– Ну, поправится. Что ж…

– Наверно…

– А ваша дочка как?

– Ой, хорошо вроде бы. Мультики смотрит… Посидите со мной пять минут, если можно. Мне одиноко. И страшно.

Это было сказано так как-то, что Сергеев тут же шлепнулся на пластиковый стул. Потом уж произнес солидно, взросло:

– Посижу, конечно. Я вас понимаю.

– Ой, это сложно понять… Нет, понять не сложно, а… как это… оказаться на моем месте – не советую.

– Да я вряд ли окажусь, – с усмешкой, но доброй, снисходительной сказал Сергеев, – я по крайней мере мужчина.

– Не в этом дело… я не про то. – Оляна, наоборот, заговорила серьезно, мучительно, вернее, и даже ее смешная интонация пропала. – Не будем… А чем вы тут занимаетесь? Не скучно вам?

Сергеев пожал плечами:

– Нет. Бегаю, читаю, пишу.

– Пишете? И про что? Если не секрет, конечно. Если секрет, то не надо.

– Да не секрет. Сценарий. – Рука сама полезла в карман за сигаретами, а глаза уставились в серый забор с детскими рисунками. – Об архитекторе, который мечтал создавать красивые, светлые дома, а вынужден проектировать так называемые человейники. Ну, эти, большие, многоэтажные.

– Да, я знаю.

– И вот он всеми силами старается вырваться, сменить занятие, а не может. Завидует более удачливым в этом плане коллегам, рассылает резюме, но – не везет ему. В этом деле тоже везение нужно. Не одно желание. И даже не талант.

– А там любовь есть?

– Где? – Сергеев взглянул на Оляну и задержался; она выглядела такой несчастливой сейчас и красивой в этой несчастливости.

– Ну, у вас, в сценарии.

– Хм, есть немножко.

– А почему немножко?

– Можно я закурю?

– Да конечно! Я привыкла – мой даже в доме дымить пробует. Лень за порог выйти. – Она приподнялась, потянулась к стоящей на подоконнике пепельнице, глаза Сергеева жадно щупали ее тело под халатом, голые ноги, а мозг просил: «Не надо!»

Отвел взгляд за мгновение до того, как Оляна обернулась. Или через мгновение…

– Вот пепельница, чтоб не сорить.

– Спасибо… Кстати, внешние подоконники у нас без отливов.

– Это как?

– Видите, они плоские. А нужен скат. Если будет сильный дождь с ветром, то может рамы попортить.

– А-а. Ну, я не знаю, не мы ведь строили…

– Да это я так. Шучу почти, свои познания в архитектурных делах демонстрирую. Чтобы писать о человеке какой-либо профессии, нужно многое изучить.

«Может, предложить ей выпить? – думалось параллельно со словами вслух. – Нет, не стоит. Она наверняка от мужа-алкана устала. И меня таким же будет считать».

– Интересно, – покачала головой Оляна.

«Но ведь коньяк – не водка. Сыр есть. По южному так посидеть…»

– И чем заканчивается?

– Сценарий?

– Ага… Да, сценарий.

– Я пока не дописал. Даже до кульминации не дошел. Когда знаешь, чем закончится – и писать не стоит, наверно. Это уже ремесло получится, а не творчество.

– Ну а как? Ну вот архитектор, он ведь должен знать с самого начала, каким дом будет. Когда только начинает эти делать… наброски. Эскизы. Или неправильно?

«А она не такая глупая. Предложить по рюмочке все-таки? Хотя она тогда так однозначно сказала, что не любит. Когда гулянка была».

– Да нет, правильно вы рассуждаете, Ольга, правильно…

– О-о, явился! – совсем другим тоном воскликнула она; Сергеев решил было, что обращается к мужу, пьяному и вонючему. Но мужа во дворе не было.

– В смысле?

– Вон, повадился…

Возле «ауди» сидел рыжий котенок. Маленький и вполне симпатичный.

– Взялся откуда-то и ходит, – продолжала Оляна некрасиво, как оручая тетка. – А ребятишки его гладят, тискают, потом руки в рот… Славик, видно, и подхватил от него. Пошел отсюдова!

Котенок послушно скрылся под машиной… Сергеев затушил окурок. Спросил, чтоб прервать паузу после неловкой сцены:

– А почему вас Оляной называют, а не Ольга? Если на сей раз это не ваш секрет.

Она снова изменилась – из агрессивной превратилась в смущенную. Улыбнулась углами губ, опустила глаза. Наверное, ей нравилось, когда об этом спрашивали. Или что-то приятное вспомнилось. Заткнула за ухо нить волос. Цвет вроде как пепельный, но в то же время живой, переливающийся…

– Бабуся… бабушка так называла, а потом и все стали. Я не против. Ольга как-то официально очень…

– Да, бабушки умеют правильное придумывать.

– Она и не придумала. У них на Западе такое имя частое… Ее с родителями оттуда после войны на Восток переселили. Людей мало было, на заводах надо было работать.

– Интересно.

Да, было интересно, но выпитое в ресторане отпускало, не хотелось терять это состояние легкого опьянения. А зовущую тяжесть бутылки в кармане Сергеев чувствовал каждую секунду.

– Что ж, Оляна, пойду. Дела.

– Вы из-за того, что они с Запада?

– Что?

– Уходите сразу… Что они оттуда? Враги…

– Да вы что! – Его рассмешила эта ее замысловатая логика; рассмешила и испугала. – Нет-нет. Не берите в голову вообще. Дела просто. Еще посидим завтра, поболтаем. Да?

– Да…

– Спокойной ночи, Оляна. Не грустите.

Она как потерявшаяся посмотрела на него и повторила бесцветно:

– Да…

А ночью стали долбить в дверь, в окно. Сергеев вскочил, заметался по комнате, не понимая, где он, что происходит. Он был еще пьян, долбеж выдернул из самого глубокого, такого уютного сна. Не выдернул, а выдрал. Так щипцы выдирают из челюсти здоровый зуб…

– Кто? – хрипло, морщась от давления в голове, закричал Сергеев. И ожидал почему-то голос Виктора- Вити: «Выходи, разберемся».

Но услышал другое:

– Откройте, это полиция.

«С какого хрена? – И следом более осмысленно: – За что?»

Мелькнуло, что Оляна покончила с собой. Сергеев ушел, а она повесилась… Нет, вряд ли… Скорее, это именно по его душу. Он читал, что здесь время от времени арестовывают людей. То ли настоящих шпионов, то ли шьют шпионство, подготовку терактов. А он наверняка вызывает подозрение. Поселился в ноябре у моря, шарится по окрестностям, явно что-то вынюхивает. И вот нагрянули.

«Нагрянули». Сергеев с ужасом почувствовал, что если надавят, то он признается, что шпион, быстро придумает про себя какую-нибудь правдоподобную чушь. Это не над сценарием корпеть.

– А что случилось?

– Откройте. – За окном стоял молодой высокий парень в гражданском. – Нам понятые нужны.

Понятые. Значит, с Оляной… Дура.

– Что случилось? – повторил Сергеев.

– Необходимо присутствовать при обыске. Не бойтесь. Вот удостоверение.

Человек приложил к стеклу корочки. Фото. «МВД России… Старший лейтенант полиции… дознаватель…»

Удивляясь их силе – хотя вполне могли оказаться липой, а человек грабителем, – Сергеев отпер дверь. Отпирая, мысленно останавливал себя, пугал тем, что сейчас получит в лицо, что лишится ноутбука, денег… Но отпирал.

– Извините, что в такой час, – сказал человек, не делая попыток войти. – У ваших соседей обыск. По протоколу необходимы понятые. Чтоб весь дом на уши не поднимать, решили к вам. Пройдемте?

– Сейчас оденусь… А у каких соседей? – «Неужели у Алины с теткой?»

– Вон там, через дверь… Паспорт не забудьте.

Спустя минуту Сергеев шел по террасе к крайней квартире. Спину щекотали капли воды – пытался взбодриться испытанным способом, умывшись холодной водой. Вроде бы получилось.

– Проходите, – пригласил дознаватель как радушный хозяин.

На кухне стояли девушка Алина в пижаме и наброшенной на плечи кофте и пухленькая в легкой, короткой ночнушке. За столом сидел следователь или второй дознаватель, писал.

– Итак, – обратился первый к Сергееву и Алине, – проживающий здесь Петренко… э-э…

– Михаил Степанович, – подсказал второй.

– Потише, пожалуйста, разговаривайте, – сухо, но без всякого волнения, попросила пухленькая, – ребенок спит.

– Да, извините… Петренко Михаил Степанович подозревается в краже парового котла. Сейчас мы проведем осмотр квартиры. Задача понятых, то есть вас, удостоверить факт нахождения или не нахождения здесь котла… Конечно, его здесь быть не может, – продолжил первый доверительно и даже с некоторой ироничностью, – он попросту в дверь не влезет. Но протокол мы составить обязаны. Игорь, планировку квартиры описал?

– Угу.

– Итак, пройдемте сюда…

Сергеев и Алина заглянули в одну комнату, потом во вторую, потом в душ.

– Котла нет, – как-то облегченно констатировал первый. – Верно?

Сергеев и Алина покивали.

– Так и укажем в протоколе.

Второй, который Игорь, стал писать.

– Пожалуйста, ваши паспорта… Спасибо.

Сергеев уже бывал понятым. Один раз на станции метро «Цветной бульвар» присутствовал при обыске явно обдолбанного паренька, позже – в отделении тогда еще милиции на Малой Никитской, где шмонали подозреваемого в воровстве бумажника. И всегда его поражало спокойствие участников. И ментов, и попавшихся, и их, понятых.

Наверняка большинство задержаний происходит с криками, агрессией, заламыванием рук, искренним или притворным возмущением. Но эмоции быстро испаряются и начинается рутина: череда отлаженных операций, не требующих эмоций. Даже если бьют, чтоб сознался, то без настоящей злобы, расчетливо, может быть, с неохотой.

И сейчас процесс обыска, вернее, его имитация, составление протокола происходили предельно обыденно. И жена того, кто сейчас торчит в обезьяннике или уже в СИЗО, скорее всего, получит срок, выглядела спокойной, вернее, просто хотящей вернуться в кровать, с которой ее подняли… Она не плакала, не спрашивала, что грозит мужу, не давила на жалость, а стояла и ждала, когда эти мужчины допишут свой протокол и уйдут. И даже голых, крупных своих ног не стеснялась. А что стесняться? Это ее дом. Дома можно и так…

– Прочитайте.

Сергеев взял лист, пополз глазами по малоразборчивым завитушкам слов. Быстро устал, и некоторое время просто смотрел в одну точку, делая вид, что читает. Пожал плечами:

– Вроде, всё так.

– Тогда распишитесь.

Алина взглянула на протокол, наверное, ужаснулась, что нужно столько всего осилить, обернулась к Сергееву: «Точно можно подписывать?» Он кивнул. Она для приличия постояла с листом в обеих руках, шагнула к столу.

– Где?

– Здесь. И вот здесь.

Скребущий звук плохого шарика в ручке, побежавшего по лежащей на твердом бумаге. Потом еще один.

– Паспорт можно? – напомнил Сергеев.

Дознаватель подал паспорта.

– Мы свободны?

– Да-да, конечно, – с каким-то сожалением, а может, с печальной завистью ответил тот. – Спасибо.

Вышли с Алиной на террасу. Было прохладно, почти светло от множества крупных, ярких звезд.

– Покурим?

– Да, надо. – Она сделала движение, словно достает сигареты из бокового кармана. – А, я же в кофте, блин. Пачка в худи осталась.

– В чем? – не понял Сергеев.

– В худи… Ну, в толстовке. Не хочу туда-сюда шариться – тетку разбужу. И так испугалась, что у нее истерика начнется, когда это стучать начал.

– Н-да… Может, мои подойдут. «Кент» восьмерка.

– Давайте… Паровой котел какой-то… сюр какой-то вообще.

Закурили.

– Умка молчит, – заметила Алина. – Иногда по полночи гавкает без всяких причин, а тут…

– Да, странно.

Но на самом деле не это было странно. Вернее, всё было странно. И жутковато.

– Ментов все боятся, – придумал нечто вроде шутки. – Даже алабаи.

Алина хмыкнула.

– Первый раз в таком качестве? – спросил.

– В каком?

– Понятой.

– Да. А вы?

– Бывало. Неприятное ощущение. – Хотелось проговорить вслух то, о чем думал минут пятнадцать назад. – У Солженицына роман есть… «В круге первом», и там сцена, где героя арестовывают, и начинается процедура обыска, оформления… Всё так отлажено. Никто не кричит, не нервничает. Такой механизм, и люди как смазанные детальки. И мы вот такими детальками сейчас с вами побыли.

– Что-то они от нее не выходят, – вместо согласия или протеста сказала Алина.

– Может, договариваются…

Сергеев сказал это специально с неопределенной интонацией и смотрел в лицо девушки. Она сначала не отреагировала на его голос, на взгляд, но вот глянула коротко, отвела глаза, потом еще. Зацепилась.

Позже он очень ругал себя, обидно обзывал, что промедлил, поступил не так, как надо было, как велела природа. Не эти придуманные человечеством ритуалы, а природа… Оправдывался тем, что она в пижаме, еще и этой шерстяной старушечьей кофте. Вот если б в короткой ночнушке… Такое оправдание только усиливало досаду: может, тебе теперь надо, чтоб женщина сама с себя всё сбросила, легла, ноги раздвинула и умоляла в нее войти?

Да, повел себя как мудень. Вместо того чтоб обнять в те секунды, когда Алина смотрела ему в глаза, он тоже смотрел. Не дождавшись его действий, отвернулась, а он предложил:

– Не против чаю у меня выпить? Всё равно сейчас вряд ли уснем…

И тут же понял, как это жалко, унизительно-лживо прозвучало. Это если бы в лесу встретились самец и самка, и самец, вместо того чтобы вскочить на нее, стал бы… Да нет, у животных тоже есть ритуалы. Но приглашение на чай… Еще бы предложил звездами полюбоваться.

Алина засуетилась, не зная, куда деть окурок, зачастила:

– Нет, нет, спасибо. Пойду. Тётя… Она рано просыпается и меня начинает дергать. Рано ложится и рано просыпается… До свидания.

С той ночи всё пошло не так.

Ну, не всё и не сразу. Поначалу Сергеев и не заметил перемен, лишь потом, вспоминая, нашел эту точку, от которой начался обратный отсчет. А может быть, придумал ее. Ведь нужно же делить свою жизнь на этапы, на периоды. И вот был здесь период какого-то внутреннего очищения, подъема, а после той ночи наступил период сползания обратно…

Насколько ночь была тихой и ясной, настолько утро оказалось ветреным и пасмурным. Сергеева и разбудили тугие удары в окна; поначалу, в полусне, представлялось, что это опять пришли менты, и он прятался от них глубже под одеялом. Но открыл глаза, посмотрел и увидел сизые сгустки туч, бегущие по не- бу, колышущиеся деревья. Даже новые стеклопакеты не спасали от сочащегося холода.

Открыл интернет, посмотрел прогноз погоды. В ближайшие дни ветер, тучи, дождь, а послезавтра значок с дождем и снегом.

«Что, и сюда зима пришла?»

Лег обратно, укрылся с головой. Есть не хотелось, одеваться – тем более. Даже курить не тянуло. Вспомнил вчерашнее – хороший вечер в пустом ресторане, душевный разговор с Оляной, почти выпитую в одиночестве бутылку коньяка, потом этот обыск, Алина…

Захотелось секса. Впервые за последние месяцы. Возбуждался часто, но так, рефлекторно, что ли, а сейчас душа или что там требовало кого-нибудь мягкого, теплого… Нет, даже не именно секса хотелось, а близости, этой пресловутой тактильности.

Пресловутой, но необходимой. Любому живому надо, чтоб его погладили, потискали, и чтоб он погладил, потискал…

Снова взял айфон, проверил сообщения, почтовые ящики. Никто не пишет, никаких предложений. Дочь не интересуется, где ее отец, сын вовсе ограничил доступ для него к своим страницам. Конечно, злится, что Сергеев ушел, наверняка считает предателем, еще и мать наверняка в этом его убеждает.

Кстати, надо деньги перевести. При разводе об алиментах вопрос не поднимался, договорились между собой, что он будет переводить сумму, не определенную, в зависимости от доходов.

Доходы, доходы… Доходы были, а теперь прекратились. Нет, он ожидает довольно внушительных сумм за сделанную летом и осенью работу, а что потом… С другой стороны, если не тратиться на ерунду, то денег хватит надолго. Надо отдохнуть, забыть о марафоне всех этих сюжетов, эпизодов, придумывания занимательных историй и ситуаций, вымучивания острот и шуточек, и тогда можно возвращаться.

– А ты уверен, что тебя примут обратно? – усмехнулся Сергеев. – Свято место пусто не бывает. – И поморщился от этого банального афоризма.

Айфон издал бодрое «дон-дон» – сумма ушла бывшей жене.

Сергеев открыл фотки. Пейзажи. Оказывается, часто снимал во время пробежек, стоя на террасе. Да, это давно стало потребностью, инстинктом – снимать то, что кажется интересным. Вернее, казалось в тот момент. А на самом деле ерунда это всё, пустая шелуха по сравнению с реальностью.

А вот это, правда, любопытный кадр – стебли травы, облепленные улитками. Словно ягодки сероватые. В Москве он часто встречал по осени подобное – например, во дворе их института росли несколько кустиков, и студенты любили срывать шарики-ягодки и давить ногами. Получались приятные хлопочки.

Но здесь явно видно, что это улитки, и в то же время – как ягоды. Поразительно все-таки… И Сергеев решил разыграть фейсбучную публику. После минутного обдумывания, написал: «Пулмоната околоморская – единственное растение, плодоносящее животными». И выставил фото.

Буквально сразу посыпались комментарии от знакомых и незнакомых: «Это как?», «Я видела такое, когда была на юге, но никогда не знала про такое явление», «У природы сплошь чудеса!», «Эт чо за новость?!»

Сергеев, воодушевленный реакцией, написал:

«Дело в том, что пулмоната высасывает из земли животные жиры, формирует на стеблях икринки, и к концу августа они развиваются в улиток. В ноябре улитки опадают, разлагаются, а весной всё повторяется».

Перекурил кое-как, задыхаясь от ветра, и когда вернулся к компу, комментариев было уже два десятка.

«Оссподи!», «Неужели так бывает?», «“Различные раковины травы анатиферы – это гнезда, в которых образуются и вызревают птицы таинственного происхождения, коих во Франции мы называем лысухами”. Аббат де Вальмон», «Растение, плодоносящее животными, это Сорокин в чистом виде», «А можно ссылку?», «Пулмоната – это вроде не то семейство, не то подсемейство улиток. Про улиток, формирующихся в растения, слышу впервые», «Планета не перестает удивлять», «Перекопал кучу литературы, ничего подобного не нашел. Где прочесть подробнее?»